— А изъ чего?
— Бычьи хвосты и телячья головка.
— Ну, такъ вотъ ты и сооруди, Колодкинъ, къ поминальному обѣду, — отдалъ приказъ Самоплясовъ.
— Нельзя, ваше степенство.
— Отчего?
— Не полагается. Не законное меню выйдетъ. Для поминальнаго обѣда идетъ по положенію или супъ прентаньеръ или уха… Иначе фасонъ обѣда испортишь, — далъ отвѣтъ Колодкинъ.
Подали второе блюдо: шофруа.
Колобки и стопочка шофруа изъ дичи, какъ неизвѣстное блюдо, произвели на гостей недоумѣвающее впечатлѣніе, чему очень радъ былъ Самоплясовъ. Даже докторъ Клестовъ, положивъ себѣ на тарелку этого кушанья, разсматривая его, произнесъ:
— Фу, какая мудреная ѣда! Не знаешь даже, какъ ее и ѣсть — вилкой или ложкой.
— Любимое мое кушанье, Гордѣй Игнатьичъ, — отвѣчалъ Самоплясовъ, сіяя отъ удовольствія. — На манеръ студня это.
— Ври больше! — ядовито ухмыльнулся Холмогоровъ. — Даже сравненія-то сдѣлать не умудрился… На манеръ студня! Похоже!
— Ну, не такъ сказалъ. Ну, что-жъ изъ этого? А все-таки послѣ водки ѣда чудесная.
— Мудрено, дѣйствительно мудрено состряпано, — покачивалъ головой отецъ Іовъ, пробуя кусочекъ. — Какія ухитренія, подумаешь, производятся для потѣхи чрева. А все-таки вкусно… деликатесъ.
Учитель ѣлъ молча. А докторъ опять сказалъ:
— Дивлюсь я на тебя, Капитонъ, какъ это ты успѣлъ такъ въ короткій срокъ насчетъ хитроумной ѣды насобачиться! Вѣдь всего только полгода, какъ отецъ твой отошелъ къ праотцамъ.
— Вотъ мой учитель и наставникъ, — указалъ Самоплясовъ на Холмогорова.
— Поди ты! По прежнему ты въ дѣлѣ вкуса эѳіопомъ остался! — махнулъ рукой Холмогоровъ.
— Конечно, мнѣ до тебя далеко, устрицъ ѣсть не могу, но все-таки я много того… — отвѣчалъ Самоплясовъ.
— И не моги! — кивнулъ ему докторъ. — Лучше будетъ, много лучше. Вспомни, какъ мы съ тобой по болоту въ прошломъ году за утками бродили, и ты бралъ съ собой на закуску ватрушку съ брусничнымъ вареньемъ теткиной стряпни. — Капитоша съ ватрушкой куда проще и милѣе былъ. Чего улыбаешься? Да… Я правду говорю… Простота и естественность, братъ, лучше. А теперь ты какой-то не настоящій, вывернутый, какъ я посмотрю…
— Знаете, вѣдь и я съ вами согласенъ, хоть и считаюсь его менторомъ, — поддакнулъ Холмогоровъ. — Что правда, то правда…Именно выверченный. Стремится къ лаку и полировкѣ, а на самомъ дѣлѣ въ какую хочешь галандру его пускай, все равно шершавымъ останется.
Самоплясовъ первое время оказался какъ-бы облитымъ водой отъ этихъ словъ и нѣсколько пріунылъ, но хвативъ, большую рюмку мадеры, черезъ минуту спрашивалъ Холмогорова:
— Баринъ! Господинъ профессоръ по части ѣды и выпивки! Какого вина гостямъ послѣ шофруа-то предлагать? Послѣ рыбы бѣлое идетъ, послѣ мяса красное вино, ну, а послѣ холоднаго изъ дичины что полагается по астрономіи?
— Гастрономіи, а не астрономіи, — поправилъ его Холмогоровъ. — Астрономія звѣзды небесныя…
А я какъ сказалъ? Я и сказалъ гастрономіи, поправился Самоплясовъ, вспыхнувъ.
— Нѣтъ, ты сказалъ: астрономіи. Ну, значитъ ошибся, значитъ перепуталъ.
— Я всегда эти слова перепутываю. А астрономія я знаю, что звѣзды… Вѣдь у меня-же есть труба небесная… здѣсь… стола привезена. Такъ какое-же вино по ас… то бишь; но гастрономіи?
— Какое хочешь. Нѣтъ указаній. Какое кому по вкусу… Можно даже венгерское пить.
Холмогоровъ сказалъ это съ важностью и чувствомъ своего достоинства.
— Господа гости! Рыбы у меня нѣтъ. Обѣдъ сегодня безъ рыбы! — воскликнулъ Самоплясовъ. — Такъ выпьемъ рейнвейнцу… Гастрономія ничего объ этомъ не говоритъ.
— Безъ мудреныхъ словъ, Капитоша, безъ мудреныхъ… — предостерегалъ его докторъ. — Говори проще… Будь прежнимъ Капитошей, а то я тебя не узнаю.
А Самоплясовъ, не слушая его, уже разливалъ гостямъ по рюмкамъ рейнвейнъ.
Въ концѣ обѣда, послѣ сладкаго, Колодкинъ подалъ кофе и фрукты. Самоплясовъ принесъ ящикъ сигаръ и, предлагая доктору одну изъ нихъ, сказалъ:
— Настоящая Гавана-съ… Я такъ, Гордѣй Игнатьичъ, разсуждаю, что если кто хочетъ угостить своихъ пріятелей и въ силѣ, то отчего не угостить по настоящему! — похвастался онъ и тутъ-же прибавилъ:- Но сегодня у меня конфузъ: обѣдъ безъ рыбы… Конечно, обѣдъ незваный, но безъ рыбы… И вы, гости дорогіе, меня извините.
— Полноте, полноте… Какъ вамъ не стыдно! — заговорилъ отецъ Іовъ. — Закормилъ на славу, да еще извиняется! Пиръ Лукула, а онъ извиняется.
— На поминальномъ обѣдѣ, батюшка, ужъ поправимся. Форменный обѣдъ сдѣлаю.
— Не поправитесь… — вмѣшался въ разговоръ прислуживавшій у стола Колодкинъ. — Насчетъ рыбы не поправитесь.
— Отчего? — спросилъ Самоплясовъ.
— Оттого, что рыбы здѣсь нѣтъ. Какая здѣсь рыба! Вчера изволили за ужиномъ кушать. Окуньки въ три вершка, что мальчишки деревенскіе на удочку ловятъ. Развѣ это рыба! А настоящей парадной рыбы здѣсь нѣтъ.
— Барина въ уѣздъ завтра за рыбой командируемъ! — вскричалъ Самоплясовъ. — А рыба должна быть, въ городѣ она есть.
Холмогоровъ, сидя откинувшись на спинку стула, пустилъ длинную струю сигарнаго дыма и насмѣшливо отвѣчалъ:
— Такъ я тебѣ сейчасъ и поѣхалъ въ уѣздный городъ за рыбой. Дожидайся!
— Странно! Но если мнѣ для обѣда требуется?
— Посылай другихъ. А я тебѣ не батракъ достался.
— Вона! Эво, какъ люди-то разсуждаютъ! — прищелкнулъ языкомъ Самоплясовъ. — А еще адьютантомъ сюда пріѣхалъ!