Тетка недоумѣвала, помахивая рукой въ тестѣ.
— А что-же я-то буду дѣлать теперь? — спрашивала она.
— А теперь вы можете быть при мнѣ на манеръ судомойки.
— То-есть какъ это судомойки? Я ему родная тетка. Тетка по матери. Это для меня даже обидно, — растерянно проговорила она.
Калина Колодкинъ пересталъ рубить мясо, сталъ его сгребать ножами въ одну кучку и спросилъ:
— А мнѣ не обидно для него стряпать? Вѣдь когда-то я поваромъ у графа Заходнаго былъ! Во всѣхъ его охотничьихъ отъѣздахъ стряпалъ. Да какого еще графа-то, дай Богъ ему царство небесное! Деньги! Ничего не подѣлаешь.
— Ну, я-то отъ него денегъ не получаю.
— Напрасно-съ. Должны брать, пока онъ въ силѣ. А то другіе растащутъ. Берите.
— Ну, что вы говорите! Вотъ еще что пророчите. Онъ у насъ не изъ такихъ, кажется.
— А я вамъ говорю, что именно изъ такихъ. Я на своемъ вѣку видалъ виды… Попадались такіе папенькины наслѣдники. Вѣрно-съ… Зачѣмъ вы такіе удивительные глаза дѣлаете? Не стоитъ-съ.
— Кутилъ развѣ въ Петербургѣ? — робко спросила тетка.
— Дымъ коромысломъ! — отвѣтилъ Колодкинъ, и опять зарубилъ мясо, наклонился къ Соломонидѣ Сергѣевнѣ и проговорилъ тихо:- Да ужъ и теперь изрядно порастащили. Сюда отдышаться пріѣхалъ.
Тетка поставила горшокъ съ тѣстомъ на столъ, сѣла на табуретку и спрашивала:
— Баринъ этотъ, чтоли, его обираетъ? Вотъ который съ нимъ-то пріѣхалъ.
— Баринъ этотъ что! Этотъ баринъ совсѣмъ прогорѣлый. Когда-то порхалъ, но на рожонъ наткнулся и теперь Богомъ убитъ. Онъ развѣ только брюхомъ вынесетъ да при Капитонѣ Карпычѣ существуетъ, и то въ черномъ тѣлѣ. А есть другіе….
— Мужескаго или дамскаго пола? — интересовалась тетка.
— И того, и другого сословія достаточно, — подмигнулъ Колодкинъ, опять оставилъ рубить и сказалъ:- А вы, чтобъ вамъ не сложа руки сидѣть, приготовьте мнѣ на завтра свеклы на борщокъ. Свекла есть?
— Все, все есть. У насъ всякаго овоща достаточно. Вѣдь свой огородикъ, сама съ дочерью ухаживаю.
— Толкуйте! А вотъ томатовъ нѣтъ.
— Да мы про такое и не слыхивали.
— Ну, то-то. Стало-быть и похваляться нечего. И артишоковъ нѣтъ.
— Не слыхивали, не слыхивали про такую снѣдь. Вы что-же: давно у него живете?
— А вотъ сманилъ онъ меня сюда изъ трактира. Я спеціалистъ по селянкамъ… Я черезъ этого самаго барина у него, что вотъ съ нимъ пріѣхалъ… черезъ господина Холмогорова… Когда-то у него жилъ, когда онъ въ силѣ былъ. Въ охотничьемъ компанейскомъ домѣ жилъ, потому я и егерь, я и къ столу подать… — разсказывалъ про себя Колодкинъ. — А только меня нигдѣ подолгу теперь не держатъ.
— Отчего?
— Испорченъ. Пью запоемъ. Женщина одна испортила, съ которой я жилъ. Испортила и померла, и теперь некому съ меня этой порчи снять — ну, я и не могу вылѣчиться. А пробовалъ.
Соломонида Сергѣевна покачала головой.
— Скажите, какое несчастіе! — добродушно проговорила она.
— Лѣчился и никакого толку. Спринцовали въ меня микстуру, давали порошки — и только хуже. А когда въ запитіи — видѣнія одолѣваютъ.
— Видѣнія? Скажите!
— Да, видѣнія. Все что-нибудь кажется… Вы, къ примѣру, ничего не видите, а мнѣ кажется.
— Что-же вамъ кажется: хорошее что-нибудь или худое?
— Всякое… Иногда старцы, ангелы, святые… а то дьяволы… бѣсы… То маленькіе, то большіе… И всегда на печкѣ…
— То-есть какъ это на печкѣ?
— А сидятъ будто они на печкѣ, эта печка идетъ на меня и падаетъ.
— Господи Боже мой! И часто это съ вами?..
— Со мной-то? Раза три-четыре въ годъ, и потому меня нигдѣ больше двухъ мѣсяцевъ не держатъ… Недѣли двѣ пью, недѣлю боленъ и недѣлю отдыхаю… Брюква у васъ есть? — спросилъ вдругъ Колодкинъ.
— Это-то есть. Что въ простомъ обиходѣ требуется — все есть.
— Ну, отлично. Стало-быть, къ биткамъ мы дадимъ обжаренный картофель и брюкву шоре. Эхъ, плита-то у васъ ужъ очень мала! Только Калина Колодкинъ и можетъ состряпать на такой плитѣ! А то ни одинъ поваръ не возьмется. Ну, гдѣ тутъ расположиться? Битки, окуни о'гратенъ. А я умѣю. Я на охотахъ привыкъ. Грибы маринованные въ уксусѣ у васъ есть? — опять задалъ онъ вопросъ.
— Въ уксусѣ? Есть. Грибки бѣлые такіе, что ахнете, — отвѣчала Соломонида Сергѣевна.
— Ну, и грибовъ давайте. А томатовъ нѣтъ. Безъ томатовъ у повара руки связаны. Хорошо, что я три банки съ собой захватилъ! Да, на этой плитѣ въ двѣ канфорки трудновато…
Колодкинъ уперъ руки въ бока и смотрѣлъ на плиту.
— Ну, ужъ какъ-нибудь. Мы на плитѣ мало… Мы все больше въ печкѣ. Какъ-нибудь сможете, — говорила тетка.
— Не какъ-нибудь, а на отличку изжарю… Я привыкъ… При покойникѣ графѣ я на охотѣ не только на такой плитѣ стряпалъ, а стряпалъ на землѣ, прямо на угольяхъ… На угольяхъ жаришь, а на рожнахъ надъ огнемъ въ котлѣ, бывало, варишь. Цѣлый обѣдъ на кострахъ-то готовили. Ну, несите-же сюда скорѣй брюкву-то… — прибавилъ Колодкинъ и сталъ чистить окуней.
Соломонида Сергѣевна, запасшись фонаремъ, направилась съ Феничкой въ подвалъ за овощами.