Я оглянулся и увидал высунувшуюся в окно жену Лукьяна — Дарью.
— Что долго не бывал? По болотам, поди, шатался? — говорила она.
— Нет, бабушка, недосуг было.
— Уж как душа-то у меня наболелась за это время!.. ах, как наболелась!.. А вот ты не пришел небось потужить-то!.. Не пришел проведать… А уж как горько было!..
— Я полагал, что он в городе!..
— Куда уж нам в город!.. Над мужиками в городах-то смеются, «кацапами» называют… Ну, да теперь, слава тебе царица небесная, — услыхала, матушка, мои молитвы глупые… Миновало нас горе! Слава тебе, господи, слава тебе…
— Пойдем, пойдем! — тростил между тем Лукьян, толкая меня больным плечом. — «Барыню»-то мою ведь не переслушаешь… тоже ныть-то здоровенная!.. Пойдем-ка чайку напьемся…
Мы вошли в горницу, засели за стол и принялись за чай.
Возвращаясь домой вечерком, по холодку, я встретил на одном перекрестке «ерундинскую барыню» и «скачихинскую барышню». Обе они мчались в одном и том же тарантасе, о чем-то горячо рассуждая, и рассуждения эти сопровождали какими-то особенно энергичными жестами.
— Откуда? — крикнул я, поравнявшись с ними.
— A! Celeberrime collega! — крикнули они, в свою очередь, и замолотили но спине кучера зонтиками, приказывая ему остановить лошадей.
— Откуда? — повторил я, не слезая с дрожек.
— На «консилиуме» были!
— Вдвоем?
— Конечно! — кричали они разом. — К вертуновскому дьякону ездили; говорили — с ума сошел, но оказалось, вздор! Храмовой праздник был у них, и с ним просто delirium tremens!.. А вы тоже с практики?..
Я расхохотался даже.
— Однако до свиданья, — кричали между тем барыни, — некогда! У нас еще в Осиновке консилиум, туда необходимо!.. Нда-с! вот мы как!..
И они помчались, обдав меня облаком пыли.
Все это, однако, «дела давно минувших дней»… Теперь не то… Порядки изменились… Уезд, о котором я только что говорил, помимо «казенных врачей», имеет трех земских, семь-восемь человек фельдшеров и, кажется, три земских больницы. Земство расходует на все это довольно почтенную сумму денег и расход этот называет «народным здравием». Впрочем, года два-три тому назад я был свидетелем, как крестьянин деревни Покровки, Минай Галкин, не дождавшись помощи ни со стороны врача, ни со стороны фельдшера, проживавшего всего в версте от Покровки, сам, собственными своими руками оторвал себе (не отрезал, а оторвал) от ноги отмороженные пальцы. Пальцы эти Минай засушил, тщательно завернул в тряпку и спрятал в сундук.
— Зачем? — спросил я его.
— Чтоб деньги водились: говорят, примета есть такая!
Однако, в успокоение читателя, я должен сообщить, что и Минай Галкин, подобно Лукьяну Антипину, поправился живой рукой и никаких огней с ним не было. Ходит он, правда, прицапывая на правую ногу… Но мало ли хромых-то на свете!..
«И черт их знает, чего только над собою ни делают эти кацапы!» — восклицают обыкновенно господа доктора, рассуждая про решимость русского мужика.
И точно!..
1883
Пирогов — имеется в виду великий русский ученый — хирург и анатом Николай Иванович Пирогов (1810–1881).
С любовью, с сочувствием (итал.).
Мушка — особый пластырь раздражающего и нарывного действия, изготовлявшийся из засушенных мух. В 80-90-е годы XIX в. этот способ лечения имел среди медиков уже мало последователей.
Реноме; репутация, слава, известность (франц.).
Алтейная мазь — мазь, изготовленная на основе алтея (род травянистых растений семейства мальвовых).
Арника — род многолетних трав семейства сложноцветных. Спиртовая настойка из высушенных цветочных корзинов применяется как кровоостанавливающее средство.
Знаменитому коллеге (лат.).
Дорогой коллега (лат.).
Булдыжка (обл.) — часть ноги животного между коленом и копытом.
Белая горячка (лат.).
Впервые — Волжский вестник, 1883. Перепечатан в «Саратовском дневнике», 1883, № 117–118.
Печатается по: Салов И. А. Полн. собр. соч., т. 2. Спб., 1909, с. 292–305.