Под утро, когда сквозь тюлевые занавески уже просочился бледно-розовый японский свет, в дверь сильно постучали. Я вздрогнул и, не то что проснувшись, а просто очнувшись от размышлений, посмотрел на Таню. Глаза ее были раскрыты и ясны, как будто она не спала. Она высвободила из-под пледа, в который закуталась во сне по плечи, руку и, протянув ее ко мне, приложила теплую влажную ладонь к моим губам.
—Молчи, — прошептала она, улыбнувшись. — Мы еще спим.
В дверь снова резко застучали. Потом, после паузы, голос старухи крикнул:
—Таня!
Смеясь, Таня что-то прошептала, но я не расслышал и нагнулся к ней.
—Аркаша уезжает, — шепнула она прямо мне в ухо, и я поежился: не выношу щекотки. Должно быть, ей понравилась моя гримаса, потому что, помедлив, она выдохнула еще:
—Прощаться пришел.
Мне стало легко: я понял, что самое трудное прошло, что кризис доверия миновал.
—Таня! — разгневанным голосом позвала старуха. — Ну и леная девка, прости господи, не дай бог невестку...
Таня обняла меня за шею, посмотрела в глаза:
—По-моему, ты хороший.
- По-моему, тоже, — ответил я. Не отпуская меня, она приподнялась и дотянулась до моих губ...
—Значит, так бывает, — сказала она, когда я осторожно опустил ее на подушку.
Как?
А так, чтобы просто. Знаешь, как в море купаешься: горько, глаза щиплет, а в реке просто.
Ты о чем?
Ну, я же до тебя целовалась. Думаешь, мало? Очень много раз. Я вообще ветреная девчонка была.
Была?
Была. И самое ужасное — испорченная: целуюсь — а не нравится, не нравится — а целуюсь.
С теми мальчишками?
Ага. И с ними тоже. А ты разве никогда?
Было, — неохотно сказал я. Не люблю я разговаривать на подобные темы.
И много раз?
Во всяком случае, меня много раз об этом спрашивали.
Она с любопытством взглянула мне в лицо.
Сердишься? А я наврала тебе. Как тогда, про человека. Один раз только было.
Зачем наврала-то хоть?
Не знаю... Само получилось. Хотела сказать, что с тобой просто... как в реке...
В реке плыть труднее, — сказал я.
Зато просто, — убежденно повторила она. — И вода сладкая.
—А знаешь, почему просто? Она глазами показала: не знаю.
Потому что мы сами по себе. Ты и я, и никого больше. Последние люди на земле. Мы никому ни в чем не обязаны и будем делать только то, что сами хотим. Хотим — будем сидеть вот так всю ночь, а хотим...
Да, — сказала она.
Таня! — крикнула еще раз старуха, и мужской баритон возразил ей:
Я шел домой по утреннему снегу, пустой и звонкий, как детский нейлоновый мяч, и мне казалось, что я на каждом шагу подпрыгиваю, отскакивая от мостовой,
—Да ладно тебе. Зачем зря тревожить человека. У двери потоптались и отошли.
Послушай, а где все-таки твои старики? — спросил я.
Потом, — сказала Таня и приподнялась на локтях. — Все узнаешь потом. А сейчас тебе надо уйти, потому что скоро вернется моя бандитка.
Как, сейчас? — Я не думал, что это будет так скоро, я совсем забыл о Светланке.
Но Таня поняла мой вопрос по-другому.
—Сейчас, — зашептала она, — я пойду к ним в комнату и буду разговаривать, а ты тем временем выйдешь.
А дверь?
Я открою.
Как-то прохладно стало у меня под ребрами, но это было только на миг, потому что Таня прошептала: