Он прошел обратно через комнату и остановился позади софы.
— Вы и так уверены, — сказал Гант.
Кингшип оперся руками о спинку софы, разглядывая проспекты, которые лежали в ямке на софе — там, где он сидел.
— Абсолютно уверены, — повторил Гант.
Кингшип тяжело вздохнул. Он обошел софу, взял в руки проспекты и сел.
— Как я скажу про это Марион? — спросил он и потер колено. — Сукин сын… гнусная скотина…
Гант подался вперед, опершись локтями о колени.
— Вы видите, что в этом я был прав. Вы согласны признать, что я, может быть, прав и в остальных своих обвинениях.
— Каких «остальных»?
— Касательно Дороти и Эллен. — Кингшип открыл рот. — Он не сказал Марион, что учился в Стоддарде, — поспешно сказал Гант. — Он наверняка имел связь с Дороти. Она наверняка забеременела от него. Он убил ее, а Пауэлл и Эллен как-то об этом догадались, и он убил их обоих.
— А как же записка?..
— Он заставил Дороти написать ее обманом. Такие случаи бывали. В газетах в прошлом месяце писали о человеке, который тоже убил беременную подружку.
Кингшип покачал головой:
— Я готов в это поверить — после того, что он сделал с Марион, я во все, что угодно, поверю. Но у вашей теории есть большой недостаток.
— Какой?
— Ему нужны деньги — так? — Гант кивнул. — И вы уверены, что Дороти была убита, потому что надела «что-то поновей и что-то чужое, что-то постарей и что-то голубое». — Гант опять кивнул. — Так вот, если она была беременна от него и хотела в тот день выйти за него замуж, зачем ему было ее убивать? Он мог спокойно на ней жениться и таким образом заполучить деньги.
Гант смотрел на него, не говоря ни слова.
— Насчет этого вы были правы, — сказал Кингшип, показывая на проспекты, — но насчет Дороти вы ошибаетесь. Безнадежно ошибаетесь.
Гант встал и пошел к окну. Посмотрел в него тупым взглядом и пожевал нижнюю губу.
— Выпрыгнуть, что ли? — сказал он.
Когда в дверь позвонили, Гант поглядел на Кингшипа, который стоял перед камином, уставившись на аккуратно сложенные там поленья. Потом неохотно повернулся к двери, держа в опущенной руке скатанные в трубку проспекты и отвернувшись от пристального взгляда Ганта. Они услышали, как отворилась входная дверь, потом раздались голоса:
— Зайдешь ненадолго?
— Пожалуй, нет, Марион. Завтра надо рано вставать. — Последовало долгое молчание. — В полвосьмого я буду ждать перед домом.
— Надень что-нибудь темное. Медеплавильная фабрика, наверно, место грязное.
Опять последовала тишина.
— Доброй ночи, Берт…
— Доброй ночи, Марион.
Дверь закрылась.
Кингшип скрутил брошюры в тугой цилиндр.
— Марион! — позвал он тихим голосом. Потом погромче: — Марион!
— Иду, — отозвался веселый голос.
Мужчины ждали. В тишине было слышно тиканье часов.
Она появилась в дверях, поправляя воротник накрахмаленной белой блузки с широкими рукавами. Лицо ее разрумянилось от холода.
— Привет, — сказала она. — Мы так прекрасно…
И тут она увидела Ганта. Ее руки упали.
— Марион, мы…
Она круто развернулась и вышла из гостиной.
— Марион! — Кингшип поспешил за ней в прихожую. — Марион!
Она почти бежала вверх по расходящейся двумя крыльями белой лестнице.
— Марион! — крикнул Кингшип суровым приказным тоном.
Она остановилась.
— Ну что?
— Спускайся вниз, — сказал он. — Мне надо с тобой поговорить. Это очень важно. Спускайся!
— Хорошо. — Она повернулась и с царственной холодностью пошла вниз. — Так и быть, поговори. А потом я соберу вещи и покину твой дом.