Между тем приблизился второй эшелон и встал, натолкнувшись на первый. Беспорядок и неразбериха еще более усилились. За их спинами, в Шендеровке, томились и мучились под обстрелом все еще многочисленные тыловые службы — в неразберихе своих грузовиков и телег, освещаемых лишь пламенем горящих деревенских изб. Враг уже добрался до окраины поселка, но тут он снова был отброшен ударом остатков 5-го танкового полка дивизии СС «Викинг». 32 вражеских танка было уничтожено в этом бою, в котором не отступил ни один из танков 5-го танкового полка. Благодаря стойкости танкистов были спасены ожесточенно сражавшиеся и державшие оборону 57-я и 88-я пехотные дивизии, действовавшие в качестве арьергарда.
Генерал Штеммерман вместе со своим адъютантом погиб вскоре после начала прорыва, когда при смене КП рядом с ним разорвался снаряд. Командование тут же принял на себя генерал Лиеб.
Увязая в нанесенном в низины снегу, двигаясь в направлении высоты 239, сплотившиеся в общую группу силы прорыва под командованием своих мужественных офицеров и унтер-офицеров пробивали себе путь вперед.
Если Шендеровку можно считать воротами в ад, то ночь с 16 на 17 февраля, оглушавшая громом разрывов и воем снарядов, расцвеченная осветительными и сигнальными ракетами, была преддверием ада.
Но собственно ад разверзся 17 февраля...
Когда забрезжил рассвет 17 февраля, прорывающиеся из котла войска, к своему горчайшему разочарованию, со всей отчетливостью увидели, что по обе стороны высоты 239 стоят не германские танки, готовые прикрыть их от вражеских пуль и снарядов, но полностью готовые к обороне силы неприятеля. Танки, противотанковые и полевые орудия открыли огонь по уже измотанным частям первого эшелона и по все прибывающим колоннам второго и третьего эшелонов. Все перемешалось в невообразимом беспорядке, никакое управление боем стало невозможным. Запряженные в телеги лошади вставали на дыбы и рвали постромки, сами телеги сталкивались и разлетались на части, еще передвигавшиеся своим ходом грузовики застревали и вспыхивали от попадающих в них пуль и раскаленных осколков снарядов. Люди метались во все стороны, пытаясь найти укрытие на по большей части плоской равнине, сбившиеся в кучу отряды, еще не понявшие ситуации, бежали вперед с криками «Ура!», пытаясь пробиться, другие старались укрыться в глубоких заснеженных оврагах или в жидких перелесках. Все усиливающийся огонь неприятеля хлестал по сбившимся массам солдат, падавших под ним на землю. Многие пытались хоть как-то организовать круговую оборону. Но кроме фаустпатронов у них не было никакого оружия против подходящих со всех сторон вражеских танков. Противотанковые и полевые орудия, несмотря на упряжки из восьми-десяти лошадей, скользили по обледеневшей почве или застревали в ямах. Все же несколько русских танков удалось подбить фаустпатронами. Двое солдат из 389-го истребительно-противотанкового дивизиона, уже давно оставшихся без своих орудий, подбили фаустпатронами пять стальных чудовищ, остальные на этом участке повернули назад. Однако на смену этим танкам вскоре появились новые, а огонь врага только усиливался. Если до сих пор войскам еще удавалось тащить с собой тяжелое вооружение, то теперь все оно было брошено — легкие и тяжелые орудия, минометы и пулеметы. Здесь же решилась судьба тех раненых, которых еще везли с собой на телегах, — теперь они были предоставлены самим себе. А враг не знал никакой пощады. Полковник Франц, начальник штаба XXXXII корпуса, видел, как примерно пятнадцать русских танков проутюжили овраг, в котором стояла колонна телег с ранеными. Лошадей расстреляли из пулеметов, а телеги размололи гусеницами. Дивизия СС «Викинг» везла с собой 130 тяжелораненых, из которых доктор Тон смог спасти едва ли дюжину. Еще около 140 тяжелораненых, находившихся в гусеничных транспортерах этой дивизии, были расстреляны советскими танками западнее Шендеровки. Вместе с ними погиб и доктор Иссельштайн. Не смогли избежать подобной судьбы и колонна с ранеными бригады «Валлония», и другие раненые.
Но этот адский день далеко еще не подошел к концу...
Донесшийся с юго-востока шум битвы поначалу показался не таким уж сильным. Но сначала поодиночке, потом группами и целыми подразделениями оттуда стали подходить солдаты, растерянные и потерявшие ориентировку, не способные в одиночку найти выход из этого хаоса. Сотни, тысячи солдат из всех частей и соединений, разных родов войск, кое-кто из них под командованием офицеров, собрались в единую толпу, двигавшуюся в том же направлении. Под их отчаянным ударом враг отошел, оставив восточную часть поселка Почапинцы, русская пехота была выбита из села, даже отдельные танки отступили перед этим валом человеческих тел. Но вот в неорганизованную и ничем не защищенную массу наступающих ударили пулеметные очереди, артиллерийские снаряды, рявкнули полевые и танковые орудия, вырывая из этой толпы все новые и новые жертвы. Лишь потеряв многих товарищей убитыми и ранеными, удалось наконец подавить этот смертоносный огонь. Только вперед, только наступать, прочь от этого огня, туда, где стоят германские танки — ведь где-то там они должны быть. Пешком, на лошадях, спасенных от съедения, на самых последних еще передвигающихся транспортных средствах человеческая масса перевалила через высоту 222,5 и обошла ее вокруг. Но вместо оставшихся нескольких километров, как они считали, им предстоял еще многочасовой смертный путь длиной от 20 до 30 километров.
Наконец-то кольцо вражеского окружения было прорвано.
Это было бы так, если бы на пути у них не лежал Гнилой Тикич, ставший последним серьезным препятствием. Жарким летом он был всего лишь довольно большим ручьем, но за прошедшие три недели оттепели разлился и стал потоком шириной от 20 до 30 метров, глубиной более человеческого роста и довольно быстрым. Холода последних дней не сковали его льдом, лишь по берегу шла ледяная кромка да по стрежню проплывали большие льдины. Берега были болотистыми, двухметровый обрыв перед несущейся водой тоже покрывал лед.
И нигде, сколько хватает взгляд, ни моста, ни лодки, ни плота.
Менее чем через час на берегу собралось около 20 тысяч человек. Они не имели представления, где находятся передовые части деблокирующей группы, они не знали, что ранним утром этого катастрофического дня подполковник Бекке снова повел в наступление на прорыв свои тяжелые танки и в течение дня даже подошел к роковой высоте 239 южнее поселка Журжинцы. Собравшиеся в огромную толпу люди не знали, что их товарищи-мотопехотинцы удерживают Октябрь только ради них. Не знали они и того, что лишь в трех километрах выше по течению находится Лысянка, в которой 1-я танковая дивизия навела для них мост, — и уклонялись все дальше к югу, где, как считали они, могли соединиться со своими товарищами, обороняющими плацдарм у Лысянки.
Было около 11.00 утра. Вышедшие к берегу реки люди снова и снова пытались найти способ, как переправиться на другой берег. Появившиеся генералы Лиеб и Гилле и полковник доктор Хон пытались навести хоть какой-то порядок и организовать переправу. В реку загнали тяжелый гусеничный транспортер, чтобы сделать его опорой импровизированного моста, но течение увлекло его вместе с не успевшим выбраться из него экипажем. Попытались было соорудить человеческие цепи из умеющих и не умеющих плавать, но течение смело и их, причем не умеющие плавать в большинстве погибли. Некоторые пытались преодолеть водный поток верхом на лошадях, но также были унесены течением. Другие выбрались было на береговой припай, но лед подломился, и они утонули. Самые отчаянные снимали форму, скатывали ее в плотный узел и пытались, в основном тщетно, перебросить ее на другой берег и преодолеть реку вплавь. Все это происходило на морозе минус 5 градусов и при ледяном ветре.
Неожиданно у берега реки появились преследующие русские танки. Первые четыре Т-34 развернулись в паре сотен метров и открыли огонь из пулеметов и осколочными снарядами из танковых орудий по плотной человеческой массе. Теперь уже другого выхода не оставалось — только на другой берег, куда русским танкам было не добраться. Снова разыгрались потрясающие душу сцены. Группами по 30-40 человек, а то и больше, полузамерзшие и истощенные солдаты бросались в ледяную воду и пытались доплыть до противоположного берега, борясь со стремительным течением. Между плывущими по течению льдинами тут и там вскидывались молящие о помощи людские головы и руки, разносились вопли ужаса тонущих, бились и ржали погибающие лошади. Вплавь пустились и генералы. Полковник доктор Хон, в промокшей насквозь одежде, на ледяном ветру ждал, пока все его люди не покинут берег. Теперь здесь остались только раненые, которым уже не дано было преодолеть эту последнюю преграду. Весь берег был усеян брошенным личным оружием, снаряжением и солдатской формой.
Едва те немногие счастливчики, которым удалось переплыть Гнилой Тикич, выбрались из воды, как промокшая форма на них тут же задубела на морозе. Но они все еще не были в безопасности. Длинная открытая цепь холмов юго-восточнее Лысянки находилась под огнем полевой артиллерии и орудий русских танков. Под этим огнем бежали и брели по колено в снегу, скользя и падая, тысячи людей в заледеневшей одежде, другие полуобнаженные, а многие и совсем нагие, стремясь к виднеющимся вдали хатам Лысянки-Восточной.
Тысячи солдат, до сих пор избегнувшие смерти, отдали свою жизнь здесь, на Гнилом Тикиче, менее чем в ста метрах от передовых позиций 1-й танковой дивизии, уже завидев свободу, ту свободу, о которой они мечтали в течение нескольких ужасных недель и за которую сражались.
Как только от первых полумертвых от усталости и замерзших людей стало известно о ситуации на берегу реки, ударная группа мотопехоты и танковый взвод тут же направились туда. Командование распорядилось отправлять все еще подходивших к реке солдат вдоль берега к наведенному мосту, но толпа спасшихся не слушала или не понимала команд, и никакое управление ею не было возможно. Поэтому саперы под прикрытием огня двух «Пантер», отогнавших советские Т-34, навели импровизированные мосты, по которым остатки прорвавшихся частей и тыловые команды смогли переправиться на другой берег.
Офицер связи штаба XXXXII армейского корпуса докладывал: «Привожу донесения участников событий об этих ужасных часах в ночь с 16 на 17 февраля.
«16 февраля 1944 года. Шендеровка. Мы идем на прорыв! В полночь дверь из котла распахнется. Мы больше не ждем деблокады. Все наши танки стоят в глубокой грязи и глине вокруг нас и пока не двигаются с места. Они смогут продвинуться максимум километров на десять к юго-западной границе котла. Говорят, что их дальнейшая «боеспособность ограничена погодными и снабженческими условиями». В этих пределах на них можно будет рассчитывать при прорыве вражеского кольца окружения. Дальше надо будет пробиваться к замершей на месте деблокирующей группировке собственными силами. Таков приказ!
Наш пароль звучит так: «Свобода». Силы этого слова достаточно, чтобы преобразить опасности и неуверенность в веру и осуществление.
Мы прорвемся! Это чувство наполняет всех нас стремлением к свободе... Накануне решающего прорыва все тревожные предчувствия отходят прочь.
Мы прорвемся! Я слышал эти слова и от нашего начальника штаба. Из его уст они прозвучали особенно весомо. Начальник штаба отдал еще один краткий приказ на прорыв. Вкратце ситуация у неприятеля такова — он пытается сосредоточенными ударами сжать границы котла. Удар на прорыв из котла будет полной неожиданностью для него и должен привести к успеху.
План прорыва ясен и прост. Тремя сосредоточенными клиньями наносится удар по врагу, ошеломляя его огнем в упор. Тяжелая техника, артиллерия и обоз следуют вплотную за ними, готовые поддержать их огнем... Замыкает все арьергард, закрепляя успех.
А успех, безусловно, будет за нами. Шендеровка до сих пор кажется нам землей обетованной, несмотря на убогий зимний ландшафт, на мороз, который все же не может сковать грязь и глину под ногами, на режущий лицо ветер. Нескончаемым потоком сюда с севера движутся люди и грузовики, минуют село и следуют далее на юг, на исходные позиции для удара. Все необходимые перегруппировки перед выступлением должны быть завершены к позднему вечеру. Но смогут ли все идущие на прорыв части выдержать сроки — вопрос остается открытым. Дорог практически не существует, расстояния значительны, почва отвратительная, грузовики могут двигаться одним-единственным путем — через село.
Огонь неприятеля не давал нам ни минуты передышки. Буквально по всему периметру котла противник вел беспокоящий огонь. Его мощные атаки, поддержанные танками, на протяжении прошлой ночи по нашему левому флангу сформированных для прорыва сил удалось отбить лишь с большим трудом. А всю первую половину нынешнего дня русские наносили непрерывные удары, из-за которых мы оказались выдавленными с отведенного нам рубежа развертывания для прорыва. Перед нашей передовой чадно дымили шесть танков противника, но мы все же отвели несколько западнее части, идущие в первом эшелоне прорыва. Неспокойно было и в тылу. Там прорвались около тысячи русских солдат с танками. Передний край обороны пришлось отвести назад, и лишь тогда этот прорыв врага удалось локализовать.
Я иду в юго-западную часть поселка. Прямо на перекрестке стоит, задрав к небу длинный ствол, брошенная неприятелем противотанковая пушка. За ней вела огонь наша батарея тяжелых орудий, занявшая позицию между двух покосившихся бедных хат. В кустах у следующего дома русские в свое время оборудовали пулеметное гнездо. Клочья металла, патроны во вмятой в землю пулеметной ленте. Ствол пулемета «Максим», под ним половина разорванного взрывом снаряда станка. Рядом мертвые русские. Дальше, справа по улице, снова бывший опорный пункт, валяются разбросанные боеприпасы и снаряжение. В том же состоянии, что и предыдущий. Только здесь больше мертвых, тела их взрывами снарядов набросаны друг на друга, образуя жуткую баррикаду. Вокруг валяются мотки телефонного провода, разбросаны патроны и ручные гранаты. Дальше снова пулеметное гнездо, траншея, в конце которой неглубокая землянка, в избах устроены амбразуры для стрельбы и смотровые щели, одна изба разворочена снарядом, торчат бревна и ствол разбитого станкового пулемета.
Постепенно я понимаю оборонительную систему противника, здесь располагался пулеметный батальон, который был окружен нашей мотопехотой на восточной окраине поселка и два дня держал здесь оборону. Лишь после тщательной артподготовки, здесь, в глубине наших изготовившихся к прорыву войск, русские были уничтожены в ожесточенном рукопашном бою. Уцелеть смогли
Вражеский самолет снова кружит в небе, снова и снова заходя для удара по плотно набитому войсками поселку. Длинные пушечно-пулеметные очереди его бортового оружия хлещут по земле. Затем лающие звуки наших зениток на миг заглушают взрывы двух сброшенных им бомб. Еще одна очередь из бортовых пушек, и, расстреляв весь свой боезапас, внешне неуклюжий черно-серый самолет-штурмовик Ил-2 с красными звездами на крыльях скрывается от взора, слуха и огня зениток за ближайшим холмом. На земле после него остаются густой дым, крики раненых, разбитые бомбами хаты и горящие грузовики.
Шендеровка горит, клубы дыма, медленно кружась, поднимаются в низкое небо, иногда прорезаемые ярким пламенем.
Все грузовики и телеги должны быть, согласно приказу, уничтожены, кроме тех, которые совершенно необходимы в ходе прорыва для перевозки боеприпасов и раненых. Никакие документы, никакое еще пригодное для боя оружие не должны попасть в руки противника. Поначалу уничтожение своего собственного вооружения дается с трудом. Сначала щемит душу, но на второй и третий раз уже почти не задумываешься и делаешь это без сожалений.
Очередь доходит и до личного имущества. Никому не удается избегнуть этой части. Я сам, собственными руками, проделал ревизию моих личных вещей. Весь личный скарб предается огню. Однажды мне уже довелось остаться «голым и босым». После этого я стал умнее и теперь натягиваю на себя две пары носков, две пары нижнего белья, мундир и сапоги поновее. Все остальное, все повседневные мелочи, в том числе пара любимых книг и немногие памятные вещи, исчезают в огне навсегда. На улице формируются небольшие дежурные подразделения и временные боевые части из писцов, водителей и обозников. Оттуда доносятся крики и топот сапог. Залпы вражеской артиллерии, обстреливающей село, затихают вдали...
До начала прорыва остается еще пять часов. Я еще раз проверяю свой автомат и шесть магазинов к нему.
17 февраля. За два часа до полуночи я был на новом КП корпуса. Он представляет собой два вездехода. В одном из них располагается начальник штаба с двумя телефонными аппаратами. «Лоханка» заехала в небольшую низину. Вокруг молодая поросль без листьев, в полукилометре южнее просматривались первые мазанки села Хильки. Правый ударный клин должен был наступать из этого села.
Позади во многих местах Шендеровки еще догорали костры. Неужели там все еще продолжается эта ужасная пробка? Двигаясь к исходной позиции для прорыва, я потерял моих товарищей. Было совершенно невозможно пробиться к ним и обогнать застрявшую колонну.
Сразу же за западным выездом из Шендеровки дорога проходила по короткому мосту через глубокий овраг. По одному-единственному мосту. Весь день по нему шли войска трех ударных колонн прорыва, направлявшиеся на исходные позиции перед атакой. Похоже, что об этом «узком месте» прознал противник. Сильный обстрел, в том числе из орудий крупного калибра. После этого замешательство, затор, ругань командиров. Несколько позже все более-менее успокоилось, ситуация прояснилась.
Теперь мы, около десяти тысяч человек, находились вместе с оставшимся тяжелым вооружением и многочисленными транспортными средствами, зажатыми на пространстве диаметром едва ли в 7 километров. Такая редкая, неслыханная концентрация войск нервирует командование. На самом же деле скорее можно подозревать обратное. Но провода полевой телефонной связи повсеместно порваны или перебиты, поскольку проложены прямо по земле. Также после передислокаций на телегах многие телефоны пришли в негодность. Офицерам связи для уяснения обстановки требовалось теперь куда больше времени, так что при заторах они лишь с большим трудом могли указать верное направление. Так что очередной неожиданный удар противника не мог быть своевременно парирован. Возможно, такие соображения, помимо прочих мыслей, отягощали размышления генерала и его начальника штаба. Но по выражению их лиц ничего нельзя было понять.
До полуночи остался один час. Теперь уже скоро должен начаться «прорыв любой ценой». С отдельными дивизиями и подчиненным соседним корпусом нет никакой связи. Слышна вялая перестрелка. Вражеская артиллерия ведет нерегулярный беспокоящий огонь, перемежаемый залпами «сталинских органов».
Но и через час нет никакой ясности относительно атаки. Донесения не поступают. С направления удара доносится стрельба из легкого оружия, да на бывших исходных позициях вроде бы усиливается артиллерийский огонь. На правом фланге вспыхивает короткая яростная перестрелка. Что ждет нас впереди? Снова и снова приходит на ум этот вопрос.
Стоявшие между деревьями грузовики трогаются. С этого момента они начинают движение вперед. Меня подзывает к себе начальник штаба и отдает приказ немедленно установить связь с соседним корпусом, после чего доложить ситуацию. Штаб соседей должен быть в поселке Хильки.
3 часа. Я беру с собой только самое необходимое: автомат, полевую сумку с картой, бинокль, призываю в напарники вахмистра, ловкого и изворотливого человека. Скользя по грязи, проталкиваемся между движущимися колоннами в разрушенное село. Мне было совершенно непонятно, откуда взялось такое большое количество транспорта. Очень много самых различных транспортных средств уже было уничтожено, да и по приказу должно было быть брошено все, кроме самого необходимого. На многих телегах везли только боеприпасы, но много было и пустых, разве что на некоторых лежали раненые. Несмотря на приказ, войска увозили своих раненых товарищей с собой. С болью в сердце нам пришлось оставить неприятелю более тысячи тяжелораненых, уповая на действующие международные конвенции. Вместе с ними остались врачи и санитары. Отбор этих людей был для главного врача корпуса самым трудным в жизни делом. Предпринято все возможное, чтобы сохранить раненым жизнь. Прощание с ними было трудным.
Найти КП соседнего корпуса никак не удавалось. Кого бы мы ни спрашивали, никто ничего не знал. По западной окраине поселка противник ведет сильный артиллерийский огонь. Главная улица полностью запружена войсками. Перемешавшись, они перекрикиваются, пытаясь найти своих. Но плотность потока такова, что все движутся единой колонной. Между ними вереницей двигаются орудия. Едущий за ними верхом лейтенант взволнованно расспрашивает меня о 1-й батарее, куда он должен прибыть. После этого все орудия должны быть взорваны. Местность мне незнакома, и я не знаю, где искать его батарею. Он сообщает мне, что видел многих офицеров того корпуса, который я ищу, едущими верхом на лошадях.
Захожу в несколько переполненных хат. Ворчливые голоса предлагают мне идти своим путем. Во дворе я ненадолго останавливаюсь и всматриваюсь в темноту. В воздухе висит предчувствие беды...
У южной окраины селения улица делает крутой поворот. Подойдя к нему, узнаю мощную фигуру сидящего на лошади начальника штаба корпуса. Докладываюсь ему. Новый КП корпуса перенесен на два километра вперед. По поводу атаки нет никакой ясности. Вскоре пешком нас догоняет генерал Лиеб, вместе с ним бредут адъютанты и несколько солдат. Идет он спокойно, но видно, что здорово устал. Видно и то, что его беспокоит старая рана головы. Он отдает какой-то приказ водителю головного грузовика. На возвышенности дорога расширяется. Поток людей и лошадей, выбравшихся из села, здесь растекается, каждая из колонн направляется в свою сторону. Внезапно справа раздается стрельба. Над головой свистят пули. Крики: «Русские подходят!» В узкой лощине действовать могут лишь несколько человек, остальным здесь не повернуться. Правда, удается установить пулемет. Видно, как сзади к нашей колонне приближаются еще несколько русских солдат. Мы открываем по ним огонь. Генерал Штеммерман, стоя во весь рост, тоже стреляет из автомата. Наша маршевая колонна в мгновение ока рассеивается. Большинство подается на противоположную сторону лощины. Лишь немногие остаются на месте и открывают огонь. Однако красноармейцы также отходят. С их стороны звучит лишь несколько отдельных выстрелов. Мимо проезжает «лоханка». Она притормаживает, и генерал с сопровождающими его людьми садятся в машину. Я вижу их в последний раз.
Мой вахмистр куда-то пропал, дальше я иду один. Колонна снова собирается вместе и идет плотным строем. На выходе из села Хильки к нам присоединяются еще какие-то подразделения, колонна становится плотнее. По дороге встречается много следов боев. Разбитые грузовики, исковерканное взрывом русское противотанковое орудие. И трупы — немцев и русских.