Мы брели вперед через бесконечные сугробы, перебирались через старые траншеи и многочисленные трупы русских, оставшиеся после уже отгремевшего боя в месте прорыва. Наша колонна растянулась теперь насколько хватает взгляда — цепь темных силуэтов, без начала и без конца, среди бесконечной ледяной пустыни.
Снова появились русские танки, на этот раз шесть машин. Мы рассыпались цепью, стараясь держаться как можно дальше друг от друга, чтобы не представлять для них заманчивую цель, затем попытались найти укрытие в мертвой зоне у подножия холма, и хотя нам удалось в данный момент это сделать, но приходилось часто бросаться в снег. Справа от нас снаряд попал в группу наших товарищей.
Снова двинулись дальше. Тут и там наши спутники пытались утолить жажду снегом. Верные своему принципу «держаться подальше от больших толп», мы снова ушли в сторону по балке, которая так узка, что нас здесь вряд ли может поджидать новая неожиданность. Теперь мы начали чувствовать усталость. Судороги в бедренных и икроножных мышцах время от времени не давали мне возможности сделать и шагу. Молоденький ефрейтор предлагает мне: «Господин фельдфебель, может быть, пойдем дальше вместе?» Почему бы и нет. Он и его товарищ подхватили с боков меня под руки. «Ребята, только не присаживаться!» — «Но вы же не можете идти!» — «Ладно, — машу я рукой, — отдохнем пару минут и пойдем дальше».
После краткого привала снова пустились в путь. Этот отдых придал нам новых сил. В узкой балке широкой колонне пришлось сжаться, в ней перемешались солдаты самых различных частей. Нами снова овладело неудержимое стремление двигаться вперед. При каждом новом выстреле с неизвестных вражеских позиций все издавали буйное «Ура!», словно желая приободрить самих себя. Но как раз в данном случае это было в корне неверно, поскольку мы могли тем самым привлечь к себе внимание русских. И последствия не заставили себя ждать. На лесной просеке враг накрыл нас пулеметным огнем и реактивными минами «сталинских органов», так что мы не могли поднять головы из снега. И снова крики «Ура!»...
С громадным трудом мне удалось все-таки вырваться из этого дьявольского котла. А дальше — снова подъемы, спуски, напрямик через поле, не разбирая дороги, все время держа направление на запад. По-прежнему нигде не видно признаков наших деблокирующих частей. Звуки боя постепенно затихали, только время от времени высоко над нашими головами проносилась пулеметная очередь.
Внезапно дорогу нам преградил довольно широкий водный поток. Нигде не было видно моста. Многочисленные воронки от снарядов по обоим его берегам, трупы солдат, мертвые и раненые лошади, порой до половины лежащие в воде, а также разбитые телеги — все это ясно указывало на то, что эта местность недавно подверглась артобстрелу и в любой момент может снова оказаться под огнем. Ну и что нам оставалось делать? Бросаться в ледяной поток и плыть на тот берег? Но там мы не сможем просушить наше обмундирование, и оно замерзнет прямо у нас на теле! Однако некоторые, не раздумывая, бросились в воду. Мы все же прошлись по берегу в надежде отыскать какой-нибудь переход. Ничего не найдя, мы уже почти сдались и стали готовиться к заплыву, как вдруг заметили вдалеке наскоро сколоченный жидкий мостик. Здесь тоже берег, весь в воронках от разрывов снарядов, был усеян трупами людей и лошадей и разбитыми повозками. Один за другим, осторожно балансируя, мы перебрались на другой берег. Сразу у противоположного конца моста стоял, воткнутый черенком в песок, черпак полевой кухни. Каждый из нас брал его, черпал воду из реки, утолял таким образом жажду и снова втыкал его в песок для новых подходящих товарищей. Пил из черпака и я, кровь в воде ничуть меня не смущала. Если бы только еще не тащиться куда-то! Но самое плохое, похоже, осталось у нас позади.
Далеко впереди, на самом горизонте, я вдруг замечаю два небольших пятнышка, двигающихся взад и вперед. Это, вероятно, передовые дозоры деблокирующей группировки. Мы едва ли могли надеяться на такую удачу.
Во время следующего перехода я заметил раненого солдата, лежавшего рядом с тропой. «Пошли, нечего тут валяться, надо топать к своим», — сказал я ему. Лицо солдата было все в крови. «Я только передохну немного», — простонал он в ответ. Но этот отдых совсем недалеко от нашей цели вполне мог обернуться для него вечным покоем. Надо было взять раненого с собой, иначе ему конец. Я подозвал к себе шедших за мной солдат: «Давайте прихватим его с собой, нечего ему тут валяться!» Не говоря ни слова, солдаты подошли ко мне, и мы подняли раненого с земли. Наш темп движения сразу же резко замедлился, но раненый все равно не переставал стонать: «Бросьте меня, я больше не могу». Но после хорошего внушения он все же постарался собрать последние силы. Но тут вдруг, как посланник небес, перед нами появился всадник. Это был хиви, который как раз был послан спасать подходящих солдат. Он тут же по своей воле спешился, а мы посадили раненого на коня и повели его под уздцы, что сразу позволило нам идти быстрее. Счастливый и благодарный судьбе раненый качался в седле, крепко держась за гриву коня. Через несколько километров мы встретили группу солдат, стоявших вокруг лежавшего в снегу фельдфебеля, тяжело раненного в бедро, — они не знали, как его транспортировать дальше. И тут наш раненый, который сам еле держался в седле, сказал: «Давайте я спешусь, мне уже лучше, а фельдфебеля мы положим в седло» — и с трудом сполз на землю.
А потом мы все же добрались до наших позиций! Наши догадки оказались явью, обе фигуры на горизонте были дозорными деблокирующей группировки. Те якобы 5 километров, которые мы должны были с боем преодолеть, обернулись расстоянием от 25 до 30 километров, но мы их уже преодолели и теперь глубоко вдыхали воздух свободы. Хотя нас ждали впереди еще многие трудности, но от врага мы все же ускользнули.
Перед нами в лучах солнца расстилалась заснеженная Лысян-ка. Вскоре на ее окраине приземлился санитарный «Юнкере» и вывез тяжелораненых. Доставив обоих наших раненых на развернутые здесь перевязочные пункты, мы позволили себе сделать в Лысянке краткую передышку. Когда мы подошли к одной из убогих мазанок, оттуда как раз вышла другая группа солдат. Внутри хаты на столе валялось несколько кусков хлеба, на земляном полу стояло ведро с водой, а я достал из своего ранца банку рыбных консервов, чтобы спокойно перекусить. От холода содержимое банки почти замерзло, но мы нашли его превосходным, не идущим ни в какое сравнение со всем тем, чем нам приходилось лакомиться ранее, хотя на долю каждого и пришлось всего по паре небольших кусочков.
Мы уже восемь часов были в пути, но и сейчас все еще не достигли цели. Из котла выходили тысячи солдат, и, конечно, все они не могли остановиться в этом не таком уж большом селении. Лишь раненые могли рассчитывать на ночлег под крышей. Так что мы снова двинулись пешком в следующее село — в восьми километрах от Лысянки. Уже начинало темнеть, когда мы наконец добрались до него. Но все пригодные для ночлега места были настолько забиты пришедшими до нас людьми, что втиснуться хотя бы одному человеку нечего было и мечтать. И что теперь? Снова куда-то брести? Но тут на самой окраине села мы отыскали какой-то насквозь продуваемый ветром дощатый сарай. И хотя в него до нас уже набилось немало народу, а во все щели между досками свистел ветер, все же это было лучше, чем ночевать где-то в снегу.
Лишь теперь я в полной мере ощутил, как же мы устали. Мы просто рухнули и втиснулись между уже спящими, не обращая никакого внимания на их яростные протесты.
Оказавшись в покое, мои ноги начали так болеть, что я, уже впавший от изнеможения в полусон, от боли несколько раз просыпался...»
Леон Дегрель, новый командир штурмовой бригады СС «Валлония», записал:
«Я был вызван к генералу Гилле (16 февраля). Все высшие офицеры из сектора Шендеровки также присутствовали на совещании. Длинных речей не было. «Только еще одно чрезвычайное усилие может нас спасти. Дальнейшее ожидание помощи извне бесполезно. Рано утром в пять часов 50 тысяч человек, окруженные в котле, пойдут на прорыв любой ценой в направлении на юго-запад. Прорыв или смерть. Ничего другого не дано. Сегодня вечером в 23.00 начнется движение войск», — только и сказал генерал.
Оба командующих армейскими корпусами и генерал Гилле весьма тщательно уклонились от описания сложившегося положения. По их данным, нас отделяли от деблокирующих сил только пять с половиной километров. На такое расстояние, по их словам, деблокирующая группа приблизилась за последний переход. На следующее утро они якобы предполагали продвинуться еще больше вперед. Если мы, 50 тысяч человек, своевременно нанесем удар, то враг не сможет его отразить.
Все офицеры и солдаты испытали нервный подъем. Надежда озарила нас, как вспышка молнии. Мы вернулись к своим людям, с тем чтобы поделиться с ними нашим воодушевлением относительно предстоящего прорыва.
Приказы, полученные штурмовой бригадой СС «Валлония», оказалось не так-то просто выполнить. Мы должны были в качестве арьергарда до последнего мгновения удерживать село Новая Буда. В 23.00 всех легкораненых, которые могли передвигаться самостоятельно, следовало отправить маршевой колонной на юго-запад. В 1.00 ночи валлонская пехота из состава бригады должна была начать отступление в направлении с востока на запад. Но до 4.00 утра 17 февраля мы должны были непременно удерживать наши позиции у Новой Буды. К этому часу 10 тысяч человек, сосредоточенные в низине, должны были быть в 3 километрах юго-западнее Шендеровки. И только тогда мы должны были начать отвод нашего арьергарда, который неприятель до последней минуты держал бы под ожесточенным обстрелом. Во время марша бригада должна была перестроиться и занять место во главе колонны, при этом она становилась авангардом соединений и частей прорыва.
В нашем положении любое действие было лучше, чем бездействие. Люди понимали, что они, оставаясь на месте, будут обречены. Наши солдаты просто не могли этого переносить. Они страдали от голода, едва стояли на ногах от усталости, мучились страхом. Сообщение, что следующим утром мы пойдем на прорыв, принесло всем им небывалый внутренний подъем. Даже самые обессилевшие вновь обрели волю к жизни. Снова и снова мы повторяли одни и те же слова: «Завтра мы обретем свободу! Будем свободными! Свободными!» Так или иначе, но котел под Черкассами завершит свое существование.
Как только над долиной опустились сумерки, германские колонны двинулись маршем на юго-запад. Их путь проходил через село Шендеровка и затем по мосту. За мостом простиралась голая степь до двух деревенек, которые находились к югу и западу в трех километрах друг от друга. Эти две деревни были заняты нами в тяжелых боях. Западнее должны были быть сконцентрированы все транспортные средства для дневного прорыва.
К 21.00 в Шендеровке царила невообразимая неразбериха. В это время я начал планомерно отводить подразделение за подразделением своей бригады в Новую Буду. Если мы не удержим наши арьергардные позиции, то все части в Шендеровке будут обречены.
На холмах блеснули огни начавшегося сражения.
Около 23.00 я попытался пробраться через Шендеровку, чтобы облегчить вывоз раненых моей бригады и проверить, осуществлены ли все необходимые мероприятия для встречи наших людей к наступлению. Через 50 метров мне пришлось бросить наш последний вездеход. Огромная колонна заполнила всю ложбину и деревню. Грузовики и всевозможные транспортные средства тщетно пытались, двигаясь по четыре и по пять в ряд, пробиться сквозь заторы и следовать дальше. Я протиснулся к телегам с нашими ранеными и предложил всем, кто мог передвигаться на своих двоих, попытаться следовать дальше навстречу судьбе пешком. Собрав таким образом около 50 человек, я пробрался с ними между грузовиками и вездеходами. Нашим глазам представилось страшное зрелище.
Неприятель наступал с севера и со своими танками и артиллерией уже подошел близко к Шендеровке. В 22.00 советские батареи накрыли своим огнем центр села. Объятые пламенем дома превратили ночь в день, освещая продвигавшиеся по селу войска. Теперь советские корректировщики артиллерийского огня получили прекрасные ориентиры. Снаряды их орудий, выпущенные прямой наводкой, рвались прямо в гуще громадной колонны. Залпы «сталинских органов» накрывали реактивными снарядами потоки транспортных средств различных видов. От раскаленных осколков вспыхивали автоцистерны с горючим. На всем протяжении узкой деревенской улицы горели грузовики. Буквально каждую секунду приходилось бросаться в снег, спасаясь от осколков разрывавшихся снарядов. Между горящими грузовиками бились в снегу раненые лошади. Рядом с ними, освещаемые огнем пожарищ, грудами лежали, на животе или на спине, раненые солдаты. Некоторые из них еще пытались куда-то ползти, другие, потеряв всякую надежду на помощь и спасение, лишь стонали, корчась от невыносимой боли.
Между исковерканными остатками горящих грузовиков двигаться дальше было почти невозможно. Лишь с громадным трудом пехотинцы продвигались вперед под вражеским огнем, среди пылающих грузовиков, мертвых товарищей и разорванных снарядами лошадей. Напрасно пытались куда-то проехать автомобили. Лишь нескольким тяжелым грузовикам, безжалостно давя раненых лошадей, удалось выбраться из этого ада. Все отчаянные усилия остальных пропадали даром, лишь увеличивая сумятицу на фоне рева моторов, взрывов снарядов, криков и призывов о помощи.
Наконец нам стала ясна причина этого ужасного столпотворения. Все воинские части, выходя из Шендеровки, должны были, чтобы пересечь овраг, пройти по построенному через него мосту. Во время движения по этому мосту тяжелого германского танка он был подбит снарядом и остановился, остановив все движение на юго-запад. Когда мы увидели этого монстра в хаосе балок и досок, то подумали, что все пропало. Сам мост был взорван русскими перед тем, как их выбили из Шендеровки два дня тому назад, но быстро восстановлен нашими саперами. Легкие танки уже вышли из Шендеровки. Затем по мосту без всяких происшествий проследовал один тяжелый танк. Но второй тяжелый танк был подбит русской артиллерией, и в одну минуту эта стальная махина весом более 40 тысяч килограммов (очевидно, Pz V «Пантера», масса 45 тонн. — Ред.), остановившись на мосту, перекрыла его и свела на нет двухдневный труд саперов.
Было светло, как днем. Пехотинцы и легкораненые тянулись узкой змейкой, обходя несчастливый танк. С вершины холма открывался вид на Шендеровку, кровавые сполохи огня играли на искристо-белом снегу. К небу возносились стоны и крики из сотен глоток...
Когда наши раненые перебрались через мост, я вручил их заботам нашего врача, приказав ему следовать с ними вперед, где в 3 километрах должны были находиться первые части, изготовившиеся к прорыву. Они побрели через голую степь, туда, где тьма ночи не рассеивалась пламенем горящих грузовиков.
В такой чреватой гибелью ситуации нашим саперам все же удалось после отчаянных двухчасовых усилий столкнуть танк с моста и перекрыть зияющую в помосте дыру толстыми брусьями. Под непрекращающимся сильнейшим обстрелом движение по мосту продолжилось.
Солдаты шли и шли мимо убитых и умирающих. Они были готовы топтать своими сапогами все, лишь бы выйти из этого ада. Они хотели жить.
Далеко на северо-западе на обледенелой высоте у Новой Буды наши валлоны из состава бригады точно выполняли приказ обороняться и все еще вели огонь по наступавшим. Они видели огни вокруг остановившейся и перемолотой колонны в Шендеровке. До них долетал нескончаемый крик тысяч солдат, гонимых вперед снарядами и пулями.
В ночь на 17 февраля между 1.00 и 5.00 подразделения нашей бригады одно за другим начали отходить. Темные тени тихо скользили по снегу в темноте ночи. Они направлялись к небольшой складке местности на юго-востоке, у которой должны были собраться вместе. Им не нужно было искать туда дорогу. Вздымающиеся в небо факелы пожаров горящей деревни освещали им путь. Идя к месту сбора, они проходили мимо горящих грузовиков, убитых лошадей и мертвых солдат, лежащих в самых немыслимых позах.
Всю ночь шли сквозь деревню небольшие быстрые группы валлонов.
Но наш арьергард продолжал выполнять свою задачу у Новой Буды. Ведя огонь неслыханной интенсивности, они прижали противника к земле и прочно удерживали высоту. В 5.00 они приступили к выполнению последней части плана и объединились с последним заслоном дивизии «Викинг» у северной окраины Шендеровки. Затем вслед за последними грузовиками они миновали наскоро залатанный мост и двинулись на юг.
Колонна грузовиков и телег, растянувшаяся на два километра в длину при ширине около 50 метров, подошла почти вплотную к передовой. Я встал на патронный ящик и собрал вокруг себя моих валлонов, которые, несмотря на все передряги, еще могли сражаться.
В неописуемом беспорядке сгрудились вокруг солдаты и повозки. Взошедшее через несколько минут солнце осветило своими первыми лучами начинающегося дня этот хаос танков, грузовиков, запряженных лошадьми телег, солдат из различных батальонов, украинских беженцев и советских военнопленных. Внезапно в центр этой мешанины ударил снаряд. Затем десяток снарядов. И еще несколько. Вражеские танки и орудия овладели высотой у Шендеровки, находившейся у нас за спиной. Мы представляли для них отличную цель.
Последние двадцать германских танков, чтобы не быть сосредоточенной целью, рванули из колонны в разные стороны, давя гусеницами все, что оказалось у них на пути. Их примеру последовали и водители грузовиков, и погонщики лошадей. Верховые лошади бросились врассыпную. Другие, чьи ноги были раздавлены танками, пронзительно ржали. Над снегом и землей свистели осколки снарядов...
Штурмовая бригада «Валлония» получила приказ — к началу дневной атаки перейти в головную часть колонны, чтобы участвовать в решающем прорыве.
Спасение или смерть!
Сквозь достойный эпического описания беспорядок, вызванный советскими танками среди последних тысяч германских повозок и грузовиков, мы быстро протолкались на юго-запад. Шум у нас за спиной буквально раздирал уши. Шендеровка была занята врагом не далее как час тому назад, русские уже выходили из села, наступая нам на пятки. Их танки тоже следовали сюда для решительного боя с нами. Нашими последними боеспособными танками решено было пожертвовать для отражения этого удара... Они прогрохотали своими гусеницами по снегу сквозь хаос нашего отхода. Обратно не вернулся никто — ни один человек и ни один танк. Чтобы выиграть один час времени, который дал возможность спастись нескольким тысячам солдат, эти танкисты погибли все до последнего человека южнее Шендеровки утром 17 февраля. Под прикрытием этого танкового заслона идущие на прорыв уходили все дальше на юго-запад. Начался снегопад, крупные хлопья кружились в воздухе. Плотный снег предвещал спасение, поскольку скрывал нас от взора врага. В ясную погоду вражеская авиация быстро бы уничтожила нас всех. Скрытые падающим снегом, мы двигались вперед настолько быстро, как только могли. Коридоры для движения, свободные от сил неприятеля, были очень узкими. Наши передовые части расчистили от врага лишь участки шириной в считаные сотни метров. Местность представляла собой чередование холмов и низин. Спустившись с одного холма, мы через несколько сот метров поднимались на следующий. В низинах — ужасающая мешанина разбитых грузовиков, телег и десятков мертвых солдат на покрасневшем от их крови снегу. Вражеские орудия держат свободные проходы под постоянным обстрелом. Мы спотыкаемся об истекающих кровью раненых и шагаем по мертвым телам.
Едва мы выходим из одной низины, как по нас открывают огонь с обеих сторон вражеские снайперы. То один, то другой из наших солдат вдруг вскрикивает, падает в снег на колени и прижимает руки к животу. Вскоре снег уже усеян телами умирающих. Минут пять еще можно различить их лица и пряди волос. Проходит еще десять минут — и это уже груды заснеженных мертвых тел, о которые спотыкаются еще живые.
Тем не менее колонна сохраняла известный порядок. В это мгновение мимо хвоста колонны пронеслась волна советских танков, которые своими гусеницами прошлись по замыкающей повозке, раздавив ее погонщика, раненых и лошадей. Нам все же удалось переправить в голову колонны легкораненых и спасти от танков несколько повозок.
Пройдя мимо небольшой рощицы, мы снова спустились в низину. Но едва мы стали подниматься на следующий пригорок, как заметили у себя за спиной несколько сотен всадников, спускающихся по склону расположенного к юго-западу холма. Поднеся к глазам бинокль, я по их форме точно установил, что это были казаки. Они пустились в дикую погоню за нашим арьергардом.
Над нами словно висело какое-то проклятие. Советская пехота вела по нас огонь, русские танки преследовали, а теперь еще и казаки устроили на нас охоту. Когда же, наконец, ну когда же появятся танки деблокирующей группировки, которые должны идти навстречу нам с юго-запада... Мы прошли уже больше десяти километров, а их все не было видно. Мы обречены идти и идти.