- А я вось гэтых двох хлапчукоу прыгожых узяла б.
- А чаму дзяучат не возьмеш? - со смехом спросил бригадир.
- Дык летась былi ужо, хопiць. Увесь час да iх хлопцы заляцалiся, дык дзьвярыма да ночы стукалi, - она хитровато улыбнулась. - Хлопцы спакайнейшыя. А дзевак ты, Мiкола, да сябе бяры. Няхай мае хлопцы да тваiх у госьцi ходзяць.
Так и попали мы с Юркой в ганулину хату. Бабка для нас приготовила "залу", а сама жила в спальне.
- Фiранкi карункавыя, - показала бабка сразу на белые занавески, - хаця рукi аб iх не выцiрайце.
- Добра, бабуля, - мягко сказал Юра, радостно переводя взгляд на телевизор, - I тэлебачаньне у вас працуе?
- А як жа ж! Усе як у горадзе. - Гануля самодовольно улыбнулась щербатым ртом. - Глядзiце, хлопцы, толькi не спалiце. I з цыгарэтамi на двор цi у сенцы. А так усе тут для вас, кепска ня будзе!
Юрка косо поглядел на скромный диванчик:
- А спать где же?
- А зараз разварушым ложак, - и она ловко распахнула диван-кровать, потом постелила чистое белье и дала одно, хоть и большое, ватное одеяло.
- Подушки хоть две, - обернувшись ко мне, растерянно шепнул Юрка.
О, наивная деревня белорусская! Положить под одно одеяло двух парней о восемнадцати годков! В порядке вещей. Ну не было у нее лишних одеял.
- Рукамойнiк пад яблыняй, а у лазьню у нядзелю ужо пойдзеце, бачылi, каля клубу? - выпалила Гануля, подмигнула и выскочила с ведром, наверно, корову доить.
Я помедлил еще минуту и, осторожно ступая по скользкому кафелю, подошел к душевой кабине. Он стоял спиной, смывая намыленную голову. Я не знал, что делать. Стал откручивать краны в соседней кабине, меня обдало ледяной водой, я отскочил, и тут он позвал:
- Ну, иди сюда, ты там долго провозишься с этими кранами. Он схватил меня за руку и вовлек под густую струю.
- Дай руку, - и он выдавил на мою ладонь шампунь из тюбика.
Я вышел из-под душа и, отвернувшись, стал намыливать голову. Вдруг он подошел сбоку и запустил пальцы в мои волосы.
- Мы так потеем на матах, что мыться надо сразу.
При этом он отстранил мои руки от священного процесса омовения головы и начал приятно массировать. Я закрыл глаза и оперся о ребро перегородки. Потом я почувствовал его пальцы у себя в ушах. Ничего не видящий и не слышащий, я ощущал мир только через его дыхание и прикосновения, мягкие и уверенные. Вскоре я почувствовал руку на шее, она влекла меня под душ, где приятные теплые струи, переплетаясь с его горячими руками, смывали пену. Затем я получил намыленную губку и улыбку влажных глаз.
- А теперь поработай ты, - сказал он, поворачиваясь спиной, и уперся в стенку обеими руками.
Юрка перевернулся на живот, и лицо его уперлось в мое плечо. По комнате летают две деревенские мухи, исполняя брачный танец с вдохновенным жужжанием и нагло не замечая липкой ленты, подвешенной к абажуру. Когда они приземляются на юркиной щеке, я их тихонько сдуваю. Он не просыпается. Пусть спит, сегодня воскресенье, кстати, будет баня.
Губка быстро скользила вверх по его спине и затем осторожно спускалась до невидимой границы, дальше которой я боялся опускать глаза. Я старался с силой давить на мочалку, не столько демонстрируя мужскую силу, сколько пытаясь отвлечь себя от непонятного состояния внутреннего напряжения, более всего опасаясь явить его глазам напряжение внешнее. В какое-то мгновение я почувствовал, что теряю контроль, и стал судорожно перебирать в мыслях отвлекающие образы. Кормилица - мое спасенье, хохотушка, помоги! "Сейчас на лобик ты упала, а подрастешь, на спинку будешь падать". А у него на лопатке родимое пятно, с трехкопеечную монетку, и много ниже тоже, поменьше. Как хочется дотянуться туда рукой... А потом туда, куда на тренировке... Ой, кажется, приехали... А если он сейчас повернется? Щеки мои пылали. Лукавая кормилица меня предала.
Спящая юркина ладонь уже у меня на животе. Пусть бы она опустилась ниже, я уже готов. Боже, она опускается, я холодею. Видно, сильно эротические у него сновидения. Уже касается, Надо быстрее выпрыгивать из постели. Чужая горячая рука у меня в паху. Рука моего однокурсника, любимца институтских девиц. Да мне еще четыре года с ним учиться! Встать! Не могу встать. Он, кажется, гладит. Неужели все еще во сне?
- Спасибо, теперь моя очередь, - он поворачивается. Я пропал. Но что это? У него тоже. Я хочу вручить мочалку, но его рука уже держит мой... О, какое сладкое покалывание. Я боюсь поднять глаза. Он сжимает всей пятерней... до боли. А что же я стою с этой дурацкой мочалкой? Свободной рукой я дотрагиваюсь до соска, глажу грудь. Губка выпала из другой, и я дотронулся впервые... При одном этом воспоминании у меня все напрягается, как тогда. Но тогда хлопнула дверь в раздевалке, раздались голоса.
- Лазьню ужо пратапiлi, - не по-старушечьи звонким голосом объявила Гануля, распахивая дверь. - Дзень добры, уставайце, калi ранiцойпойдзеце, народу не багата будзе. Усе паехалi на крiмаш быу паехаушы, дык гарэлкi тамака набрауся, як сьвiння гразi, дык сэрца i схапiла. Да дому не давезьлi, сканау на шляху. - Гануля подошла к образку, повязывая платок, и перекрестилась. - У касьцел сеньня паеду. А вы ж, пэуна, на танцы?
- Так, бабуля.
- Ну, няхай сабе, маладыя ж... - и выпорхнула так же внезапно.
Юркины руки были уже поверх одеяла, глаза открыты.
Кто-то забыл вещи, и голоса, так и не проникнув в душевую, смолкли. Я осторожно выглянул в раздевалку - никого. Закрыв плотно дверь, взял мыло и стал им медленно водить под мышками. Ни слова не говоря, он нежно прикоснулся к моему запястью, отнял белый скользкий кусочек и быстро намылил мочалку. Я повернулся к запотевшему окну, ожидая прикосновения губки, но ощутил гибкие пальцы, энергично массирующие шею и плечи. А все же, как его звали?
Глядя задумчиво в окно и щурясь от солнца, он спросил:
- А шампунь ты привез?
- И даже пемзу.
- А у меня есть целая махровая простыня.
- Давай не пойдем на завтрак, Гануля не обидится, если мы выпьем по кружке простокваши натощак. У тебя где-то было печенье? Юрка осторожно перелез через меня, прошлепал к рюкзаку, откуда немедленно посыпались пакетики, пачки, банки.
- Мать все беспокоилась, что кормить здесь плохо будут. Смотри, чего только не натолкала.
Мы быстро умылись, позавтракали, набили сумку банными причиндалами и вышли на улицу. В траве еще поблескивали следы ночных заморозков, но солнышко уже пригревало. Проходя мимо развалин замка, мы замедлили шаг, потому что Юрка стал упоенно рассказывать о магнатской фамилии, которая владела этими землями в семнадцатом веке. Он подошел к треснувшей стене и мягко провел рукой по старинной кладке. У него были длинные пальцы с удивительно ухоженными ногтями. И когда он успевал следить за ними после ежедневного копания в земле?
Пальцы исчезли, и через мгновение жгучая губка со скоростью проехала по позвоночнику. Его свободная рука легла мне на талию. А мочалка уже мягко гуляла по ягодицам. Истома, стыд и еще какое-то неизвестное чувство нахлынули на меня, я расслабился и едва держался на ногах.
В бане никого не было. Как только мы разделись, Юрка потянул меня в парилку. Про веник мы забыли, о чем он шумно сожалел, потом резво поддал ковшик воды на раскаленную печь и растянулся на широкой дощатой ступеньке. Я залез на ступеньку повыше, сел на корточки и с любопытством стал разглядывать не виденную раньше часть его тела. Она была гладкой и упругой. Он положил голову на руки и, казалось, уснул. Мелкие капельки выступили на его загорелой коже. Я скоро размяк от жары, влага заструилась по лбу, заливая глаза, волосы горели. Я спустил ноги, но ступить было некуда. Тогда я осторожно поставил одну ступню меж его раскинутых ног, едва задев, а другой дотянулся до пола. Раздался вздох.
Я чувствовал его нервное дыхание не в такт движения мочалки. Полуобернувшись, плохо понимая, что делаю, протянул руку к обжигающему дулу пистолета и погладил его твердый ствол. Он застонал.
Я открыл дверь и вышел в прохладу. Окатил себя тазом воды и быстро намылился. В этот момент распахнулась дверь парилки, и Юрка, пошатываясь, побрел выбирать тазик.
- Странно, что наших никого нет.
- Перепились все вчера, вот и дрыхнут. А вот местное население где?
- А на кiрмашы у Паставах, - Юрка хохотнул, потом подошел к двери в предбанник и набросил железный крюк.
- Ты зачем запер?