Он в замешательстве посмотрел на меня. Потом медленно проговорил, делая паузы между словами:
— У того, кто вернулся, кишка должна быть покрепче, чем у убийцы старого Боба.
Я раздавил каблуком окурок.
— Никогда не пытайся понять человека, папаша. Это неблагодарное занятие.
— Нет… нет, я вовсе не об этом. Можешь мне рассказать, о чем вы беседовали с Линдсом?
— Линдс — крепко разозлившийся коп. Я полагаю, он вбил себе в башку, что должен пришить мне убийство. У него есть револьвер, из которого застрелили этого Боба Минноу, а на нем мои отпечатки. Так он говорит.
У папаши расширились глаза.
— Значит, ты не…
Я протянул ему ладони, чтобы он посмотрел на мои пальцы.
— Он не смог доказать этого, папаша. Он хотел, но даже если бы он наизусть знал каждый дюйм моего тела, он не смог бы доказать, что из револьвера стрелял я. Глупо, не правда ли?
— Джони, — у него перехватило дыхание, — это никогда не проходило!
Я засмеялся.
— На что спорим?
Он поднялся со стула, на лице было написано смущение и замешательство.
— Знаешь, мне надо выпить. У меня есть часа два до открытия кассы, так что поедем выпьем.
— Вот это другое дело.
Я открыл дверь и вышел, а он возился, убирая деньги в сейф. Женщина с ребенком гуляла по платформе, и зал ожидания был пуст.
Старик вышел, повесил на дверь замок, подергал его и натянул плащ.
Дешевая почтовая открытка торчала у него из кармана, и, когда он проходил мимо, я вытащил ее, бросил на асфальт и разыграл комедию, будто подбираю ее.
— Ты что-то потерял.
Он поблагодарил и сунул открытку обратно в карман. Я успел прочитать: «Николас Хендерсон, 391, Кеммер Плейс».
Он сел за руль своего старенького «Форда», а я втиснулся рядом с ним.
— Куда едем?
— Тут недалеко. Единственное место, где еще можно съесть приличный бифштекс. Есть и девочки, если интересуешься.
— Я всегда интересуюсь девочками, — засмеялся я.
У него так резко дернулась голова, что он почти потерял равновесие.
— Ты изменился.
— Пять лет — приличный срок, папаша. Достаточно, чтобы изменить человека, — сказал я совершенно естественно.
Он рывком тронул машину с места и круто развернулся.
— Да, тут ты прав, — согласился он.
Заведение, куда мы приехали, оказалось простой придорожной закусочной на шоссе. Обычная деревянная постройка, правда с шикарной, вывеской — «Бифштексы и котлеты Луи Динеро». Судя по числу припаркованных автомобилей, дела шли блестяще.
— Несколько далековато для котлеток, тебе не кажется?
— Ну и что?.. Зато это единственное место, где еще можно поесть. К тому же в его сети попадаются все возвращающиеся домой.
Мы вошли, когда маленький оркестрик заиграл румбу. Почти все присутствующие повернулись к дансингу и одобрительно засвистели. Папаша кивнул нескольким знакомым, выслушал горячее приветствие на итальянском от самого Луи и, замявшись, представил меня.
Было трудно поддерживать разговор и одновременно смотреть на блондинку, вертевшуюся у микрофона. Это была настоящая бутылочно-желтая блондинка в зеленом платье, сшитом как купальный халат и державшемся на единственной пуговке в середине. Как бы она ни поворачивалась, зрители все время могли видеть ее волнующе-загорелую ногу, которая янтарно вспыхивала в свете прожектора. Она запела и стала делать маленькие шажки, которые постепенно становились шире, обнажая тело, так что все прекратили жевать, опасаясь пропустить то, что должно было вот-вот произойти.
В песенке оказалось три куплета — слишком коротких, чтобы неизбежное случилось, и сокровенное так и осталось скрытым от похотливых взглядов современных танталов. Вместо того чтобы дать публике передохнуть, она снова начала рискованные манипуляции, теперь уже с верхней половиной платья, и в какой-то момент я подумал, что вот-вот она совсем избавится от него. Но и эта песенка закончилась слишком быстро. На девушку обрушился шквал аплодисментов, и она исчезла за занавесом позади оркестра.
— Вам понравилось? — спросил Луи.
Я сказал:
— Очень.
Он широко улыбнулся и самодовольно похлопал себя по животу.
— Венди была сегодня просто умопомрачительна. Она очень хороша. Когда-нибудь у нее будет громадный успех.
— Он бы давным-давно пришел к ней, не торчи она в этой забегаловке, — проворчал я.
— Что верно, то верно. Но ей здесь нравится, и она не хочет уходить. Я ей отлично плачу. Очень красивая девушка. Ну да ладно. Итак, Ник, вы с другом хотите закусить?
Папаша сказал: