Гейст был искренне удивлен.
— Не любите чего?
Длинным, лимонного цвета пальцем Уанг указал на неподвижные складки.
— Два, — сказал он.
— Два чего? Я не понимаю.
— Если ваша узнать, ваша не любить такая вещи. Моя много знать. Моя теперь уйти.
Гейст поднялся со стула; но Уанг еще мгновение простоял на пороге. Миндалевидные глаза придавали его лицу выражение тихой и сентиментальной меланхолии. Мускулы его шеи заметно двигались, когда он проговорил отчетливо гортанное «Прощайте», потом он скрылся из глаз «Номера первого».
Уход китайца сильно изменял обстановку, и Гейст подумал о том, что следовало предпринять при новом положении вещей. Он долго колебался; потом, пожав с усталым видом плечами, вышел на веранду, спустился со ступенек и твердыми шагами задумчиво направился к бунгало своих гостей. Он хотел сделать им важное сообщение и не имел ни цели, ни желания смутить их неожиданным визитом. Но так как их дикий слуга покинул свой пост, внезапное появление Гейста на пороге заставило вздрогнуть и мистера Джонса, и его секретаря. Их разговор должен был быть очень интересным, чтобы помешать им услышать шаги посетителя. Несмотря на темноту, царившую в комнате с закрытыми от жары ставнями, Гейст увидел, как они поспешно отскочили друг от друга. Мистер Джонс заговорил первым.
— Ах, вы вернулись? Войдите, войдите!
Гейст снял на пороге шляпу и вошел в комнату.
Внезапно проснувшись, Лена окинула глазами комнату и увидела, что она одна. Она быстро встала, словно стараясь своею деятельностью победить угнетавшее ее сжимание сердца. Но это ощущение было мимолетно. Овладев собой из самолюбия, из необходимости, а также из той гордости, которую женщины черпают в самоотречении, она встретила возвращавшегося из бунгало незнакомцев Гейста улыбкой и ясным взглядом.
Ему удалась ответить ей улыбкой, но молодая женщина заметила, что он избегал ее взгляда; она сжала губы, опустила глаза и принялась говорить с ним безразличным тоном; она без труда притворялась спокойной, как будто с восхода солнца стала чрезвычайно опытной в притворстве.
— Вы опять были там?
— Да… Я думал… но я должен вам сначала сказать, что мы окончательно лишились Уанга.
— Окончательно? — повторила она, словно не понимая.
— Да, к счастью или к несчастью, не умею вам сказать. Он отказался служить дольше. Он ушел.
— Но вы ведь этого ожидали. Не правда ли?
Гейст сел по другую сторону стола.
— Да. Я ожидал этого с тех пор, как обнаружил кражу револьвера. Он утверждает, что не брал его. Само собою разумеется! Китаец никогда не видит необходимости сознаться. Возражать против любого обвинения одно из правил хорошего тона; но он не рассчитывал убедить меня. Под конец он стал несколько загадочен, Лена. Он меня смутил.
Гейст остановился. Молодая женщина казалась поглощенной собственными мыслями.
— Он меня смутил, — повторил Гейст.
Она уловила тревогу в его голосе и слегка повернула голову, чтобы взглянуть на него через стол.
— Надо было что-нибудь серьезное, чтобы вас смутить, вас, — проговорила она.
Сквозь ее полуоткрытые губы, напоминавшие спелый гранат, сверкали белые, ровные зубы.
— О, дело было только в одном слове… и в кое-каких жестах. Он наделал немало шума. Я удивляюсь, как мы вас не разбудили. Какой у вас детский сон! Скажите, вы лучше себя чувствуете?
— Я отлично отдохнула, — сказала она, снова улыбаясь ясной улыбкой. — Я не слыхала никакого шума и очень этому рада. Его манера говорить и глухой голос пугают меня. Мне не нравятся все эти иноземные люди.
— Он сделал это перед самым уходом… перед бегством следовало бы сказать. Он кивал головой и показывал на портьеру вашей комнаты. Разумеется, он знал, что вы там. Казалось, он считал… он имел такой вид, словно старался дать мне понять, что… ну, что вам угрожает особая опасность. Вы знаете, как он говорит.
Она ничего не сказала, не сделала никакого движения, но легкий румянец ее щек исчез.
— Да, — начал снова Гейст. — Казалось, он хотел предостеречь меня. Очевидно, это так и было. Неужели он вообразил, что я позабыл о вашем существовании? Единственное слово, которое он проговорил, было «два», — по крайней мере, мне так послышалось. Да, «два»… Он сказал, что этого он не любит.
— Что это означает? — прошептала она.
— Мы знаем, что означает слово «два», не правда ли, Лена? Нас двое. И никогда не было на свете более уединенной четы, моя дорогая. Быть может, он хотел напомнить мне, что у него тоже есть жена, которую ему нужно охранять. Почему вы так бледны, Лена?
— Разве я бледна? — небрежно спросила она.
— Да, вы бледны.
Он был не на шутку встревожен.
— Во всяком случае, не от страха, — искренне воскликнула она.
На самом деле она испытывала своего рода отвращение, которое, не лишая ее самообладания, было, быть может, тем более тягостным, но зато не парализовало ее мужества.
Гейст, в свою очередь, улыбнулся.
— Я не знаю, чтобы у вас был повод для страха.
— Я хочу сказать, что не боюсь за себя.
— Я думаю, что вы очень храбры, — сказал он.
Она слегка порозовела.
— Я так непокорен внешним впечатлениям, — продолжал Гейст, — что не могу сказать того же о себе. Я недостаточно быстро реагирую.
Он продолжал другим тоном:
— Вы знаете, что я первым долгом пошел повидать этих людей сегодня утром?