— Намек поняла. Только если твоя теория правильная — опасности никакой нет, значит, бояться мне нечего, значит, и защищать меня не надо!
Человек опять сел в машину, почти умиротворенный крохотной надеждой, которую оставляло ему это «я передам вашу просьбу». Он вспомнил, как однажды, не так давно, хотел сесть в засаду перед Домом радио — посмотреть, как могут выглядеть дикторши с ФИП. Но когда он увидел, какой это огромный круглый дом со множеством входов, охранников, как там все время туда-сюда снует народ, то пришел к выводу, что это невозможно, что так его, пожалуй, и засекут. А уж этого он не хотел больше всего на свете.
Людовик и Клара расположились в итальянском ресторане в Шестом округе. Людовик был оживлен, хвалил итальянскую кухню, говорил о детях, о «Ночном полете», благодаря которому побывал вместе с отцом в одном из лучших в жизни путешествий, об убийствах, которые расследовал — как раз рядом, в том самом округе, где они теперь ужинали. Людовик делал все возможное, чтобы жена не затрагивала неприятную тему бессонниц. В конце ужина, чтобы уж точно избежать предлога говорить об этом, он воздержался и не заказал кофе, а сам завел речь о блошином рынке, о том, как туристы платят там втридорога. Партия уже казалась ему почти выигранной, когда Клара вдруг сама энергично увлекла его к теме духов и запахов. Потом они несколько секунд молчали. Клара отпила воды из стакана, вытерла губы уголком салфетки, посмотрела на мужа и заговорила совсем другим голосом:
— Людовик, я тебя хорошо знаю. Ты со мной сегодня говорил о чем угодно. Ты все понимаешь, и я все понимаю. У тебя глаза чуть не на затылке, и бледен ты как мел.
«Вот оно, — обреченно вздохнул Людовик. — Назвала меня не уменьшительным именем, а полным, значит, дело неладно».
Он решил изобразить лицо, означающее «не выдумывай, пожалуйста» и, рассеянно вертя в пальцах солонку со стола, приготовился выслушать серию вопросов, которая не заставила себя ждать.
— Какой у тебя рост?
— Метр восемьдесят два.
— А вес?
— Понятия не имею. Я своим весом не интересуюсь, не мужское это дело.
— Людо, я слышала, как ты в ванной сегодня рано утром вставал на весы. Так сколько?
— Семьдесят. Тебе бы у нас работать — на допросе от тебя не увильнешь. — Мистраль искренне смеялся, радуясь хитроумию жены.
— Может быть, посмотрим. Так вот, семьдесят килограммов при росте метр восемьдесят два — это значит, что ты очень худой. Я тебя, дорогой, таким никогда не видела, ты слышишь? С тебя вся одежда сваливается! Вот сейчас ты с трудом доедаешь то, что на тарелке, а обычно сметаешь быстрей, чем нужно.
— Я и толстым никогда не был!
— Пожалуй, ты прав. Только таким, как сейчас, тем более не был. Что с тобой? Отчего ты не спишь? — Ее голос и глаза стали еще ласковее.
Мистраль решил: придется чуть-чуть сдать назад и рассказать жене хоть что-нибудь.
— Если честно, толком сам не знаю. Мне уже в отпуске иногда не спалось. А как вышел на работу, так сон совсем пропал. Будто меня что-то тревожит, хотя тревожиться совершенно нет причин. Днем я немножко расклеенный, но это ерунда. А вот ночью действительно спать не могу. То задремлю, то проснусь.
— Людовик, поберегись! Не натягивай сильно веревку — как бы не оборвалась! А я думаю, что могу тебе помочь.
— Да-да, конечно… Я думал об этом. Только дело еще не дошло до того, что веревка, как ты говоришь, скоро оборвется.
— О чем ты думаешь, когда не спишь?
— Да ни о чем особенном. Что случилось за день, о детях, о тебе, но ничего конкретного. Ты знаешь, что у тебя очень красивый голос?
— Людо, не увиливай, пожалуйста. Как зовут того психиатра, с которым ты встречался в связи с последним твоим делом?
— Жак Тевено. А что?
Говоря это «а что?», Людовик уже понимал, какие вопросы за этим последуют. Он знал свою жену: с виду ласковая, веселая, приветливая, но схватит — не отпустит.
— Вы с ним, кажется, друг другу понравились?
— Ну да. Интересный человек, с юмором. Дальше?
— Ты с ним виделся недавно?
— Нет. Да и когда бы я успел, у нас в эти дни такой замот! Пару раз немножко поговорили по телефону. Узнать, как дела.
«Ну вот, — подумал Людовик, — теперь пришел черед того самого вопроса».
— А почему бы тебе с ним не поговорить?
— Я же не псих!
— Людовик, не надо! Ты меня приучил совсем не к таким ответам, ты прекрасно знаешь! К психиатрам обращаются не только психи.
— Вне всякого сомнения. Добро, завтра едем на блошиный. Будем там гулять под ручку. Я знаю на рынке Серпетт приличный ресторанчик. Только туда идти надо ближе к двум — раньше и народу полно, и погуляем до того времени побольше.
— Выспишься — тогда поедем.
Людовик махнул официанту, чтобы тот принес счет, и подумал, что еще легко отделался. Лишь бы это было в последний раз: он действительно очень не хотел говорить, почему каждую ночь не смыкает глаз. Она не поймет.
Домой в Ла-Сель-Сен-Клу Клара и Людовик вернулись каждый на своей машине. Людовик ехал впереди на умеренной скорости, а Клара за ним.
Человек вернулся домой, проклиная проститутку, которая провела четверть часа у него в машине. В самый ответственный момент она заметила, что клиент в хлопчатобумажных перчатках и сразу запсиховала. Перчатки — это чтобы не оставлять следов. А если не хотят оставлять следы, значит, ясное дело, затевается какая-то хрень. Это она все уже знала — маленькая негритяночка лет семнадцати, уже почти два года промышляющая на парижских тротуарах. Вот еще! Ей не хотелось получить нож в сердце или окончить дни на какой-нибудь вонючей хазе за тысячи километров от родного дома, чтобы последним воспоминанием о жизни осталось лицо сексуального маньяка. Человек постарался унять ее тревогу, спокойно объяснил, что у него кожная болезнь, а перчатки он носит, чтобы не пачкать руль. Девушка на это ничего не ответила: по-французски она знала только с десяток слов, чтобы зазывать клиентов и назначать цену.
Когда же негритяночка добросовестно закончила дело с этим страшным клиентом, у нее было только одно желание: как можно скорее выйти из машины. Это она и сделала при первом удобном случае: когда машина стояла на светофоре, сразу прыгнула на тротуар. Осмелев, принялась ругать клиента на своем наречии — «козел больной, сам вообще ничего не может».
Человек медленно поехал на зеленый свет. Слов проститутки он не понимал, но смысл был ясен. Встретившись с девчонкой глазами, он быстро и резко провел пальцем по горлу — мол, «я до тебя еще доберусь». Девчонка с облегчением глядела вслед машине. Марку она определить не могла, а запомнить номер — тем более.
Человек слушал ФИП. На улице Лафайета машин не было вовсе. Мигнув левым подфарником, «форд» въехал под аркаду в начале Будапештской улицы. Справа держал лавочку продавец безделушек для туристов. Свободное место виднелось метрах в двухстах от дома. Группа «Иглз» начала песню «Отель „Калифорния“» с большим соло трубы в интродукции. Человек прибавил звук, потушил фары, выключил мотор, закрыл глаза, закурил и дожидался, когда кончится песня, чтобы пойти потом домой. Через семь минут пятьдесят одну секунду.
Мистраль слушал то же самое и тоже прибавил громкость. После длинного инструментального вступления салон автомобиля заполнил голос Дона Хенли: «On a dark desert highway, cool wind in my hair»…
Клара у себя в машине радио не слушала. Она ехала следом за мужем и озабоченно размышляла. Кончилось тем, что она набрала на мобильнике номер справочной службы. Откликнулся женский голос.
— Добрый вечер. Будьте любезны, я хотела бы знать телефон Жака Тевено, парижского психиатра.
— Вы хотели бы с ним сейчас связаться? — спросила оператор.