Сперва шло несколько строк, озаглавленных простым и коротким словом: "цель". Она была ясна: предотвращение гражданской войны в том масштабе, в котором она случилась в истории. Или только предстоит ей случиться? Сизов отмахнулся от этих мыслей, стараясь не заострять на них внимания. А то и до сумасшедшего дома недолго. Причём сойдёт с ума не только Великий князь, но и работник ФСБ.
За целью следовал пункт, обозначенный как "пути к достижению". Здесь лист делился неровной линией на две части. Слева — "долгий, кровавый, ненадёжный". Справа — "быстрый, малой кровью, фантастический".
Больше всего текста Кирилл Владимирович уделил "долгому" пути. Да и продумал его намного лучше. Благо над чем-то подобным задумывался многие годы. А когда на горизонте замаячила возможность исполнения сокровенных желаний, то с достойным Сизифа рвением взялся за составления чёткого и ясного плана действий.
Сначала следовало заручиться поддержкой наиболее влиятельных, авторитетны и важных в последующих событиях лиц. А именно тех, кто хотя бы с сотой долей вероятности захотел бы встать на сторону Кирилла. Таких нашлось не так чтобы много, да и к большинству из них уже отправились посланцы князя.
Александр Васильевич Колчак. Адмирал, командующий Черноморским флотом. На него можно было полагаться, если дать понять: победа зависит от определённых действий, которые указал Кирилл в письме. Колчак, которого Бунин сравнил с Авелем, вполне способен вытерпеть многочисленные лишения, поднять матросов и морских офицеров. К тому же обладает кристально чистой репутацией и немалым авторитетом. Не зря, по некоторым слухам, его прочил в министры своего правительства Лавр Георгиевич Корнилов.
К нему Кирилл думал обратиться, но сразу же отмёл эту мысль: не подойдёт. Пускай генерала можно считать монархистом, но — честолюбив, ярый противник правящей семьи, сам захочет занять не последние должности в стране в случае чего. Но в своё время отказался отдавать…
Сизов-Романов рассмеялся, подловив себя на мысли, что забывается, в каком времени находится. Корнилову только предстоит защищать семью Николая II от нападок Петроградского Совета.
Карл Густав Маннергейм. Кавалер всех орденов империи, скучает по столице, ставшей ему родным городом. Хочет, чтобы всё было "по высшему разряду", со всей возможной точностью и тому подобное. Чем-то походит на английского лорда. К тому же в сувоё время предложит Юденичу помощь в наступлении на Петроград. Но с такими условиями, что кроме отказа Николай Николаевич даже не помыслит что-либо ответить. Барону тоже пошло письмо.
Антон Иванович Деникин. Сторонник коренных преобразований, но вроде бы за монархию. Правда, конституционную. В Гражданскую будет находиться в натянутых отношениях с Романовыми. Не пустить кое-кого на Юг. Но на него вполне можно полагаться, если пообещать реформы. И указать на то, что будет твориться после падения монархии. В общем-то, уже сделано.
Юденич и Николай Николаевич Романов. Им Кирилл Владимирович отправил письмо скорее из глупой надежды. Вряд ли они даже прочтут его послание, а тем более — обратят малейшее внимание на его слова. Не любит Николаша морских офицеров, очень даже не любит. Флот и его офицеры — что-то вроде второго сорта для бывшего Верховного главнокомандующего.
Также Кирилл намеревался обратиться к Алексею Щастному. Единственный человек, которому на Балтике мог довериться Кирилл. Именно Алексей Михайлович пытался спасти Балтийский флот от уничтожения врагом. Спас — а потом его уничтожили уже свои, новые власти России. Правда, звание у Щастного пока что низкое, но Сизов-Романов намеревался исправить это в ближайшее же время. По возвращении в столицу Сизов хотел встретиться с Алексеем Михайловичем.
Всех этих людей Кирилл хотел использовать в большой и невероятно рискованной "игре". Он не зря решил найти таких разных людей. Каждый должен был дополнять другого. Но сперва их нужно привлечь к идее Сизова-Романова о роли армии и флота в грядущих событиях.
Едва начнётся последняя неделя царской России, то есть настанут революционные события, Великий князь изъявит свою поддержку Временному правительству. Как именно — уже придумано. Потом добьётся некоторых постов, уступок, и …
Что будет после этого, Кирилл не хотел раскрывать даже бумаге. Мало ли!
Однако был ещё и второй план: быстрый и фантастический. Он состоял в убеждении Николая II немедленно начать преобразования в стране. Удалить неугодных народу министров, согласиться на создание правительства доверия. И, конечно же, предотвратить выступления в двадцатых числах февраля петроградских рабочих. Этого можно добиться, запретив "плановую" манифестацию профсоюзов. Правда, такой план тоже весьма рискован: вдруг запрет станет сигналом к революции? И полыхнёт сильнее, чем после Кровавого воскресенья?
Народ и так устал от множества проблем, от войны, от бессилия правительства. Люди раздражены императрицей, считают её немецкой шпионкой. Без оснований или нет — тоже не всуё так ясно для Сизова. Маленький, едва тлеющий уголёк, поднесённый к куче тряпья слухов и волнений — загорится гигантский костёр, который уже не потушишь.
Сизов-Романов не думал, что Николай II прислушается к нему. Скорее всего, просто отнесётся как к очередному глупому слуху из столицы. Но попробовать всё равно стоило. Хотя бы ради успокоения собственной души…
Только проводник, робко постучавшийся в купе, оторвал Кирилла от тягостных раздумий. Длинные-предлинные светлые усы навевали мысли о швейцаре, готовом вот-вот произнести: "Извольте-с пожаловать, барин".
Однако проводник более ничем не походил на подобострастного встречающего вас у дверей гостиницы работника. Даже лёгкий поклон и обращение "Ваше Сиятельство", скорее всего, исполнены были из одного чувства долга. Проводник повидал великое множество самых разных людей, постоянно приезжавших в Могилёв, в Ставку, к царю, что привычен был и к князьям, и к послам, и к адмиралам.
— Скоро в Могилёв приезжаем, Ваше Сиятельство.
— Благодарю, любезный, — кивнул Кирилл, откладывая в сторону ручку и вставая с места. Купе показалось невыносимо душным и мёртвым…
А через каких-то полчаса — морозец, белый снег, люди, снующие на перроне. Кирилла Владимировича встречал автомобиль, присланный от губернатора (в его доме как раз и жил царь), извещённого заранее о приезде высокого гостя. Сизов-Романов не думал, что ему будут рады в Ставке: только недавно между его семьёй и царской наладились пусть и не тёплые, но как минимум — не враждебные отношения.
Кирилл оценил автомобиль: вместительный, удобный. Однако скорость на таком не разовьёшь, но на поворотах благодаря этому не будет заносить. Словом, машина для те, кто привык к надёжности и комфорту. Кириллу такие авто были не совсем по душе: Великий князь любил скорость. Ветер в лицо, свист в ушах, пальцы в кожаных перчатках обнимают руль, словно возлюбленную Даки. Скорость несла свободу. Такого упоительного чувства нельзя испытать нигде. После гибели "Петропавловска" третий в ряду претендентов на престол заработал лёгкий страх перед открытым морем. При виде пусть и родной, но ничем не ограниченной стихии, слышались крики людей, скрежет металла, взрывы и плеск воды, в которой нашло свою могилу столько людей.
Сравнительно быстро прибыли к губернаторскому дому. По соседству располагалась городская управа, в которой располагался штаб. Приземистые дома, от которых веяло чем-то глубоко русским, как любил выражаться Никки. В отличие от их гостей, как добавлял затем.
Беспрестанно в Ставку прибывали самые разные гости: в основном офицеры или представители Думы. В Могилёве располагалось представительство стран Антанты. Где-то тут был и генерал Жанен, этот седой француз с чёрными усами, напоминавший Кириллу (во всяком случае, на фотографиях) скорее жителя Кавказа или Средней Азии. Именно этот француз предаст Колчака, когда власть в Иркутске возьмут сперва левые эсеры, а затем безропотно передадут большевикам.
Кирилл Владимирович подоспел как раз к завтраку. На нём собиралось обычно человек тридцать, решались некоторые вопросы, император выслушивал просьбы. Затем — начинался "сёркл". Николай II после завтрака, когда гости выходили в гостиную, ходил перед собравшимися, курил, заговаривал то с тем, то с другим.
Сизов-Романов поспешил в дом. Несколько гвардейцев провели его к императору, в кабинет. Завтрак вскоре должен был начаться, и у Великого князя оставалось некоторое время для приватной беседы.
Николай II сильно изменился (эта мысль принадлежала Кириллу Романову). Со времени принятия на себя звания Верховного Главнокомандующего, заметно похудел, состарился, осунулся. Стал нервным, чего за ним раньше не замечали. Эспаньолка поредела, в глазах появилась усталость, руки не находили себе места.
Никки коротко кивнул, увидев входящего в кабинет Кирилла. Подошёл поближе. Великий князь и последний император встретились посередине комнаты. Молчание затянулось. Никки решил его нарушить: глубоко вздохнул, улыбнулся уголками рта, отчего эспаньолка задрожала.
Всё-таки не зря Никки считали одним из самых тактичных и предупредительных людей. Даже усталость, не самые тёплые чувства к Кириллу и неожиданной встречи с ним не убили чувства такта.
— Как поживает Даки? Всё ли в порядке у детей?
— Божьей милостью, всё в порядке. Скучаю, конечно, по мне и по тебе, Никки. Ты не так часто появляешься в столице, среди подданных, — Кирилл начал поворачивать разговор в нужное русло.
— К сожалению, для блага страны я нужен здесь. Ты даже не можешь представить, как сложно хоть что-то путное сделать. Лишь немногие осознают, что же тут происходит. Ещё немного, и мы одержим победу.
— Никки, армия — это не вся держава. Знаешь, что сейчас происходит в столице? Я знаю, что министры не всегда пишут о настоящем положении дел. Неужели никто…
— И ты тоже пришёл рассказывать всяческие глупости о состоянии дел в Петрограде? Про очередную возможность голодного бунта? Хабалов и другие справятся с любым мятежом. Сил у них хватит.
— Каких сил? Там же запасные, — Кирилл уже начинал нервничать. Сизов не ожидал, что царь настолько не хотел взглянуть в глаза правде. — Полки. Пойманные дезертиры, инвалиды. Никто из них не станет защищать династию. Страна рухнет, когда в Петрограде народ начнёт строить баррикады. Да что там народ! Гарнизон не станет стрелять по своим соотечественникам. И тогда начнётся новая революция. Она разрушит всё: и монархию, и надежды на победу. Мы просто не выстоим, ничего не предпринимая.
— Бог даст — выстоим, — произнёс с полным душевного напряжения голосом Николай II. Он и вправду оказался страшным фаталистом. И это император? Император был бы хорошим семьянином. Но судьба сделала его властителем огромной страны. А для этой роли Никки не подходил. — Нас ждут, Кирилл. Ты останешься с нами на завтрак? Или приехал только для того, чтобы, — Никки на мгновение задумался. — Чтобы сказать то, что только что сказал?
— Да. Никки, — Сизов-Романов вздохнул. Последняя надежда убедить Николая II погибла, погребённая под царским фатализмом и верой в то, что народ не пойдёт в ближайшее же время против власти. Как же он ошибался.
— Хорошо, — Николай II кивнул, как будто самому себе и своим мыслям. — Передай Даки и детям мои наилучшие пожелания.
— Всенепременно, Никки. Я буду молить Бога, чтобы он защитил тебя и всю нашу страну.
— Благодарю, — Никки кивнул.
Эта странная аудиенция наконец-то закончилась. Надежда на спасение страны без использования хитрости, двуличия и даже предательств погибла.
Теперь предстояло принять на себя крест Великого предателя, и никогда больше не снимать его с себя. Кирилл отправился назад, в Петроград, на поклон к Львову и визит к Керенскому. "Избранные революцией", только они смогут дать необходимое для исполнения плана Кирилла. Иначе — никак…
— Кирилл Владимирович, могу ли я с Вами поговорить? — у самого выхода Великого князя настиг флигель-адъютант Воейков.