— Дети мои, — заметил сэр Рид, — все-таки у нас теперь лишь 25 лошадей, а как поймать остальных?
— Не беспокойтесь, хозяин, — отвечал Фрэнсис, — остальные сами придут сегодняшнею же ночью; они не отстанут от товарищей.
Канадец говорил правду. Еще до восхода солнца на другой день все беглецы были уже в лагере. Таким образом, и эта опасность миновала нас. Вообще до сих пор мы побеждали все затруднения, грозившие расстроить наше предприятие. Казалось, что наше прибытие в страну Нга-Ко-Тко стало лишь вопросом времени. Каждый начинал надеяться, что путешествие кончится вполне успешно. Однако с приближением этого момента нами начала овладевать какая-то тоска, смешанная с нетерпением, словно наши сердца чуяли, что бедствия еще не кончились. Надежда на успех и в то же время боязнь новых злоключений настолько овладели нами, что мы совсем не замечали величественных картин природы, постоянно сменявшихся перед нашими взорами. После степей, каменистых пустынь, целых цветочных рощ, капризно перемешанных со странными деревьями, мы вдруг очутились в самый полуденный жар среди огромной равнины, голой, как ладонь, и выжженной горячим солнцем, подобно африканской Сахаре. Вид этой мрачной пустыни не вселял бодрости, и беззаботный смех, раздававшийся там и тут в нашем караване, сменился глубоким молчанием, унынию, казалось, поддались даже лошади. Всюду виднелся один горячий песок. В самые мощные подзорные трубы нельзя было разглядеть конца пустыни. Но предыдущие опасности так закалили даже самых робких участников экспедиции (притом же их и было очень немного), что пустынный путь не вызывал иного состояния, кроме скуки.
— Дети мои, — сказал сэр Рид, обратившись к слугам, — скоро кончатся все наши мучения. Вы храбро исполняли свои обязанности в качестве верных слуг. Еще несколько дней, и ваши труды будут вознаграждены. Не знаю, сколько еще опасностей подстерегает нас, но надеюсь, с вашей помощью, одолеть и их. Мужайтесь же, мои друзья! Вперед, за честь нашей страны! Ура, Австралия! Ура, Старая Англия!
— Гип! Гип! Ура! Англия! — хором закричали воодушевленные колонисты.
Скуки и уныния как не бывало. Приходит ночь, а мы продолжаем неутомимо двигаться по этой пылающей печи, где никакой ветерок не освежает палящего жара. Рыхлая почва не может выдержать тяжести фур, и колеса до половины погружаются в горячий песок. Лошади едва тащатся, выбиваясь из сил. Мельчайшая пыль проникает в глаза, уши и ноздри людей и животных; дыхание становится стесненным. Так проходит ночь. На рассвете горизонт вдруг загорается, и тропическое солнце снова появляется в ореоле жгучих лучей. Измученные, все покрытые с ног до головы потом и пылью, мы с облегчением останавливаемся, когда раздается крик «стоп». Давно пора. Наши головы горят от жары. Несколько глотков горячего чаю утоляют жгучую жажду. Отдохнув немного, мы снова пускаемся в путь, снова начинаются мучения. По-прежнему впереди только один желтый раскаленный песок. Кажется, что мы идем по горячим плитам. Наши мучения увеличиваются еще глазной болью. Несмотря на то, что у каждого была зеленая вуаль, половина людей почти ослепла, другая еле двигается от усталости. Пять упряжных лошадей наконец не выдерживают этой муки и падают, как пораженные молнией. Едва мы отъезжаем на несколько шагов от них, как слетается туча красных орлов и начинается кровавый пир. Тоска снова заполняет сердце каждого. Что, если и нам суждено найти могилу в желудке этих хищников? При этой мысли самые храбрые содрогнулись от ужаса, и каждый впивается горящими глазами в горизонт, жадно отыскивая хоть клочок зелени… Ничего! Один песок!
Это мучение продолжается трое суток. У нас пали две трети лошадей. Оставшиеся в живых еле дышат. Вода на исходе. Глазная болезнь с каждым часом выхватывает новые жертвы. Наши героические девушки, насколько возможно, облегчают страдания несчастным, накладывая им на глаза освежительные компрессы и увлажняя их засохшие губы. Кроткие слова утешения, соединенные с делом, вливают в их сердца близкую надежду на спасение. Бедные девушки сами счастливо избежали болезни и теперь стараются помочь другим.
Жара, отсутствие влаги и глазная болезнь приводят наш некогда блестящий караван в самый жалкий вид. Две фуры, запряженные каждая шестью лошадьми, составляют все наше достояние. Одна служит для провизии, оружия и припасов, другая — для больных. Все прочие оставлены в пустыне за недостатком упряжных лошадей. Так проходит десять дней. Никто не, жалуется, но всякий видит, что катастрофа неминуема, если положение дел не изменится.
Наступает одиннадцатая ночь в пустыне. Мучения увеличиваются, в ушах звенит, никто не может сделать шагу вперед, большая часть в безнадежном отчаянии ложится на землю. Больных охватывает апатия, вестник смерти. Придется ли всем увидеть рассвет?
Мои бедные собаки в агонии. Четыре уже мертвы, остальные жалобно воют, валяясь на земле. Темно, как в аду.
— Том, это ты?
Ответа нет. Я поднимаюсь. Неужели у меня начались галлюцинации? Однако мое ухо различает отдаленный звук бегущей лошади. Вот он смолк. Проходят долгие мучительные часы молчаливого ожидания. Вдруг шум возобновляется. Ясно, кто-то ездил на разведку. Вероятно, Том. Я не обманываюсь: старый туземец приближается ко мне и тихо говорит:
— Держи, друг, это на твои глаза!
И его холодная грубая рука кладет мне на глаза какой-то пластырь с довольно приятным ароматом. Я чувствую сначала сильное покалывание, произведенное прикосновением вяжущего вещества к моим воспаленным глазам.
— Том, — говорю я старику, — мне еще больнее!
— Успокойся. Это тебе поможет. Это лихорадочное дерево.
— Как, лихорадочное дерево?.. Эвкалипт?.. У тебя свежие листья его?
— Да, да!
— Но тогда, значит, пустыня пройдена, близок лес, мы спасены?!
— Да.
Мое восклицание будит часть уснувших. Меня засыпают вопросами, шумят, радуются. Между тем под влиянием лекарства, данного черным эскулапом, боль в моих глазах как рукой снимает.
— Джентльмены, — кричу я с радости, — Том спасает нас еще раз. Он нашел лес. Он имеет лекарство против нашей болезни. Еще минута терпения!
Радостные крики вторят моим возгласам. Надежда, покинувшая было наших путешественников, снова возвращается в их сердца.
Старый туземец между тем не остается бездеятельным. Я слышу, как он ходит направо и налево, отыскивает ощупью в темноте больных и раздает свое благодетельное лекарство.
Близкое соседство леса и надежда найти там прохладную воду воодушевляет самых слабых. Все спешат подняться и тронуться в путь. Черный доктор не возражает, но рекомендует держать на глазах целебный пластырь. Он встает в голове колонны и направляется к северу; за ним, длинною вереницей, вытягиваются прочие. Майор, сэр Рид, Эдуард, Ричард и Фрэнсис, менее пострадавшие от болезни, остаются сторожить две фуры, где лежат те, которые не могут идти. Молодые девушки, идущие тоже в лес, ободряют своим присутствием и утешительными словами тех, кого оставляют силы.
Я чувствую прохладное прикосновение к своей руке. Это запыхавшийся Мирадор. Доброе животное бегало вместе с Томом на поиски, освежилось и теперь прибежало помочь мне отыскать дорогу. Умная собака отлично исполняет обязанности вожака.
Лошади, почуяв близость воды, удваивают свою энергию.
— Вперед! Мужайтесь! — раздается нежный голос Мэри. — Ах! Вот солнце! Я вижу и деревья, там, близко!..
Спасительное убежище. — Мы отдыхаем. — Опасная стоянка. — Разговор двух друзей. — Мы отправляемся в глубину леса. — Солнечный удар. — Проклятое место. — Ночь на берегу потока. — Странное явление. — «Ооак!» — Наводнение. — Распоряжение майора. — Лесной пожар. — Импровизированное судно.
Никогда еще возвращение дневного светила не встречалось с такой бурной радостью, как теперь. Обыкновенно хладнокровные и терпеливые, наши спутники пришли в настоящее неистовство. Они сгорали от нетерпения поскорее увидеть спасительное пристанище и убедиться, что оно не обман зрения. Их руки в нетерпении срывали с глаз повязки, и опухшие глаза впивались в желанную зелень, на которой бликами переливались пурпуровые лучи. Яркий блеск резал больные глаза, солнечные лучи жгли головы страдальцев, как раскаленное железо. Но что за важность? Они не обращают на это внимания. Их чувства, мысли, желания обращены теперь только на то, чтобы утолить мучительную жажду. Подобно неудержимому потоку, устремляются они под прохладную сень леса, к светлым струям источника и с разбегу погружаются в его журчащие волны. Конечно, такой быстрый переход от жары к холоду очень опасен, но все доводы рассудка оказались бессильными сдержать желание поскорее утолить жажду. К счастию, холодная ванна ни для кого не имела печальных последствий. Напротив, свежая чистая вода благодетельно подействовала на горящее тело и привела его в нормальное состояние.
Когда жажда была утолена, все с удовольствием растянулись на зеленой мураве под тенью деревьев. Скоро здоровый сон смежил их больные глаза, на которые был наложен новый пластырь из листьев эвкалипта. Вечером состояние здоровья всех заметно улучшилось, а ночью все ослепшие смогли уже различать близкие предметы.
Эвкалиптовые деревья
Какое удивительное дерево этот Eucalyptus globulus, «лихорадочное дерево» туземцев! Его по праву можно назвать царем австралийских лесов за благодетельные свойства. Недавно драгоценный сок его корней спас нам жизнь, а теперь ароматическая листва возвращает нам зрение и прекращает изнурительную лихорадку.
Край Нга-Ко-Тко теперь близок. Мы думаем пуститься в путь лишь на следующий день, чтобы дать и людям, и животным необходимый отдых. Мы отыскали тенистый лес, нашли подножный корм для лошадей, наконец, свежую воду, — нужно пользоваться всем этим, чтобы запастись силами на дальнейший путь. Немедленно около ручья был разбит лагерь.
Благодетельный ручей, который так кстати открыл Том, был не более пятнадцати аршин в ширину и только четыре фута в глубину. Однако Изрытые берега, огромные валуны и масса песку по сторонам его ясно показывали, что в дождливую пору этот скромный поток превращался в бурную реку шириною до 200 сажен, как мы могли заметить по руслу.
— А ведь нас, наверное, затопило бы, — обратился сэр Ридж майору, — если бы внезапный дождь взбудоражил этот ручей.
— Полноте, какой же теперь может быть дождь?! В эту пору земля, как губка, вбирает в себя малейшую влагу.
— Кто может ручаться за будущее? Вы еще не знаете, насколько капризен здешний климат с его страшными ливнями.
— Вот как! А дождь в каменистой пустыне?
Он продолжался всего лишь одну минуту; кроме того, мы находились тогда на возвышенном месте, между тем как теперь — в самой середине этой долины, которая, кажется, служит гигантским руслом для ручья во время наводнения.
— Не беспокойтесь, мы завтра же покинем это место.
— Это меня и успокаивает; в противном случае нам было бы безопаснее разбить лагерь в самой лесной чаще.
— Вы правы.
На этом разговор обоих друзей прервался. Сэр Рид несколько минут молчал, охваченный какою-то мыслью.