— Совсем мало охраны. У Даш-Арасы — кибитка, недалеко от моста ещё одна… К той и другой провода подведены. Дежурят в кибитках германские инженеры Загар-Раш, ходят в чёрных очках, носят рейку с белыми и красными полосами, смотрят в трубку со стёклышком: пусть все думают, что землемеры живут. Теперь мы знаем, какие это землемеры: шкуру леопарда издалека видно.
— Ладно, Клычхан, — сказал Яков. — Большое спасибо тебе за то, что нам сообщил, хотя удивительно мне — как ты сумел от охраны уйти? Наверное, ты очень счастливый человек…
Кайманов вызвал дежурного Белоусова.
— Доложите капитану Ястребилову, что мы его ждём, — сказал он, — да пошлите кого-нибудь к старухе Сюргуль. Пусть уймёт своего козла.
По установившейся привычке искать во всём скрытый смысл Яков раздумывал, что означает этот козлиный концерт. Кайманов нарочно назвал имя Сюргуль и незаметно проследил, как поведет себя закордонный гость. Клычхан не обратил внимания на его слова.
«Кто он? Друг или враг? Человек, способный оказать услугу, или провокатор? А если о его переходе была извещена Сюргуль, кто передал ей весть? Где искать связи?»
Интуиция подсказывала Якову, что здесь что-то нечисто. Но интуиция не доказательство, особенно если имеешь дело с умным и опытным врагом. Враг ли он?
Открылась дверь, в комнату вошёл капитан-пограничник в идеально сшитом кителе с алеющими в петлицах рубиновыми шпалами. От белоснежного подворотничка до зеркально начищенных сапог — всё на нём сияло, как только что снятое с витрины универмага.
— Товарищ капитан, — приветствуя его, доложил Кайманов, — разговор начали без вас, так уж получилось. Остапчук, покажи протокол…
— Хорошо, продолжайте. Сулейманов, будете мне переводить.
Ястребилов сел за стол, приготовился слушать, а Кайманов ощутил некоторую неловкость: сам он свободно владел курдским, туркменским, фарси, азербайджанским языками, мог бы не хуже Сулейманова переводить Ястребилову, но тот и в присутствии Якова каждый раз брал с собой переводчика.
«Что ж, может быть, комендант и прав, — подумал Яков. — С Сулеймановым мне не надо будет отвлекаться от самого допроса».
— Продолжай, Клычхан, — по-курдски сказал Кайманов. — Постарайся рассказать подробнее о том, что происходило у вас перед войной, что происходит сейчас. Кто ты, кем был до того, как пошёл работать на Даш-Арасы? Уверен ли в том, что германские агенты действительно убили твоего брата Казанфара? Постарайся говорить подробнее…
— Якши, арбаб, я постараюсь.
— Не называй меня хозяином. У нас хозяев и слуг нет.
— Якши, Кара-Куш…
Клычхан на секунду задумался, выбирая, с чего начать, Ястребилов и Кайманов приготовились слушать. Якова насторожило то, что на ладонях Клычхана после месяца каменных работ не было мозолей. А уж Яков-то знал, что значит долбить горы…
— Было нас четыре брата, — сказал Клычхан. — Имели землю. Жили хорошо. Я и Казанфар, да будет его путь усеян розами в благоуханных садах аллаха, стали торговать. Люди уважали. Но двенадцать лет назад всемилостивейший наш правитель, да сгорел бы он сам и сгорел бы его отец, сказал: «Германский кайзер — мой лучший друг». Этот чёрный день иссушил светлый арык нашей жизни. Торговля сначала сжалась, как сжимаются листья под ветром пустыни, а потом иссякла совсем, как иссякает родник в летний зной. На всех нас посыпались несчастья, ибо, как сказал мудрец, в сломанную дверь все камни летят…
Кайманов и Ястребилов молча слушали. Сулейманов негромко переводил, Остапчук записывал. Клычхан, глядя прямо перед собой, продолжал:
— Перед войной у шаха не стало валюты: алчный всегда в нужде. Заключил он с Гитлером договор товары на товары менять. Германские Загар-Раш, да не наполнятся родники моих глаз видом этих гиен, всех нас за горло взяли. Нефть и хлопок, рис и джегуру, урюк и миндаль, сабзу и бидану стали вагонами и кораблями к себе отправлять. Нам старые свои товары но двойной цене сбывать. Есть у меня в нашем парламенте — меджлисе — друг, большой человек, — продолжал Клычхан. — Он сказал: Загар-Раш вывезли от нас товаров на триста девяносто миллионов риалов, а ввезли только на сто шестьдесят. Дефицит двести триста миллионов риалов. Чем отдают долги? Везут к нам то, что у них нигде больше не берут… Перед войной во все фирмы понасажали своих советников, чтоб им не видеть собственных детей. Аэродромы строят, дороги строят, город наци — Назибад строят, Браунес Хауз — коричневый дом в Тегеране строят. На аэродромах самолётов — как саранчи в год змеи. Под дорогами и мостами мины. Кто за всё это платит? Наши люди платят, те, что за товарами к нам ходили. Теперь они к немцам ходят! Народ стал бедный, как суслик-песчанка в засуху. Купцы разорились…
Капитан Ястребилов, внимательно слушавший переводчика, прервал Клычхана:
— Вы назвали сумму задолженности Германии вашей стране. Откуда она вам известна?
— Я уже сказал, арбаб, — с достоинством ответил Клычхан, — у меня есть друг в меджлисе, он мне сам говорил.
— Послушайте, Клычхан, — сказал Ястребилов, — я внимательно следил за вашим рассказом и думаю, что говорите вы совсем не то, что нужно. Что вы нам морочите головы вашим братом? При чём тут какие-то Загар-Раш, экономические проблемы? Речь идёт о вас. Вы нарушили границу, находитесь в советской пограничной комендатуре. Прежде всего вы должны сказать, кто вас послал, с кем вы связаны, к кому шли на явку, с какой целью? Отвечайте по существу и не тяните время. Чем откровеннее все расскажете, тем для вас будет лучше.
— Я пришёл предупредить, — всё ещё спокойно, с достоинством ответил Клычхан. — Загар-Раш минировали мост и щель Даш-Арасы. Всех, кто там работал, солдаты забрали. Людей надо спасать. У вас там, где солнце уходит, началась война. Если вы не успеете, она начнется здесь, где солнце над головой.
— Всё это интересно слушать, — сказал Ястребилов. — Но я ещё раз задаю вам прямой вопрос: кто вас послал, к кому вы шли, где явка?
Лицо Клычхана потемнело. Из-за отворота халата он достал сложенную узкой полоской газету.
— У тебя два красных кирпича на воротнике, — сказал он Ястребилову. — Наверное, ты большой начальник. Но большой начальник ещё не значит — большой мудрец. Я сам вышел к геок-папак! Я пришёл в гости к Ёшке Кара-Кушу!..
— Вы пришли не к Ёшке в гости, а в советскую комендатуру. С вами разговаривает комендант. Потрудитесь отвечать точно на заданные вопросы, — оборвал его Ястребилов.
Клычхан быстрым движением развернул перед Ястребиловым газету, ткнул пальцем в то место, где рядом с названием «Иране Бастан» чёрным жирным пауком распласталась свастика.
— Смотри сюда, начальник! — сказал он. — Их каракурты уже на всех наших газетах, как пауки по углам, сидят, каждого, кто читает, ядовитым словом жалят! К вам они через вот эту границу на танках и пушках поползут, пулями и снарядами будут жалить! Я об этом пришёл сказать вашим геок-папак!
— Похвальное стремление, — иронически заметил Ястребилов. — Но это ещё не даёт вам право оскорблять коменданта!
Сулейманов перевёл, а Яков подумал: «На западе эти каракурты уже поползли к нам на танках и пушках, да ещё как…» Пока что он не вмешивался в разговор, хотя прямолинейность Ястребилова ему явно не нравилась. Это, видимо, тонко уловил Клычхан.
— Не я тебя, а ты меня оскорбил! — обращаясь к Ястребилову, воскликнул он в гневе. — Смотри, Кара-Куш молчит и слушает — умный человек! А ты перебиваешь! С ним буду говорить, с тобой не хочу!
Сулейманов, начавший было переводить, запнулся. Кайманов сделал ему знак повременить.
— Невежливо ты разговариваешь, Клычхан, — сказал он по-курдски. — Пришёл в гости, а ругаешься…
— Он сам меня обругал!
— Что он говорит, почему вы не переводите? — спросил Ястребилов.
— Говорит, что ваши подозрения необоснованны.
— А какое ваше мнение на этот счёт?
— До войны у нас работал следователь Сарматский, — ответил Яков. — У него был девиз: «Поверим и проверим». Золотое правило в нашем деле.
Ястребилов недовольно хмыкнул, а Яков подумал: «Не-ет, товарищ комендант, с этим народом хитрей надо. Лобовой атакой златоуста Клычхана не возьмёшь».
Пока что он не знал, как устранить неловкость. Выручил дежурный Белоусов, снова появившийся на пороге. От его бравого вида не осталось и следа: гимнастёрка топорщилась, пряжка ремня съехала набок.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться к старшему лейтенанту Кайманову! — выпалил он и, получив разрешение, доложил: — Товарищ старший лейтенант, эта старая ведьма, только я ей про козла сказал, штурмом на меня пошла. Требует вас, атакует комендатуру.