Отец мой возился у верстака — подгонял какую-то деталь. Он вечно возился со своим старым «Доджем», хотя давно мог купить что-нибудь посолидней.
— Что такое? — встрепенулся папа.
Он посмотрел на меня сквозь желтые стекла слесарных очков.
— Марти? Как ты себя чувствуешь, нормально?
— Да я же еще к вечеру вчерашнему отошел.
— Ну да, да… Но мало ли — к вечеру отошел, а утром снова озноб и сопли…
— Прекращай это, ладно? Мне ведь не семь лет.
— Ладно, ладно. Не семь. — Он усмехнулся. — Тогда сразу к делу — с чего это вдруг ты решил проведать старика в его скромной мастерской?
— Хочу узнать, где находится 42-я улица.
— 42-я? Ну, это самый центр, Манхэттен. А зачем тебе 42-я улица?
— У меня там встреча.
— Уж не с тем ли коммивояжером? — нахмурился папа.
Черт. Я думал, он уже забыл о Райсе.
— Нет, что ты, — хмыкнул я, стараясь казаться искренним.
— Нет? А тогда с кем?
— Эм-м-м… С… девушкой, — нехотя ответил я.
— Вот как? И когда же ты успел познакомиться с девушкой? Или это старая подружка?
— Нет, новая. Мы с ней по Интернету переписывались, — соврал я. — Договорились встретиться, когда я приеду в Нью-Йорк, но вчера я приболел, и потому мы так и не увиделись. Вот, поеду к ней сегодня.
— Что ж, дело хорошее. Приятно, что ты еще делишься такими вещами со своим стариком, — усмехнувшись, отец похлопал меня по плечу.
В тот момент я думал, что сгорю от стыда.
Врать тяжело, но когда тебя при этом хвалят за честность, не подозревая обмана, на душе становится действительно гадко. Лишь с превеликим трудом мне удалось выдавить улыбку и сказать:
— У меня от тебя нет секретов, па.
В ту секунду, возможно, я и продал свою душу Сатане.
Никаких контрактов, скрепленных кровью, никаких рогатых чудищ и кипящей, дышащей пламенем земли — всего одна фраза, одна ложь, которая повергает тебя в бездну. И обратного пути уже нет.
В три я вышел из дома и, на ходу завязывая шарф, пошел к автобусной остановке. Оглянувшись, я увидел, что отец стоит у окна и смотрит мне вслед. Наши взгляды встретились, и мы улыбнулись друг другу.
Автобус пришел спустя пару минут. Я даже не успел замерзнуть.
— А вот и он! — воскликнул Райс, поднимаясь со стула. — Привет, Марти!
Он протянул мне руку, и я пожал ее.
— Здравствуйте, Фил, — сказал, кивая. — А вы, должно быть, мистер Фрай?
— Да, это я, — горделиво вскинув подбородок, подтвердил худющий господин, сидящий на диване у стенки.
У него была модная эспаньолка, нелепый бирюзовый берет, длиннющий желтый шарфик и серая водолазка. Черный пиджак лежал у Коллина на коленях. Фрай перебирал пальцами по столешнице, словно нарочно демонстрируя три мощных перстня, инкрустированных бриллиантами.
Хотя, возможно, это были обычные стекляшки, подумал я. Бижутерия.
Или, проще говоря, дешевые понты.
— А вы тот самый чудесный человек, который может заменить целую съемочную бригаду? — спросил Коллин, выгнув тонкую бровь.
— Да, это он, — подтвердил Райс. — Сейчас мы вам все продемонстрируем…
— Прямо здесь? — удивленно спросил я.
— Ну да. А что?
— Тут… так много людей.
Я преувеличивал. В «Орхидее» было пять человек — пара любящих родителей с сыном и молодая парочка, которая хихикала у дальнего окна.
— Я не хочу надевать обруч при них, — добавил я.
— Ну, ты даешь! И кто обратит на тебя внимание? А даже если и обратят, то подумают, что это всего лишь мобильная гарнитура.
— Ну… не знаю…
— Послушайте, мистер… Буга, — подал голос Коллин. — У меня сегодня еще куча дел. Так что либо надевайте ваш обруч и показывайте, что умеете, либо я поеду в парикмахерскую.
— О'кей, — сдался я.