В общем, мама была теперь в надежных руках.
Но вместе с облегчением я ощутил и какую-то пустоту… Действительно, раз меня искали, вниз я спуститься не мог. А здесь делать было уже решительно нечего. Разве глянуть на базу? Благо, она тут — подать рукой. Я обогнул трубу. И остановился в удивлении: на базе работали! И вечером это выглядело очень эффектно: тело грифа, будто вогнутое зеркало, собирало в длинный лучик звездный свет… Мерцающий звездный зайчик тронул кончик моей кеды, пополз выше, упал на лицо… Я зажмурился. А когда глаза открылись, лучик уже уполз.
В первый момент я не заметил ничего. Гудело в голове. Слегка чесались веки. Ветер как будто потеплел, но ведь и пора бы: последний день мая! Внезапно внутри шевельнулась тревога: дома стали ниже! Явно ниже! Я, вглядываясь, двинулся по кровле. Дома будто присели. Незнакомо и глухо лежали подо мной съежившиеся дворы. В мозгу вспыхнуло: "Да наши ли это места?" И погасло: две женские фигурки все так же брели внизу. Тетя Нина продолжала разговор:
— Зря вы мучаетесь. Ведь не в первый раз. Пора привыкнуть.
Так она утешала. Отраженное каменными стенами, до меня долетало каждое слово… Тетя Нина, конечно, знала, как утешать. Но ее речь сопровождали теперь странные звуки — шаркающие, трудные… неужели это могут быть шаги моей мамы? Моей-то мамы, которая всегда просто летала?
Я замер.
— Знаете, Нина, я должна вам сказать, что когда на улице ночь, а твой ребенок неизвестно где, к этому привыкнуть нельзя.
Мама отвечала спокойно. Но какой это был усталый голос! Что должно было случиться с моей веселой мамой, чтобы она стала вдруг так говорить? Мне сделалось страшно. Думалось лишь: "Хорошо хоть, что с ней добрая тетя Нина!"
— А я хочу сказать, что ребенок-то подрастет и с него все как рукой снимет, а вот вы пока проглядите нечто весьма важное…
Тетя Нина произнесла это неожиданно громко, а в тоне ее прорезалось что-то колкое. Не то она предупреждала, не то угрожала. Это добрая-то душа? Я сам себе помотал головой: "Не может того быть…"
Мама откликнулась слишком ровным голосом:
— Вы на что-то намекаете?
— Да что вы? Просто ваш Антон Валентинович — блестящий ученый, умница, начальник большого отдела. И если кто-то на него заглядывается, тут, согласитесь, удивляться нечему…
Ее речь опять звучала мягко. И слушать такие похвалы своему папе было бы очень приятно, если б не чувствовалось в этом чего-то недосказанного. Вот так прошлой весной мы плыли с папой на лодке по гладкой реке, а под гладью скрывался, оказывается, острый риф…
— Нина, — перебила мама, — зачем вы это говорите?
Тетя Нина намекала на что-то страшное и обидное, и касалось это нас троих: папы, мамы и меня.
— Хочу вас, Надюша, по-дружески предупредить: вам пора уделить вашему мужу самое пристальное внимание, не то…
Что "не то"? О чем она нас предупреждает? О том, что на папу обращают внимание, или о том, что он сам?.. Намекает, что наш папа может захотеть жениться на ком-нибудь другом, как папа малыша Нильса со второго двора? "Врет! — подумал я. — Врет!"
Конечно, она врала. И в голосе сквозь воркование явно проступало злорадство, она будто потихоньку шипела, как змея… Даже в том, что она назвала вдруг маму не по отчеству, а просто «Надюша», и то почему-то ощущалось злорадство…
— Послушайте, Надюша! Никто, как я, не желает вам добра. Ваш Антон Валентинович всегда на виду…
Она шипела. И тут я внезапно подумал, что ведь это — не наша тетя Нина, ведь наша — добрая, хорошая — так бы просто не могла.
А еще мне подумалось, что моя веселая гордая мама никогда не стала бы слушать такие гадости.
Маленькая фигурка, так похожая на мою маму, двигалась, влекомая чужой Ниной Александровной, не делая попытки освободиться. Только шаги ее шаркали жалобно, будто просили: "Не говорите. Не предупреждайте меня. Не надо…" Но тетя Нина не унималась:
— Так вот, милая Надя, я должна вам в некотором роде открыть глаза…
Я будто увидел, как хищно она усмехнулась, а мама вся сжалась. Этого я допустить не мог.
— Мамуль, я здесь! Сейчас к тебе спущусь! — я крикнул, хотя внутри уже шевельнулась догадка, что это вовсе не моя мама…
Да, это был другой мир, хотя и ужасно похожий, другими здесь были все! Я осознал это до конца в ту же самую ночь, стоило увидеть, как возвращался с "поздней прогулки" другой папа.
Странная вещь — параллельные измерения. К другим Моториным еще до того, как я к ним переместился, тоже приезжал Володя-гость. Он забыл у них на вешалке в передней рыжую куртку, точь-в-точь такую, какую носил и наш. Я узнал эту куртку сразу. А вот с магнитофоном получилось сложнее: то ли в этом чужом измерении Володя мага вообще не привозил, то ли все-таки привозил, но благоразумненький здешний Валя его не тронул, только жуткая история с магнитофоном здесь не случилась… Я же этого сперва не знал и с ужасом ждал, что родители вот-вот начнут ее со мной выяснять… Я заклинал их мысленно: "Пусть бы только не теперь, пусть чуть попозже…" И родители будто слушались — молчали… На третий день, истомившись ожиданием, я вдруг сам стал напрашиваться на эту ужасную тему:
— Мамуль! А Володя… он что… хороший журналист или нет?
Другого папы, как всегда, дома не было. Другая мама делала вид, что читает, а сама глядела мимо книги. Я думал, она тут же поднимет голову и бросит мне для начала что-то вроде: "Он-то вполне хороший, а вот ему-то напакостили…" Мама никогда не начинает ругать сразу, а сперва молчит — и чем вина больше, тем дольше…
— Надеюсь, что неплохой. Он вдумчивый юноша, — ответила мама, не поднимая глаз.
Эта ее уклончивость просто убивала. Будто мама намекала: мол, гнусность твоего поступка так велика, что ее все равно не выразить никакими словами. Так оно и было. Тем более мне не оставалось ничего, как только заставить маму об этом заговорить. Пусть говорит и выльет наконец все, что она об этом думает!..
— Мамуль! — бросил вызов я. — А он… Володя… уехал от нас… довольный?
После такого вопроса не мог не последовать взрыв: "Довольный?! Да что ты, просто в полном восторге! В полнейшем! Ведь ему всего лишь вконец испортили его орудие труда, лишили возможности делать дело, ради которого он приехал. Всего лишь!"
— Довольный? — рассеянно бормотнула мама. — Наверное…
Вот тогда, уже догадываясь об истине и все же пугаясь своей наглости, я выпалил:
— А репортерские маги, в сущности, ударопрочные, хоть кидай с девятого этажа…
И услышал в ответ равнодушное:
— Да?.. Ты бы чем-то занялся, Валёк. Почитал бы.
"Мышеловка — это устройство, в которое попадаешь невзначай, а выбраться бывает сложно" — такими словами я открыл свой дневник, а точнее: "Записки В. Моторина, сделанные во время его необычайного путешествия в другое измерение". Люди, которые путешествовали всего лишь в своем измерении, и те привозили тома записок. Но кроме первой фразы о мышеловке, я ничего пока придумать не смог.
Уже почти две недели я торчал в чужом мире в полном одиночестве, и это как раз тогда, когда начались долгожданные летние каникулы! А ведь мы собирались летом в Дагестан, в аул Сагратль через синие горы.
Вьется, вьется над пропастью тропа, по тропе голове в хвост идут три ишака, на ишаках папа, Герка и я. А тропка все уже и уже, а пропасть все глубже и глубже, и камешки из-под скользящих копыт падают глуше и глуше.
Сагратль — самый высокогорный аул. Облака и орлы парят ниже аула, в прежние времена по ним стреляли из нагана — сверху вниз. Так мужчины аула тренировались в меткости… Теперь все уже поняли, что орлов жалко. Мы будем их только наблюдать. А Герка будет наблюдать еще и звезды: в горах наблюдать звезды всего удобнее. Потому-то папа и обещал, что возьмет с собой не одного меня, а и Герку. Мама тоже приедет к нам, но чуть позже. У папы в Сагратле старинный друг его отца.
Только когда все это будет? И будет ли вообще?.. В этом другом измерении никто никуда не собирался. Мама задерживалась у больных. Герка торчал в гараже. Папа пропадал где-то чуть не круглые сутки.