Монастырь - Воробьев Кирилл Борисович 4 стр.


Но, даже если информация оказывалась ложной, майор все равно давал чего-нибудь своему добровольному помощнику, но намекал, что в следующий раз на туфту не клюнет, а если зек не внемлет предупреждению, то кара не замедлит воспоследовать. Стукач уходил призадумавшись и, если он и являлся в следующий раз, приносил действительно ценные сообщения.

Большая часть писем, приходивших к куму, была гораздо менее полезна, чем прямые доносы. В них сообщались разного рода слухи, зачастую, просто выдуманные рьяными стукачами.

Вот и сейчас Игнату Федоровичу попалось именно такое послание.

"Довожу до вашего сведения, – писал з/к Орлиный Глаз, – что прошлой ночью я слышал на четвертом этаже какие-то подозрительные звуки, напоминающие шаги.

После этого оттуда же раздавались хрипы и стоны, предположительно женского происхождения. Многие слышали то же самое и связывают это с возросшей активностью привидений…" Подобных писем за последние месяцы собралась увесистая пачка. Причем, Лакшин знал это по многолетнему опыту, разговоры о привидениях начинаются каждую весну. К средине лета они стихают, а осень и зиму призраки ведут себя на удивление тихо. А вот в мае…

Хотя кум и не показывал на людях, что верит во всякую там мистику, для себя он связывал эту весеннюю активность духов с тем, что именно в мае 1922 года безымянный полк Красной армии, расквартированный в близлежащем Хумске, в результате стремительного рейда разгромил засевших в этом монастыре колчаковцев. Приют белогвардейцам дала община монахинь, за что и была изнасилована и расстреляна в полном составе воинами революции.

История не сохранила подробностей, но ходили странные слухи о предательстве. Якобы один из колчаковских офицеров согласился открыть ворота, за что ему была обещана жизнь.

Но, в любом случае, монастырь Святой Тамары и без того имел дурную репутацию. Лакшин специально сидел в Хумском архиве, перебирая документы и фотографии прошлого века. Там он и выяснил, что в здании, где сейчас располагались общежития зеков, еще в семнадцатом веке водились привидения.

Из-за этого монастырь несколько раз оказывался под угрозой закрытия, пока Советская Власть не приспособила его для нужд ГУЛАГа.

На месте погоста и примыкающего к нему сада выросли производственные корпуса. Церковь переоборудовали в склад готовой продукции, звонницу превратили в котельную, в обширных конюшнях разместились клуб, школа и больничка. Раньше в них еще одно помещение занимал спортзал, но в один прекрасный год начальство решило, что нечего зекам развлекаться физкультурой и там разместили еще один отряд осужденных. Палаты матерей-настоятельниц заняли библиотека, нарядная и кабинеты приема уголовного населения администрацией колонии. Именно там и находился кабинет Лакшина. Надвратную часовню заняли под КПП, там же, в крепостных стенах, где раньше были палаты настоятельниц, разместились кабинеты начальства, комнаты свиданий и ШИЗО с ПКТ. Единственное, что не претерпело изменений – трапезная. Правда ныне она обзывалась по мирскому – столовая, но суть дела от этого не менялась.

Единственным новостроем было здание карантина, по зековскому этапки, которое с ней делили каптерка, баня, парикмахерская и прачечная.

Резонно подозревая, что хозяин зоны, полковник Зверев, не страдает излишним мистицизмом, Игнат Федорович не тревожил свое начальство подобными пустяками. Привидения, ну и что? Их существование ничем, кроме слухов, не подтверждалось, на производительность труда призраки не влияли, оперативная работа от них не страдала, значит, и внимания не стоили. Реальны они, или нет – это был другой вопрос. Сам Лакшин с духами ни разу не сталкивался, но верить в них был склонен. Ведь не на пустом же месте из года в год повторяется одна и та же картина?

Впрочем, материалистическую идиллию портило несколько случаев сумасшествия обитателей третьего этажа. Они, по их голословным заявлениям, вплотную сталкивались с призраками. Одного такого, пытавшего задушить всех попадавшихся на его пути, пришлось даже обрядить в браслеты изолировав в ШИЗО и, поскольку он с маниакальным упорством пытался повеситься, тронувшегося зека пришлось этапировать в одну из психиатрических лечебниц близлежащего Хумска, где и затерялись его следы.

В дверь осторожно постучали.

– Сейчас! – Крикнул майор, пряча стопку писем в ящик стола. – Войдите!..

– Можно? – просунулась в дверь стриженая зековская голова.

– Да входи же! – насупился Игнат Федорович.

В кабинет, бочком, проскользнул дородный детина с белой биркой:

– Осужденный Исаков, Игорь Васильевич, сто сорок четвертая, вторая… – начал завхоз стандартный ритуал обращения.

– Хватит, – нетерпеливо махнул рукой Лакшин, прерывая зека, – Садись.

– Я уж третий… – автоматически начал Исаков, но осекся и осторожно посмотрел в лицо главному оперу.

Игнат Федорович негромко рассмеялся. Он любил, чтобы его боялись. Начальные знания психологии очень в этом помогали, но сейчас надо было вызвать завхоза на откровенность и именно поэтому кум сознательно начал с такой "вольной" фразы. Лакшину хотелось, чтобы зек, хотя бы на время забыл, что находится за решеткой и расслабился. -…третий год досиживаешь, – отсмеявшись закончил Игнат Федорович фразу Исакова. – Так?

– Да. – Потупился зек.

– Да присаживайся, ты!.. Курить будешь? – Майор протянул завхозу пачку "Camel". Зек притулился на краешке стула и потянулся, было, за сигаретой, но вдруг отдернул руку и отрицательно покачал головой.

– Ладно, – улыбнулся майор как можно искреннее, – захочешь – возьми. Не стесняйся.

Зек коротко кивнул, пожирая взором иностранные сигареты.

– Знаешь, зачем я тебя вызвал?

– Из-за Гладышева… – Отвернулся Исаков.

Лакшин не стал делать ему замечания. Начальник оперчасти специально обустроил свой кабинет по-домашнему, так, чтобы любая мелочь напоминала о "воле" с тем расчетом, чтоб всякий, приходящий сюда, мог почувствовать себя словно по другую сторону ограды. И сейчас, наблюдая за реакцией зека, Игнат Федорович отмечал про себя, что завхоз это заметил и, следовательно, сделан еще один шаг к более-менее доверительной беседе.

– Правильно, Котел.

Исаков, услышав свое прозвище, невольно вздрогнул и посмотрел куму прямо в глаза. Гляделки продолжались несколько секунд. Первым отвел взгляд зек, но глупых вопросов задавать не стал. Это понравилось майору.

– Ты ведь, Котел, башковитый парень… – начал Лакшин, – думаешь, почему ты вдруг в завхозах оказался? Я за тобой наблюдаю уже давно. С самого первого дня, что ты здесь объявился… Ты на УДО метишь, или на "химию"?

– Да, хотелось бы… – Впервые улыбнулся Исаков, но тут же погасил улыбку, настороженно посмотрев на кума. Игнат Федорович почти что видел, как шевелились в голове зека извилины, пытаясь раскусить замысел майора.

Однако, судя по слегка туповатому выражению лица завхоза, все усилия оказывались тщетными.

– Пойми, я тебе не враг… – Произнес кум дежурную фразу. Но сказана она была так проникновенно и без грана фальши, что зек почти поверил этим словам, и это моментально отразилось на его расплывшейся физиономии.

– Только, вот, есть у тебя один минус… – со вздохом вымолвил Игнат Федорович и почмокал губами. Майор специально при этом посмотрел в сторону, чтобы у завхоза создалось впечатление, что начальник раздумывает, сообщать о "минусе", или нет. Выдержав секунд тридцать, Лакшин закончил фразу:

– Это любовь к "женскому полу"…

– Но я… – Испуганно привстал Исаков.

– Ты пойми меня правильно, – радужно осклабился кум, видя беспомощные трепыхания Котла, – я ведь не против…

Дав зеку немного времени на осмысление этой потрясающей новости, Игнат Федорович продолжил:

– Главное – чтобы все было по обоюдному согласию и чтобы ты никого без дела не притеснял…

Исаков на глазах побледнел. Он вспомнил, что буквально неделю назад отметелил одного из "девок" за то, что тот отказался бесплатно делать очередной минет.

Поняв, что куму об этом известно, несмотря на то, что Котел бил пидора, приговаривая: "Стукнешь – в дальняке будешь жить!", завхоз стал лихорадочно прикидывать чем ему это может грозить, не стоит ли пойти в отказ, или, напротив, слезно покаяться и умолять поверить, что такого больше не будет.

– Завхоз должен быть выше всяких там мелочных разборок. – тихо проговорил Игнат Федорович. – Он должен быть всегда в курсе и пресекать. А если не может сам…

Назад Дальше