— Вот и молодец! — обрадовался воспитатель. — Заходи вечерком, потолкуем.
А ребята будто нарочно, чтобы он не передумал, в который раз начинали вспоминать:
— Ну и потеха! Как ты козлика оседлал!..
Чтобы никого не видеть и не слышать, Митяй, едва дождавшись конца обеда, вышел на улицу. Было холодно. Гудя вверху телеграфными проводами, со стороны леса дул острый холодный ветер. Переметал по гладкой дороге мелкий, точно манная крупа, снег, укладывая его вдоль заборов длинными косами. Впереди Митяя прыгал серый тонконогий воробей — искал пропитания. Он очень хотел есть и надеялся на удачу. Но укатанная дорога была пуста, гола. Воробей прыгал и прыгал.
Гудели, стонали провода. Ветер забирался под воротник. Митяю сделалось до слез жалко себя. Почему они смеются? Что он — не как все? Просто такая жизнь у него. Попробовали бы сами…
Озябший воробей что-то нашел. Клюнул раз, другой, покосился на Митяя и, схватив добычу, полетел домой. Митяй проводил его взглядом и вдруг вспомнил, себя совсем маленьким. Ему было пять лет. Один раз, он чуть не заблудился в пургу. И отошел-то недалеко от дома. Он тогда страшно испугался. Ветер выл, точно стая волков; снег валил такой густой, что кругом не было ничего видно. Митя сбился с дороги и не знал, куда идти. Хотел кричать, а ветер будто ватой забивал рот. Он думал, что умрет или замерзнет. Его нашел Барин. Черный и лохматый, он вихрем налетел на него, вмиг облизал лицо и залился радостным лаем. Дома Митю уложили на теплую печку, напоили сладким и пахучим чаем. А потом мама держала его руку в своей и долго рассказывала сказку…
А теперь, если с ним что случится, никому и дела не будет, никто о нем и не вспомнит… Но тут же другой, внутренний голос перебил:
— Неправда! А разве Кузовкин и Раиса Павловна не думают обо мне? Думают.
— Ну и что! Нужна мне их забота! — фыркнул сам на себя Митяй. — И без них не пропаду. Вот план сада сделаю — посмотрим, что вы все запоете!
Обогнув территорию интерната, Митяй увидел пустынный пологий склон холма. Деревья не росли на нем, лишь кое-где торчали из снега голые кусты. Внизу холм огибала лента шоссе. Вот как раз по шоссе и можно сажать. Ого, садище будет! Митяй прикинул на глаз, перемножил в уме цифры. Деревьев пятьсот — шестьсот. Еще хорошо бы крыжовник посадить, красную смородину…
Начинало смеркаться. Митяй побрел обратно. Ребятам он, конечно, ничего говорить не станет. Будет себе потихоньку желать свое дело. А когда все будет готово — пусть поахают.
Без большой охоты отправился он вечером к Кузовкину. Но когда воспитатель вынул из ящика стола коленкоровую папку с красными завязками и подал ее Митяю, у того вдруг на мгновение вспыхнули глаза. На папке был приклеен квадратик бумаги, на нем четко выделено: «Генеральный план пионерского сада».
Подчеркивая значительность минуты, Кузовкин торжественно сказал:
— Все материалы будешь хранить здесь. Первым долгом сходи в областную библиотеку и подыщи литературу. Вопрос не из легких. Сад на юго-западном склоне холма. Много солнца. Нужно выяснить, какие лучше сажать деревья. Яблони или груши, вишни или черешни…
— Черешни ни к чему, — заметил Митяй. — Пользы в них мало, сладкая водичка.
— Вот как? А я и не знал. Затем надо посчитать, сколько заготовить удобрений, каких? Все должно быть продумано. Сад это, как дом, не на год-два, а на десятки лет. План сада нанеси на бумагу, укажи, где и что сажать. Потом обсудим на расширенном совете, наметим сроки, распределим обязанности. Вот еще десятиметровая рулетка тебе. Без нее не обойдешься… Ну, — весело спросил Кузовкин, — не боишься? Справишься?
Митяй озадаченно почесал в затылке. Что и говорить — работенки хватит.
— Ничего, — положив руку ему на плечо, успокоил воспитатель. — Я тебе помогу. Завтра вместе пойдем…
Никому не показывал Митяй свою коленкоровую папку, никому ни о чем не рассказывал, однако через несколько дней ребятам все стало известно. Когда Митяй понял это, он вытащил из тумбочки папку, но не стал ее показывать и хвастаться. Просто, уже больше не таясь, он деловито расхаживал с ней по интернату и, кажется, совсем не желал замечать почтительных взглядов тех, кому удавалось прочесть на ней четкие буквы: «Генеральный план…» В свободное время Митяй читал толстую книгу по садоводству или делал в тетрадке какие-то подсчеты. В своем поведении он мало изменился. Но теперь его замкнутость и молчание даже нравились ребятам. Нос кверху не дерет. Правильно!
Незадолго до Нового года состоялось заседание совета пионерской дружины. На нем Варя Гусева, избранная председателем совета отряда седьмого «Б», отчитывалась о работе отряда за вторую четверть. В числе пассивных вновь оказались Маркина и еще два-три человека. Шашаев на этот раз в «пассив» не попал. Все ж таки растет на камне трава!
Сонечку Маркину тоже пытались увлечь делом, но из этого ничего не получилось. Гусева два дня безуспешно уговаривала ее вернуться в драматический кружок. Сонечка не согласилась. А Светлана, как-то разговорившись с Соней о любимых артистах кино, долго рассматривала ее коллекцию фотографий киноактеров.
— Посмотри, какое оригинальное платье. — Света держала в руке портрет итальянской киноактрисы.
— Очень оригинальное, — сказала Сонечка.
И тогда Света предложила:
— Приходи к нам в кружок. Скоро моделирование начнем. Так интересно!
Сонечка вяло улыбнулась:
— Интересно? Не нахожу. Этим шитьем я сыта по горло на уроках труда.
— Но ты же хочешь стать артисткой?
— Хочу.
— Тогда это пригодится тебе.
— Мне? — У Сонечки в голубых глазах запрыгали смешинки. — Ошибаешься. Для этого существуют художники и всякие ассистенты по костюмам, гриму. Артистка должна играть, а не шить.
— Ну, знаешь!.. — Светлана кинула за спину косу. От негодования лицо ее покраснело, даже бледные веснушки вдруг пропали на нем. — Это в тебе барство сидит! Слушать обидно.
— Не слушай.
— Нет, все-таки не понимаю, как можно не хотеть научиться шить! Через неделю новогодний маскарад, а ты, значит, без костюма останешься?
— Не волнуйся. Мне мама шьет. Получше ваших будет.
Ничего нельзя было поделать с Соней. На маскарадный вечер, явно желая затмить других, она действительно пришла в новом голубом платье, усыпанном серебряными звездами, с бесчисленными оборочками, фонариками и громадным бантом на груди. Золотистые волосы распущены до плеч, а на глазах, чуть-чуть скрывая лицо, надеты розовые бумажные очки.
Но затмить было нелегко. В празднично убранном актовом зале, с большущей, сверкающей посредине елкой, важно расхаживали рыцари в доспехах, сновали черные испанки, порхали бабочки. Блестя прозрачными колпаками на головах, важно шествовали покорители космоса, а жители Марса и Венеры поражали костюмами немыслимых расцветок. В картонных, пахнувших клеем масках бродили по залу медведи, львы и бегемоты.
Тут же, возле огромной елки, выступали интернатовские артисты. То малыши, наряженные зайцами, исполняли веселый танец. То двумя цепочками — в белых коротких юбочках и шапочках с бомбошками — выбегали к елке быстроногие девочки. Замирали, потом раскачиваясь в такт вальса и взмахивая шарами-снежинками на тонких палочках, плавно, на носочках, окружали елку и тоже танцевали. То вдруг звонкоголосые затейники кричали, чтобы все брались за руки. И тогда по залу, в три-четыре круга, водили хоровод и пели:
Потом все, на ком были маскарадные костюмы, проходили цепочкой мимо бородатого Деда Мороза, и он время от времени указывал на кого-либо рукой в красной рукавице. Отобранные счастливчики стояли кучкой в сторонке — ожидали заслуженной награды за лучшие маскарадные костюмы.
Среди отобранных оказалась и Сонечка.
Весь ее вид говорил: «Смотрите, мой костюм лучше всех!»
И действительно. Дед Мороз, взяв из корзинки прозрачный мешочек с конфетами, подошел к Сонечке. Но вдруг какая-то девочка из толпы громко сказала:
— А ей мама шила платье.
Дед Мороз, уперев суковатый посох в пол, строго посмотрел на Соню: