Выждав минуту, олененок и в самом деле потянулся к ней навстречу. По-прежнему протягивая перед собою хлеб, Лина чуточку приблизилась.
— На, возьми!
Маленький дикарь круто изогнул гибкую шею и с опаской переступил через поваленное дерево. Теперь между ними осталось не более пяти шагов. Лина положила хлеб на траву и медленно отступила.
Олененок смешным танцующим шагом обошел вокруг гостинца, долго обнюхивал его и наконец деликатно откусил кусочек.
— Кушай, красавчик, кушай! — потчевала Лина. Но чем-то вдруг потревоженный олененок вскинул голову и напружинился весь как бы для прыжка.
— Кого это ты там угощаешь? — послышалось у Лины за спиной.
Белокурая толстушка Люся Миловидова, лагерная «медсестричка», в накинутой на плечи шинели стояла возле палатки и потирала заспанные глаза.
— Батюшки! Олень! — простодушно удивилась Люся. И закричала пронзительно, на весь лес: — Ребята! Девочки! Сюда! Смотрите, ведь это же настоящий живой олень!
Испуганный олененок помчался прочь такими длинными затяжными прыжками, что со стороны казалось, будто ему гораздо легче взлетать в воздух, чем опускаться после каждого прыжка на землю. Люся ринулась за ним, обеими руками придерживая на груди распахнувшуюся шинель. С минуту было слышно, как яростно продирается она через кусты в погоне за легконогим олененком, потом все стихло.
— Вот ведь шальная! — сокрушалась Лина. — Сейчас бы приучила без нее. А теперь разве он придет?
И все-таки именно у Люси лесной дикарь впервые взял угощенье из рук. Случилось это так. После мертвого часа девочки отправились в лес за земляникой. Люсе почудилось — кто-то неслышно крадется за ней по лесу. Оглянулась — никого!
Но вот над кустами лещины качнулись без малейшего ветерка странно гнутые ветки. Пригляделась — да ведь это же оленьи рога. Конечно! По бокам — настороженные бархатистые ушки… Так вот кто наблюдает за ней из укрытия! Посмотрим же, кто кого перехитрит!
Из листвы перед олененком вырастает мягкая ладошка, полная земляники. Дикарь отскочил, но любопытство пересилило страх. И ладошке тянется черный лоснящийся носик. Шершавый язычок робко слизывает одну ягодку, другую, а затем и все оставшиеся. Появляется новая пригоршня земляники, но уже подальше — надо подойти. Удалось слизнуть еще несколько сочных ягод. Ладошка снова отдаляется. Вот олененок уже не идет, а бежит за лакомством. Все дальше и дальше.
Теперь уже с разных сторон протягиваются руки с земляникой, и сразу же отдергиваются, надо догонять. Лакомка поедает ягоды, щурясь от наслаждения, прижав уши. И сам не замечает, как оказывается в лагере, окруженный тесным кольцом ребят. Бежать не куда. Прихромала даже пострадавшая Люба Беликова посмотреть на своего невольного обидчика. Она первая и гладит олененка по шерстке. Тот вздрагивает всем телом, обнюхивает тянущиеся к нему руки и просительно смотрит в глаза ребятам: «Ведь вы не обидите меня, не правда ли?» — как будто спрашивает он.
Впервые ребята видели дикое животное так близко.
— Ну, до чего ж славная мордашка! — восхищалась белокурая Люся. — Посмотрите, рожки резные. Копытца лакированные. А глазки! Глазки какие умненькие!
Олененок тянулся то к одному, то к другому и все обнюхивал, обнюхивал каждого с ног до головы, посапывая носом. Очевидно, ему было крайне важно знать, как от кого пахнет.
Дежурный сигнальщик просемафорил на катер, что олененка привели в лагерь. На берег приехал капитан. Принесли сухого компота из кладовки, и олененок после некоторых колебаний подобрал фрукты из рук Коли Власова.
— Ну, значит, привыкнет, приживется! — засмеялся Виталий Владимирович. — Значит, обязательно ему имя потребуется. Впервые он на заре к нам заявился, не так ли? Пусть в таком случае и будет Зориком. Как вы думаете, ребята?
— Зорик! Зорик! — закричали кругом. — Так и назовем его — Зорик!
Кто-то на радостях хлопнул олененка по спине. Тот вскинулся на дыбы. Ребячий строй раскололся, и рогатый пленник умчался в лес столь легкими и грациозными прыжками, каких не увидишь и в балете.
Трудно было надеяться, чтобы олененок после всего случившегося снова пожаловал в лагерь. Тем неожиданней и приятней был его скорый визит.
Когда лагерь утих во время обеда, и слышалось только дружное пощелкивание ложек о миски, у кладовки раздался испуганный крик тети Дуси. Ложки, как по команде, замерли в воздухе. Возле хлебного ящика стоял Зорик и с самым невозмутимым видом поедал ломоть «бородинского».
В честь дорогого гостя состоялся настоящий пир. Чего только не перепробовал олененок! Его потчевали и брусникой, и малиной, и сухими фруктами, и сахаром. Тетя Дуся только ахала и горестно разводила руками, подсчитывая убытки от нового нахлебника.
В самом деле, олененок очень скоро усвоил расписание в летней столовой и никогда не опаздывал к завтраку, обеду и ужину. Чаще же являлся первым, чтобы раньше всех снять пробу.
Диковатость его день ото дня исчезала и проявлялся веселый шаловливый нрав. Игривое настроение накатывало на него обычно после еды. Чего он только не вытворял тогда! Вихрем носился по лагерю, как на крыльях, перелетая через скамейки, байдарки, расчалочные веревки палаток. А не то пускался вальсировать, гарцевал, кружился на месте.
Случалось, в порыве неуемной резвости толкал кого-нибудь рожками и пускался наутек. Ребята за ним. Но где уж догнать! Разве могли они, двуногие тихоходы, так ловко огибать стволы, перепрыгивать через кусты выше себя ростом?
— Ну, постой же, Зорик! — молили измученные преследователи.
Олененок и в самом деле останавливался и ждал, следя за ребятами лукавым взглядом. Однако стоило кому-то подбежать вплотную, Зорика будто ветром подхватывало с места, и погоня продолжалась.
Вдали от лагеря, в глубине леса, олененок чувствовал себя смелее, и там затевалась новая игра — «в пугалки», как называли ее ребята. Играли так. Все двуногие участники грудились на поляне и делали вид, будто заняты своими делами и вовсе не заметили, что Зорик спрятался в чаще. Несколько минут проходило в напряженном ожидании. Вдруг рыжий непоседа вылетал из-за куста и ураганом устремлялся на ребят с выставленными вперед рогами. Буквально в двух шагах от толпы Зорик ловко отскакивал в сторону. Но, случалось, нервишки у ребят сдавали, и они с криками бросались врассыпную. Такой конец олененку нравился больше. Он горделиво изгибал шею, и в каштановых глазенках загорался озорной огонек. «Убедились мол, что со мною шутки плохи?»
На возню с олененком почти совсем не оставалось времени, когда начали готовиться к грандиозной военной игре. В ней нашлось дело для всех: и будущим капитанам, и матросам, и штурманам. Готовилась к отплытию даже команда морских коков, которым предстояло готовить для участников обед в походной обстановке.
Маленький островок Утиный, где должна проводиться игра, стал центром всеобщего внимания. Раньше никто и не глядел на этот синий каравашек, выпирающий из моря. Теперь же он был беспрерывно под прицелом биноклей и подзорных труб. Юные штурманы прокладывали к нему курс по настоящей лоцманской карте. Будущие капитаны спорили, в какой бухте лучше поставить на якорь «Нахимовца». Коля Власов с другими механиками не вылезал из «преисподней», надраивая до слепящего блеска каждую медяшку в машинном отделении. По палубе так часто шлепали швабры, что она не успевала просыхать. А грязь с берега привозили на ногах коки, которые загружали на катер продукты для завтрашнего похода.
И вот час настал. Ранним утром над морем одна за другой взвились две ракеты — красная и белая… Началось! Команда «десантников» стремглав бросается к шлюпкам. Взвихрились по ветру синие воротнички. На узком причале сразу образовалась толчея. Хрустят и потрескивают прогнувшиеся доски. Кому-то в спешке отдавили ногу, кого-то вообще столкнули в воду — поплыла, покачиваясь, бескозырка.
Но вот наконец отданы чалки, разобраны весла. Шлюпки не совсем дружно разворачиваются носом по курсу и уходят, набирая ход, все дальше — к острову. Десантникам надо спешить. Времени в обрез. За один час необходимо прибыть на остров, успеть замаскировать все три шлюпки и спрятаться самим. Да так, чтобы «разведчики» и за полдня не нашли никого.
В восемь ноль-ноль небо косо прочертила зеленая ракета. Пришла пора «разведчиков». Снова грохочут под матросскими ботинками доски причала. Запели блоки на мачтах, затрепыхали, расправляясь под ветром, паруса.
Никто толком не мог бы объяснить, каким образом оказался на причале Зорик. Вернее всего, сам примчался, зараженный всеобщей суматохой. Ну, а то, что столкнула его в свою шлюпку Лина Кулагина, она и сама не отрицала.
— Чего ему скучать одному на берегу! Пусть под парусами покатается! Когда еще такой случай ему улыбнется?
Зорин же вовсе не изъявлял восторга от Линкиной затеи. Он было кинулся назад, но между лодкой и причалом уже заблестела полоса воды. Глядя, как ширилась эта опасная полоса, а родной берег отступал все дальше и дальше, Зорик печально замычал.
На борту «Нахимовца», который снялся с якоря и тоже взял курс на Утиный, замелькали флажки семафорной азбуки.
— Читайте кто-нибудь. Может, нас касается, — сказала Лина. Сама она разбирала не все буквы флажковой азбуки.
Витя Макаров, самый рослый из команды, поднялся, опершись на гик паруса, и стал читать по слогам.
— «Вни-ма-ние! За про-дел-ку с Зо-ри-ком от-ряд раз-вед-чи-ков штра-фу-ет-ся на де-сять оч-ков».
Таким было решение капитана, который являлся и главным судьей в игре.
— Все через тебя, Линка! — заворчали в шлюпке. — Игра еще не началась, а десять очков — фьюить! Как не было.