Здесь тоже холодно, дуют ветры жестокие. Лето отвратительное, вероятно, такое же точно, как в Балаклаве, только без дождей. Мне здесь мешают работать, я хотел было поехать в Балаклаву и засесть там; но если в этом странном городе, как Вы пишете, холодно и сыро и идут дожди, то придется отложить попечение… Да и уже, кстати сказать, поздно, уже осень, пора уезжать за границу.
Итак, если сделаю хотя что-нибудь, то буду телеграфировать обстоятельно. Из Балаклавы в Ялту можно добраться на пароходе «Тавель», очень хорошем, быстроходном; этот пароход ходит во всякую погоду.
Будьте здоровы. Прошу Вас поклониться Вашей жене и передать ей, что я искренно, от всей души сочувствую ее горю. Желаю здоровья.
Преданный А. Чехов.
На конверте:
Балаклава. Его Высокоблагородию Абраму Борисовичу Тараховскому.
3137. О. Л. КНИППЕР
8 сентября 1900 г. Ялта.
8 сент.
Ты пишешь: «Ах, для меня всё так смутно, смутно»… Это хорошо, что смутно, милая моя актрисочка, очень хорошо! Это значит, что ты философка, умственная женщина.
Кажется, потеплело? Как бы ни было, 20 сентября я выеду в Москву и пробуду там до 1 октября*. Все дни буду сидеть в гостинице и писать пьесу. Писать или переписывать начисто?* Не знаю, бабуся милая. Что-то у меня захромала одна из героинь, ничего с ней не поделаю и злюсь.
Получил сейчас письмо от Маркса: пишет, что пьесы мои выйдут в свет через 10 дней*.
Я боюсь, как бы ты не разочаровалась во мне. У меня страшно лезут волосы, так лезут, что, гляди, чего доброго, через неделю буду лысым дедом. По-видимому, это от парикмахерской. Как только постригся, так и стал лысеть.
Пишет Горький пьесу или не пишет*? Откуда это известие в «Новостях дня»*, будто название «Три сестры» не годится? Что за чушь! Может быть, и не годится, только я и не думал менять.
Страшно скучаю. Понимаешь? Страшно. Питаюсь одним супом. По вечерам холодно, сижу дома. Барышень красивых нет. Денег становится всё меньше и меньше, борода седеет…
Дуся моя, целую тебе ручку — и правую и левую. Будь здорова и не хандри, не думай, что всё для тебя смутно.
До свиданья, Оля моя хорошая, крокодил души моей!
Твой Antoine.
На конверте:
Москва. Ее Высокоблагородию Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3138. А. М. ПЕШКОВУ (М. ГОРЬКОМУ)
8 сентября 1900 г. Ялта.
8 сентября 1900.
Ну-с, дорогой Алексей Максимович, посылаю Вам письмо, полученное мной вчера*; по-видимому, оно относится к Вам и посылалось главным образом для Вас.
Только что прочитал в газете, что Вы пишете пьесу*. Пишите, пишите, пишите! Это нужно. Если провалится, то не беда. Неуспех скоро забудется зато успех, хотя бы и незначительный, может принести театру превеликую пользу.
Если напишете мне, то я еще успею получить здесь Ваше письмо. Выеду я отсюда, из Ялты, не ранее 22-го сент<ября>*. Выеду в Москву, а если там будет очень холодно, то за границу.
Телеграмму получил, merci*.
Смотрите же, как только приеду в Москву, буду телеграфировать Вам; приезжайте тогда, поболтаемся вместе, покатаемся поперек Москвы*.
Ваш А. Чехов.
Поклонитесь Вашей жене и скажите, что фотографию свою, хорошую, пришлю ей из Москвы или заграницы.
На конверте:
Нижний Новгород. Алексею Максимовичу Пешкову.
В редакции «Нижегородского листка».
3139. М. П. ЧЕХОВОЙ
9 сентября 1900 г. Ялта.
9 сентябрь.
Милая Маша, отвечаю на твое письмо, в котором ты пишешь насчет матери. По-моему, будет лучше, если она поедет в Москву теперь, осенью, а не после декабря*. Ведь в Москве она устанет и соскучится по Ялте в один месяц, и если ты возьмешь ее в Москву осенью, то к Рождеству она будет уже опять в Ялте. Это мне так кажется, и возможно, что я ошибаюсь, но во всяком случае при решении вопроса надо иметь в виду, что до Рождества в Ялте гораздо скучнее, чем после Рождества; несравненно скучнее.
Вероятно, в Москве я буду после 20-го сентября*, тогда поговорим и решим окончательно. Из Москвы я поеду — куда? Неизвестно. Сначала в Париж*, а потом, вероятно, в Ниццу, из Ниццы — в Африку. Как-нибудь протяну до весны*, до апреля или мая, когда опять приеду в Москву.
Нового ничего нет. Дождей тоже нет, всё засохло. В доме у нас тихо, смирно, благополучно и, конечно, скучно.
«Трех сестер» писать очень трудно, труднее, чем прежние пьесы. Ну, да ничего, авось выйдет что-нибудь, если не в этом, то в будущем сезоне*. В Ялте, кстати сказать, писать очень трудно; и мешают, да и всё кажется, что писать не для чего, и то, что написал вчера, не нравится сегодня.
Лавров Вукол прислал тебе книгу «Крестоносцы»*. Книга очень толстая и тяжелая.
Получил сейчас от Комиссаржевской телеграмму*; просит для бенефиса пьесу.
Ну, будь здорова и благополучна.