— Я думаю, не пересмотреть ли мне весь мой гардероб, — сказала мать. — Некоторые тряпки стали для меня слишком яркими, — она указала на белое платье с узором из ярко- голубых роз. — Вот это, например.
— Нет, — запротестовала Юки, — ты мне так нравишься в этом платье!
Шидзуко покачала головой:
— Мне уже пора переходить на более скромные тона. Когда моей матери было сорок, она носила вещи только цвета слоновой кости, светло-серые или темно-синие.
— Но бабушка совсем другой человек, — заявила Юки. — И тебе еще нет сорока.
— Этой зимой мне исполнится сорок, а бабушка — вовсе не «другой человек». Когда мне стукнет шестьдесят, я тоже будут носить все только серое или коричневое, как она. Интересно, каково это — быть шестидесятилетней? До этого еще так далеко.
Юки нахмурилась. Невозможно представить себе маму такой же старой, как бабушка, которая всегда помнилась ей старушкой. Юки уселась на пол рядом с ней.
— Все, что у тебя есть, ты носи. Выбросить всегда успеешь. У тебя еще будет время подумать.
Шидзуко улыбнулась:
— Какая же ты у меня умница-разумница.
Юки наклонилась к матери:
— Я пришла извиниться перед тобой за свое поведение. Прости меня. Надеюсь, ты не сердишься.
— Нет, не сержусь, — Шидзуко погладила кончиками пальцев лоб Юки. — Ты запачкала лоб — прилип кусочек газеты.
— Ладно. Потом умоюсь.
— А помнишь, как ты наелась моей желтой акварели из тюбика? У тебя весь рот и подбородок были в краске. Я так испугалась, что повезла тебя в больницу.
Юки хорошо помнила ту ярко-желтую акварель, которой мать рисовала лилии. Это было лет пять назад.
— Краска была такая красивая. Я думала, что она настолько же вкусная, но она оказалась противной. А я продолжала ее есть, думала, что привыкну, и краска станет вкуснее. Какая же я была глупая.
За окном моросил дождь, но небо просветлело, стало не таким сумрачным, как утром. Юки поджала ноги, обхватив колени руками.
— А что будем делать с нашими цветами? — спросила она. — Может, выкопаем их и возьмем с собой?
— Не знаю. Не лучше ли их оставить здесь? На некоторых вот-вот появятся бутоны, не стоит их тревожить. Выкопаем осенью, когда отцветут...
— А что, если новые жильцы не сумеют за ними ухаживать?
— Ты хочешь, чтобы мы их взяли?
— Да, мне их будет жалко. Они ведь наши...
— Бабушка даст нам новых цветов — сколько угодно.
— Нет, я хочу, чтобы у нас были именно эти. Давай я соберу твои вещи, а ты пока выкопаешь цветы. У тебя это получится лучше — я боюсь повредить корни.
— Хорошо. Заберем их. Иду в сад.
Шидзуко поднялась с пола. В коробку поверх маминых платьев она положила шарфики — все зеленовато-голубых тонов, лишь некоторые — фиолетовых и темно-розовых.
— Какие у тебя красивые шарфы.
Шидзуко обернулась:
— Когда-нибудь ты вырастешь и поносишь их за меня.
— Нет, я люблю, когда ты их надеваешь. Я вовсе не хочу забирать их себе.
— Знаю, — ответила Шидзуко и вышла.
Юки помедлила с минуту, глядя ей вслед,
и продолжала работу.
Все было упаковано, а мать еще возилась в саду. Из окна виднелась ее фигура, закутанная в черный плащ. Взяв в прихожей красный зонтик, Юки вышла из дома. Дождь почти перестал, но было прохладно.
Мать выкапывала хризантемы. Осторожно, но уверенно она расправляла корни каждого кустика и ставила их в небольшие горшки.
— А что будет с ирисами? — подойдя, спросила Юки.
Ирисы росли на клумбе рядом с домом, на них должны были вот-вот распуститься роскошные цветы — с темно- и светло-фиолетовыми переливами, с желтой сердцевинкой.
— У них пошли новые побеги. Если их выкопать, они погибнут. Но мимо таких цветов не пройдут — уверена, что за ними будут ухаживать.
Одна коробка была почти заполнена горшками с хризантемами и фиалками. В глубине сада виднелись ямки на месте выкопанных растений. Часть фиалок Шидзуко оставила: они выросли из семян, брошенных в землю прошлой осенью, их еще рано пересаживать. Юки потрогала нежные листочки цветов.
— Не волнуйся, — сказала мать, — фиалки неприхотливы. Если даже не ухаживать за ними, они будут цвести и размножаться сами по себе. Помнишь фиалки в саду у бабушки с дедушкой? Эти того же вида.
Юки помнила бабушкины фиалки, заросшие сорняками, их желто-фиолетовые головки с оранжевой пыльцой. Осенью их семена рассыпались, как золотой порошок. Она подошла близко к матери, открыв над ней зонтик.
— В этих трех коробках — аквилегии, фиалки и шалфей. Прибавим к ним еще горшок с хризантемами. У них нежные фиолетовые цветки. Ты помнишь, нам их дала бабушка?
Она любит, чтобы на алтарь ставили именно эти хризантемы.