— Говорят, ты здорово поработал в Тергене.
Я взглянул на его губы, потом снова в глаза.
— Ты читал те газетные статьи?
Жители тропических лесов Тергена говорят на одном из почти девяти сотен разрозненных языков, свойственных Папуа — Новой Гвинее. Тергенцы, как и многие их соседи, сильно привязаны к своему языку, в котором отсутствуют логические связи, сближающие их с другими папуасскими диалектами, но даже среди местных наречий тергенский стоял особняком. Теории о своеобразном развитии этого языка и его богатейших корнях более похожи на научно-фантастические рассказы, нежели на результаты филологических или антропологических исследований. Я обратил особое внимание на использование естественных звуков в конструктах языка: щелчки и свист, позаимствованные от животных, звук бегущей воды в глаголах движения и одна фонема, похожая на звук трущихся друг о друга деревьев. Тергенцы были самыми загадочными людьми, которых я когда-либо изучал. Работа обернулась каторгой: антропологи, к которым я нанялся в команду, отслеживали распространение малярии и по всему региону оказывали помощь местному населению.
— Не всё подряд, но достаточно, — откликнулся Отмычка. — Сам Старик приложил руку к этому делу. — Он с нарочито шутовской доверительностью наклонился к моему уху, якобы для конфиденциальности. — Но об этом, конечно, нигде не писали.
— Конечно…
— Его отец жил среди них некоторое время, как мне говорили.
— Неужели?..
Тут он заметил короткостриженую блондинку, которая ждала возможности меня поприветствовать.
— Вот Танкистка… — начал он.
— Господи! — перебила она резким голосом с немецким акцентом. — Кто-нибудь может выучить сначала мое настоящее имя?! — Крепко пожимая мне руку, она хлопнула Роджерса по плечу другой ладошкой и сказала: — Что-то это место слишком напоминает клуб для мальчиков.
По давнишней традиции почти всех знали по прозвищам. Герта Прюнер — Танкистка, чей отец командовал танковой дивизией во время войны, — никогда не забывала возвести очи горе или пребольно ткнуть говорящего в плечо, как только упоминалась обидная для нее кличка. Специалист по оружию Артур Тиццарелли — Манок — позже натренирует меня так, что я смогу вырубить противника, пусть и временно, при помощи нашего уникального несмертельного стрелкового оружия. Он был единственным моим товарищем из того времени, с кем я встречался вне операции — всего несколько встреч, организованных Стариком. И лишь у одного из присутствовавших в тот вечер не было прозвища; его звали By — инженер-химик, как и его отец, жертва китайской культурной революции.
Мы с Танкисткой недолго приятельствовали. Во время нашей третьей совместной миссии ее парашют не раскрылся, и она с огромной высоты рухнула посреди лесной чащи. Снаряжение было в порядке. Произошла маловероятная, даже невероятная ошибка, особенно для человека, который проходил подготовку в Восточной Германии, и я частенько задумывался: принимая во внимание ее причуды, не сама ли она выбрала день своей гибели.
Мэри Чекай — Моравиа — вступила в наши ряды через несколько месяцев после того собрания, и я определенно в нее влюбился. Если бы мы виделись чаще, возможно, наши отношения развились бы в нечто большее. Я знал, что моя привлекательность для нее была в большей степени результатом сильных переживаний в процессе совместной работы, и интуитивно старался более зрело подходить к выражению своих чувств, которые вдобавок казались неуместными.
Очевидно, все сведения обо мне стали всем известны заранее. Танкистка спросила о некоторых составленных мною документах, которые пустил в дело Госдепартамент, и мои ответы оказались неожиданными, но не от скромности, а от удивления, что кому-то это интересно.
Я как раз собирался спросить By о возможности использовать библиотеку по назначению, поскольку заметил несколько книг по моей специальности, когда Манок сказал:
— Добрый вечер, Старик.
Я занервничал: как такой массивный человек смог подойти, а я даже не почувствовал движения воздуха. Проем за его спиной прямо за столом задвинулся, так что я не смог увидеть ничего, кроме проблеска желтого света на деревянных панелях стены. Слегка нахмуренные брови заставили меня заподозрить его удивление, что меня отобрали в его команду (лишь позже я осознал, что подобная серьезность означала не беспокойство, а внимательность). Наши глаза встретились, однако он задержал взгляд лишь на миг. Можно было бы сказать, что мгновение растянулось, но этого не произошло: оно будто сгустилось, углубилось, и я словно рухнул вниз, поэтому пришлось за что-то ухватиться. Полагаю, я почувствовал себя летящим в неведомое будущее.
Хотя на Старике были только брюки и небрежно расстегнутая бежевая рубашка с закатанными рукавами, открывающими великолепной формы мощные предплечья, я ощущал себя одетым не по случаю в своей вельветовой курточке с дизайнерскими заплатами на локтях, а мои волосы, в те годы отросшие почти до воротничка, казались ужасающим нарушением этикета. У него же волосы были почти бесцветными и острижены так коротко, что на голове преобладал бронзовый оттенок кожи. Судя по истории жизни Старика, ему было около семидесяти, но если списать морщины на результат воздействия солнца, он казался мужчиной средних лет.
Собственно говоря, я полагал, что так оно и было.
— Ты уже познакомился с остальными, — загремел его голос, хотя он едва открывал рот.
Я смотрел на его губы и не отвечал. Тычок в плечо заставил меня очнуться, я глянул на Отмычку Джима, который фыркнул и чуть склонил голову, словно говоря: «Теперь ты в курсе, как обстоят дела».
Старик ни на йоту не сдвинулся с места, даже не шевельнулся.
— Да, сэр, — ответил я.
— Они — полноценная команда. — Он сверкнул глазами по сторонам («чтобы окинуть взглядом каждого», — с некоторым потрясением подумал я), и все непринужденно засмеялись и подступили поближе к столу.
— Ты знаешь кое-что о наших делах, — утвердительно произнес он.
— Да, конечно.
— Думаешь, тебе захочется работать с нами?
Я заколебался. Отмычка Джим наклонил голову чуть ниже и сказал:
— Не парься по мелочам, Лэнни. — Так появилось мое прозвище. — Все схвачено с этого места и до конца. Поверь мне. Ну, или… — он мотнул головой, — поверь ему.
Мне удалось сказать:
— Я сделаю все, что смогу.
Тогда Старик с мягкой грацией, совершенно не соответствующей его комплекции, шагнул к стене книг позади стола и вытянул толстый коричневый том. Он быстро пролистал фолиант в поисках нужной страницы. На столе я заметил подставку с перьевой ручкой в канцелярском наборе; левой рукой он схватил ее и опробовал на промокашке. Буквами, похожими на печатные, но с соединительными линиями, он записал что-то на нелинованных страницах; правила приличия не позволили изучить бумагу пристальнее, однако мне показалось, что буквы сложились в мое имя.
Он поднял голову, охватывая взглядом всю группу.
— Давайте обсудим наше следующее Дело. Время дорого. — И аккуратно опустил ручку обратно в подставку.
Несмотря на то что большинство связывает со Стариком все самые загадочные происшествия и сверхъестественные события в мире, даже наши наиболее странные случаи имели вполне разумное объяснение, хотя, должен сказать, что мое понятие «разумности» исходит из глубин моей работы на Старика.
Флаг, вывешенный на невзрачном строении и видимый из моей квартиры, поначалу несколько раз сообщал мне о встречах. Флаг, поднятый на половину мачты, означал вызов. Думаю, есть в этом какая-то психически нездоровая нотка… Моих товарищей уведомляли другими способами: доставляли номер загородной газеты или задергивали портьеры в окнах соседнего дома. Старик не мог все это делать сам: он давал поручения, и хотя места и способы подачи условных сигналов менялись каждые несколько месяцев, на фоне сложности наших больших дел их тоже надо было кому-то выполнять, так что, возможно, у него была куча помощников.
Со временем я оценил значимость подобных вещей. Вовлеченный в работу тайной организации, которая позволила мне объездить весь земной шар, я возомнил себя исключительной личностью, принадлежащей к группе людей особой породы. Но это не так. Поначалу я ходил по улицам города или ехал на метро с чувством отстраненности от окружающих «простых людей», позже я взглянул на попутчиков по-другому: может быть, у них тоже есть свои тайны, и даже не менее значительные.
Возможно, мы все в деле.
Для меня оставалось загадкой, какими тропами люди приносят свои проблемы к Старику. Он не давал рекламных объявлений. Хотя некоторые из наших операций заслужили публичного упоминания и наши люди попадали мельком на крупнозернистые газетные фотографии в доинтернетную эпоху, мы оставались частной лавочкой, едва ли не подпольной. Когда нас вызывали на Дело, чаще всего кто-нибудь уже ждал нас вместе со Стариком в конторе. Он (или она) кратко повторял содержание событий, потом старик задавал несколько вопросов, отправлял гостя в приемную, выслушивал наше мнение и предлагал план действий. Затем один из нас препровождал клиента к лифту. В предыдущем здании у нас были собственный лифт и целый этаж, а золотая плашка на входе гласила «Компания «Азимут»: поиск и спасение», но в главном холле здания никаких упоминаний о нашей конторе не было. Позже, во второй башне Всемирного торгового центра, мы делили этаж с другими офисами и встречались в более современных комнатах за дверями без опознавательных знаков.
Вероятно, там были и люди, чья работа заключалась в том, чтобы слушать, настраиваться на волну человеческого несчастья. Они улавливали сигнал о помощи и подталкивали человека в направлении Старика. Иначе как он определял, какими делами заниматься? Естественно, вопль страдания должен был достигать этих высоких офисов самостоятельно. И конечно же, Старик сам работал вместе с нами. Он изучал, насколько я могу судить, каждую область человеческой деятельности. (У него даже был красивый певческий голос, продемонстрированный однажды на вечеринке в Монте-Карло, которая закончилась тем, что мы связали хозяина и предотвратили похищение.) Казалось, время для него идет по-другому. Как еще объяснить широту его познаний, огромные материальные и духовные ресурсы, его многочисленные увлечения? Он жил на иной скорости, словно между секундами — как человек, ставящий паузу в фильме, чтобы внимательно рассмотреть каждый кадр. Все время мира принадлежало ему — все время и весь мир.
Но действительно ли мы делали все возможное, чтобы остановить волну зла? Именно этот вопрос заставил меня принять ужасное решение.
Несколько раз мы вооружались на операцию. Правда, мелкокалиберным оружием, некоторые стволы вообще были заряжены резиновыми пулями; Старик не хотел никаких смертей, если их можно избежать, но активная самозащита — только чтобы остановить кого-нибудь — приветствовалась. Что касается его самого, он никогда не использовал стрелковое оружие. Мастер нейтрализовать даже самого подготовленного соперника одним ударом, Старик верил в благородство человеческого духа, но рассматривал человеческое тело как обычный механизм с выключателем.
Однажды я выразил свое изумление, но добился лишь того, что Старик пригвоздил меня взглядом и сказал: «Хочешь сам это почувствовать?». Его сарказм был так хорошо завуалирован, что я даже не уверен, верно ли называть это сарказмом. Я отверг его предложение, и он, словно и не было вопроса, наклонился, чтобы взвалить на себя оглушенного диверсанта, который собирался подорвать атомную станцию.