Младшая Серая Сестра думала долго и усердно над этим вопросом. Ее грудь требовала ребенка, источая светлую голубоватую жидкость. Ее чресла разрывались на части. Даже кровь, кажется, молила о встрече с малышом.
Вопрос был очередной проверкой, хотя в последнее время она все чаще и чаще сама себя экзаменовала.
— Хотела бы, но не стану этого делать, — ответила она Главной Сестре.
Та взяла Младшую Серую Сестру за руку и крепко ее сжала.
— Ты можешь, ты ведь знаешь, — шепнула Главная Сестра.
Младшей Серой Сестре показалось, что она услышала волнение в голосе Главной Сестры, отзвук былых переживаний. Вполне возможно: трибады не были ни чудовищами, ни призраками, они были просто женщинами определенного предназначения, которые жили в стенах Бессмертного города.
— Я могла бы подержать ее… — Младшая Серая Сестра снова замолчала, понимая, что даже не знала, кого она родила: мальчика или девочку.
Девочку, решила она. Ее дитя должно быть девочкой, как когда-то она сама.
— Я могла бы подержать ее, только не думаю, что потом смогла бы ее отдать.
— А разве это так плохо? — Волнение в голосе Главной Сестры теперь было почти неприкрытым.
Она перестала себя контролировать, и сейчас в ней, возможно, кровоточила рана, полученная несколько десятилетий назад.
Она держалась за свою боль, понимая, что она должна принять и ее, если ей суждено когда-либо все исправить.
— Не плохо, Главная Сестра, нет, если бы моей целью было стать Красной Сестрой и заботиться о малышке самостоятельно или даже обучать Девочек вместе с другими Сестрами Наставницами.
— Хорошо. — Главная Сестра снова взяла под контроль свой голос. — Значит, ты хочешь выбрать самый трудный путь?
Это был другой вариант. В общину трибад входило множество Коричневых Сестер — уличных оторв и рэкетирш. Они трясли удачливых дельцов, а неудачливых еще больше, держали в узде враждующие банды, сохраняли некое подобие порядка на улицах и в тех районах, где редко появлялись представители власти. Эти женщины были самыми публичными фигурами у прятавших свои лица трибад и выполняли большую часть общественных обязанностей.
Младшая Серая Сестра могла бегать по крышам, хватать бандитов и стеречь свой город в качестве Коричневой Сестры до конца дней. Но существовал единственный способ стать Главной Сестрой, Самой Главной или даже (и особенно) Наиглавнейшей — пойти по самому трудному пути.
Она взяла в руки истекающие соком груди, сожалея о чувстве нежности и одновременно счастья, которое она испытывала. Однажды их касался мужчина, в течение нескольких часов, в ту ночь, когда она зачала ребенка среди разрывающей боли, слез и необычной трепещущей радости. Она все еще гадала, кем он был, но, по крайней мере, он был с ней ласков.
— Я готова.
— Пошлю за огнем и ножом.
— И за чернилами тоже, пожалуйста, — попросила Младшая Серая Сестра. — Предпочитаю сделать все за один раз.
На лице Главной Сестры мелькнуло странное выражение, совершенно непонятное, если не знать ситуации. Большинство женщин ждали, когда заживут раны, перед тем как послать за чернилами. Нанесение татуированной Дороги Души поперек плоских морщинистых шрамов на груди Главной Сестры было одним из самых значительных ритуалов общины трибад. Но также одним из самых болезненных, поскольку перед огнем и ножом женщине давали опиум, а перед чернилами — нет.
Младшая Серая Сестра хотела пройти через ритуал, испытав как можно больше боли, она собиралась уничтожить свою женственность в первое же мгновение материнства, чтобы встать в ряды Сестер, защищавших их мир.
Однако она удивилась тому, что жаровню и длинный нож держали наготове и даже Сестру Исполнительницу с чернилами совсем не пришлось ждать.
Кто-то знал. А может, все знали. Как знали в ту ночь, стоя на крыше прямо под ней, когда она прыгнула в фиолетовый лунный свет.
Хотя это был Тихий дом, в ответ на ее вопли собаки лаяли в радиусе трех улиц. Младшая Серая Сестра кричала в первый и последний раз в своей жизни.
Она посмотрела на длинный, узкий бархатный чехол, который ей протянула Наиглавнейшая Сестра. Они сидели в кафе на крыше в квартале Металл-Дистрикт. Здесь коротко подстриженные женщины, затянутые в серую кожу, не вызывали пристальных взглядов. На столике стояла электрическая лампа. Она гудела и потрескивала, проливая слабый свет в вечернем сумраке. Дул прохладный ветерок, приносивший с собой дымку и отдаленные рокочущие стенания реки Салтус.
— Ты знаешь, что существует еще одно испытание? — спросила Наиглавнейшая Сестра. Это была небольшая женщина, рельефные мускулы которой больше подошли бы бультерьеру, чем изящной даме с Гелиограф-Хилл.
— Всегда существует еще одно испытание, — пожала плечами Главная Сестра. Даже сейчас, год и месяц спустя, грудь беспокоила ее всякий раз, когда на улице холодало или когда она делала неловкое движение. Иногда, просыпаясь от боли, она думала, будто грудь полна молока, и в течение короткого расплывчатого мгновения между сном и бодрствованием наслаждалась этим ощущением, пусть и иллюзорным. «Больше никогда» все глубже вползало в ее будущее. — Жизнь — это всегда еще одно испытание, — добавила она.
— Да, да, именно так мы говорим нашим Девочкам. Отличная тема для дискуссий — есть о чем пошептаться после отбоя. Но на самом деле жизнь нам дана, чтобы жить. И, принимая это во внимание, только ты одна достигнешь чего-то большего.
— А вы когда-нибудь прекращали испытывать себя? — спросила она Наиглавнейшую Сестру.
— Нет. — Наиглавнейшая Сестра улыбнулась. — Но моя Сестра Наставница все время называла меня дурочкой и мечтательницей.
Главная Сестра взяла чехол. По форме и по весу она уже поняла, что в нем: ее старая плеть из акульей кожи. Где на рукояти под медной проволокой колечком свернулось ее прежнее имя.
— За последние два года три Сестры выбрали самый трудный путь, — произнесла Наиглавнейшая Сестра. Она обхватила ладонями чашку с кавой, однако к губам ее не поднесла. — За тот же самый период четыре Главные Сестры обрели покой под могильными плитами и еще одну перевели к Синим Сестрам в связи с преклонным возрастом. — Чашка медленно повернулась в ее руках. — Уверена, ты проходила арифметику.
— Да, — ответила Главная Сестра, — я умею считать.
— Нет, мы не вымираем. Вовсе нет. — Чашка снова повернулась. — Но мы можем потерять остроту нашего клинка и со временем превратиться всего лишь в монашеский орден, помогающий беднякам и жертвам государственной машины.
— А если бы мы перестали управлять публичными домами, охранять грязные притоны и обирать мелких торговцев?
На этот раз, перед тем как ответить, Наиглавнейшая Сестра отхлебнула из чашки.
— Мы защищаем и помогаем. Это не означает улучшения или исправления. Но если бы мы не делали этого, то делал бы кто-то другой. Всегда найдутся желающие. Например, какие-нибудь мужланы, которым нет дела до женщин и которые не станут отрывать яйца тем самцам, что охотятся за детьми и разбивают тазовые кости шлюхам. Они просто будут пересчитывать деньги и выбрасывать очередное тело на съедение акулам. Но не будут давать приют и образование бездомным детям и не будут проверять наличие мяса в суповых котлах в ночлежках.
«Но они не будут и избивать до крови Девочек, растущих от крюка до сваи», — подумала Главная Сестра, но вслух ничего не сказала. Как она всегда и предполагала, существовала некая печальная мудрость во всем, что делали трибады.
— Существует еще… кое-что, — добавила Наиглавнейшая Сестра. — Ты пока не постигла всего, но поверь мне, существует еще кое-что. Многое дремлет под камнями и прячется за стенами в Бессмертном городе, и это многое не видно при свете дня. И тому есть веские причины. Наряду с остальными мы храним эти секреты. Но только Главные Сестры. И ты должна пройти последнее испытание, чтобы твой титул перестал быть просто почетным званием.
Главная Сестра вытащила из чехла плеть. По воспоминаниям она представлялась ей огромной, на деле же оказалась маленькой, почти игрушечной. Ей приходилось орудовать инструментом и похуже, забавляясь с Сестрами, которые питали пристрастие к жестоким развлечениям.
Но она никогда не пробовала такую штуковину на детях.
— В этом… — начала Главная Сестра, но замолчала. Она глубоко вздохнула. Потом подняла плеть, и рука ее задрожала. — В этом наша неправота.
— Нет. — В голосе Наиглавнейшей Сестры послышалась бесконечная, внушающая благоговение нежность. — В этом заключается неправота мира. И мы вынуждены воспитывать некоторых из наших Девочек таким образом, чтобы они приобретали достаточно сил и могли ему противостоять.