Кендалл раздраженно покачал головой.
— Смывать рвоту, — сказал он шепотом, еще острее почувствовав, как ему не хватает старого друга. — Капитан Блай смыл бы его самого. Ах, мистер Соренсон, — добавил он, обращаясь к ветру. — Кого они мне прислали?
По периметру палубы первого класса парохода «Монтроз» стояли в ряд восемьдесят шезлонгов, надежно изолированных от других пассажиров, и в тот день одна треть из них постепенно заполнилась, хотя солнце продолжало нещадно палить. Некоторые путешественники решили отдохнуть в каютах, другие дремали на солнышке или читали книги, а третьи резались в игротеке в карты. На палубе третьего класса за детьми никто не смотрел — они гонялись друг за другом, дрались и проказничали, пока их родители курили и дружелюбно болтали между собой. Мужчины и женщины носили широкополые шляпы от солнца, а некоторые дамы с зонтиками в руках прогуливались по кораблю в поисках развлечений. Сидевшие держались по преимуществу особняком; некоторые парочки, искавшие общения, опасливо подружились, однако все боялись, что ближайшие девять дней придется отчаянно скучать. В дальнем конце палубы сидел в одиночестве темноволосый мальчик лет четырнадцати, который, подавшись вперед в шезлонге, щурился на солнце. Лицо у него уже посмуглело — его кожа быстро притягивала загар. Тем не менее он продолжал сидеть, обливаясь потом и постоянно убирая с глаз темные пряди. Это начинало его раздражать, и он жалел, что перед отплытием из Антверпена не постригся. Когда он вспоминал последние несколько месяцев своей жизни, ему казалось странным, что он вообще очутился на этом корабле. Было такое чувство, словно у него отняли целую жизнь, и он теперь вынужден начать новую.
Он впервые плыл на пароходе и отправился в эту поездку в силу печальных обстоятельств. Мальчик никогда не видел отца, который погиб во время Англо-бурской войны, когда сыну было всего полгода, а его мать, француженка по имени Селин де Фреди, пару месяцев назад умерла от туберкулеза. Они жили в разных городах Европы, и Том выучился говорить на нескольких языках. Его единственным живым родственником был дядя покойного отца, которому Селин написала незадолго до смерти, обращаясь с просьбой позаботиться о мальчике, если с ней что-нибудь случится. Дядя согласился и приехал в Париж за неделю до ее кончины. Селин успела намекнуть ему, что задача предстоит нелегкая: Том оказался трудным подростком, который рос без призора, на улице и постоянно доставлял хлопоты своей матери. Новый опекун не умел обращаться с детьми, и мать не знала, сможет ли он присматривать за сыном, хотя доверить его воспитание больше было некому. Или дядя — или сиротский приют, и если бы она выбрала второе, ее сын рано или поздно сменил бы одну форму заточения на другую. После кончины Селин они прожили в Париже еще месяц, улаживая ее дела, а затем отправились в Антверпен, где жил дядя Тома. Однако дела вызвали его в Канаду, и среди различных судов он выбрал «Монтроз», забронировав самую дорогую каюту на борту — «президентский люкс».
На корабле было не так уж много мальчиков его возраста, и Том уныло готовился провести девять тоскливых дней в обществе дядюшки. Он уже соскучился по своим парижским друзьям, хотя, по правде сказать, именно они больше года сбивали паренька с пути истинного: проникали посреди ночи в чужие дома, воровали в лавках еду и обчищали карманы прохожим, несмотря на то, что никто из них особо не нуждался в деньгах. От этих воспоминаний мальчик еще больше расстроился. Но все это осталось теперь позади, а будущее сулило жизнь в Канаде. Что уж говорить о новом родственнике: мальчик до сих пор ему не доверял, хоть тот и казался порядочным, впрочем, немного надменным джентльменом.
— Вот ты где, — послышалось сбоку, и мальчик поднял голову, щурясь и прикрывая глаза от солнца ладонью, чтобы посмотреть, кто к нему обращается.
— Дядя Матье, — сказал он, узнав опекуна. — Что случилось?
— Ничего не случилось, мой мальчик, — сказал мужчина, усевшись и окинув палубу рассеянным взглядом. — Просто я тебя искал — и все. Не найдя, испугался, что ты упал за борт. Представь, какова была бы моя утрата.
Том насупился. Временами он не понимал дядиного юмора.
— Я сидел здесь и думал, чем бы заняться, — сказал он через минуту. — Наверно, это будет самая скучная поездка в моей жизни. Возможно, я даже умру от скуки. Можешь тогда похоронить меня в море.
— В этом не сомневайся, — ответил Матье, кивнув. — Но лично меня плавание очень успокаивает. Одиннадцать дней в океане — и никаких тебе забот. Никто не досаждает всякими деловыми вопросами. Великолепные каюты. Вкусная еда. Приятное общество. Думаю, я бы не отказался провести здесь еще пару недель. Только так и нужно путешествовать.
— Да, но ты ведь старый, — объяснил Том. — Тебе нужен отдых. А я молодой. И мне скучно до смерти.
— И то правда, — ответил дядя равнодушно.
Стороннему наблюдателю Матье Заилль казался мужчиной под пятьдесят. Ростом немного выше шести футов, с редеющими седыми волосами, он, сам того не сознавая, уже произвел фурор на борту, обратив на себя внимание нескольких дам. Благодаря стройной фигуре и элегантному костюму, а также тому обстоятельству, что Матье Заилль мог позволить себе самые дорогие апартаменты на пароходе, он стал объектом пристального интереса некоторых женщин — особенно одиноких. Поскольку дядя был вдовцом и путешествовал без спутницы, он считался еще более привлекательной и даже превосходной партией.
— А ты не пробовал читать книги? — посоветовал он племяннику. — Расширил бы немного свой кругозор. Что ты последнее читал?
Том задумался. Хотя в доме было множество книг, к литературе он так и не пристрастился. Он помнил, как мать читала ему в одиннадцать лет «Человека в железной маске», и решил назвать именно эту книгу.
— А, Дюма, — радостно воскликнул Матье. — Прекрасный выбор. Идеально подходит для юношества. Приключения, история, детективный сюжет. Именно такой роман тебе и нужен. Уверен, что на борту есть библиотека. Возможно, мы позже туда заглянем и посмотрим, есть ли там что-нибудь подходящее в этом духе. С книгой путешествие пролетит незаметно. Сам я — страстный книгочей. Я рассказывал тебе, что однажды слушал в Ковент-Гардене самого Чарлза Диккенса?
— А где это? — спросил Том, который ни разу не был в Англии.
— В Лондоне, мальчик мой! В Лондоне! — ответил Матье. — Просто поражаюсь невежеству современной молодежи, — добавил он, печально покачав головой. — Тебе нужно почитать романы мистера Диккенса. Во многих из них говорится о сиротах — таких же, как ты.
Том нахмурился. «Это крайне бестактно», — подумал он. Но, познакомившись с мистером Заиллем, он понял одно — этот человек всегда высказывался откровенно, не задумываясь о соблюдении такта.
— Ну и что же происходит с этими сиротами? — спросил он, поразмыслив.
— После смерти родителей большинство получает новых опекунов — нередко пожилых мужчин, жестоких и грубых. Эти опекуны их не кормят, безжалостно избивают и делают их жизнь настолько мучительной, что бедным сироткам приходится убегать в одних башмаках. Но в конце концов они торжествуют. Кстати, как тебе спалось этой ночью? Кровать не твердая?
Неожиданно они заметили перед собой мяч, который прилетел с другой стороны корабля, где несколько детей играли в теннис, стараясь не уронить мяч в море. Матье обернулся посмотреть, откуда тот появился, и в эту минуту Том поймал его и швырнул в воду, куда он упал с негромким шлепком. Хихикая про себя, мальчик откинулся в шезлонге и сложил руки на груди, притворившись, что спит. Матье уставился на племянника, удивившись его поступку.
Через несколько минут появились дети и стали в отчаянии искать на палубе мяч.
— Простите, сэр, — сказал младший ребенок — вежливая девочка с локонами и зелеными глазками. На ней было очень строгое платьице, несмотря на то, что вечер еще не наступил. — Наш теннисный мячик, сэр.
Матье раскрыл и снова закрыл рот, не зная, что сказать, и сожалея, что приходится лгать такому невинному младенцу.
— Извини, не видел, — произнес он.
Девочка подозрительно сощурилась.
— Нет, видели, — сказала она тише, показав на него пальцем, и внезапно расплакалась, после чего брат повел ее обратно к теннисному корту. — Вы его украли! — крикнула она, подпустив напоследок шпильку; Матье и не знал, что дети способны прийти в такую ярость.
В огорчении он повернулся к племяннику.
— Том! — воскликнул дядя. — Как некрасиво! Зачем ты выбросил мяч?
Том пожал плечами, все еще улыбаясь, довольный своей шалостью.
— Все равно делать нечего, — спокойно ответил он.
— Но это же ребяческая выходка, — распекал его Матье. — По-моему, ты должен пойти к детям и извиниться. Обязательно сказать им, что это получилось нечаянно — ты просто хотел поймать мяч, но он выскользнул из рук. Главное — извиниться.
— Зачем? — спросил Том. — Кому это нужно?
— Мне, — настаивал Матье. — Иди. Сию же минуту. Я не шучу.
Том задумался. Правила их взаимоотношений пока еще до конца не определились: оставалось под вопросом, какой властью обладает над ним Матье. Хотя Тому уже исполнилось четырнадцать, он все еще был ребенком, не достигшим того возраста, когда можно больше не слушаться старших. Кроме того — хотя мальчику очень не хотелось себе в этом признаваться, — он опасался, что человек, впервые увидевший его лишь пару месяцев назад, может посчитать его пропащим человеком и оставить без средств. Матье Заилль, несомненно, был богачом и помог бы ему обустроить будущую жизнь. Решив сыграть на сей раз роль наказанного ребенка, Том встал с горестным вздохом и тяжело поковылял через всю палубу, словно весил не меньше двухсот фунтов.
Матье покачал головой. Он мало общался с детьми, а этого ему буквально всучили, и дядя был далеко не уверен, что ему удастся in loco parentis.
— Правильно, что отправили его извиняться, — послышалось сбоку, и, обернувшись, Матье увидел молодую женщину, только что севшую в соседний шезлонг.
— Так вы все видели? — спросил он, немного стесняясь своего племянника. — Видели, что он сделал?
Та кивнула.
— Обычный мальчишка, — сказала она, оправдывая его поступок. — И ему скучно. Но правильно, что вы его отправили. Детей нужно воспитывать.
Матье кивнул и посмотрел на море, а затем вспомнил о собственном воспитании и повернулся к спутнице.
— Прошу прощения, — сказал он, протянув руку. — Я не представился. Меня зовут Матье Заилль.