Спустя много месяцев Фрося почувствовала, что она беременна. Она попросила Протасова отслужить молебен, и тот исполнил просьбу, отслужил его без певчих, без риз и кадил, перед иконой, висевшей в ее комнате.
Долголетнее беспокойство Фроси улеглось.
Так родилась Ариша — вторая дочь Фроси. Девочка оказалась здоровенькой, и родители хотели верить, что новенькая дочка их не заболеет. Довольно одной. Ребенок должен вернуть им утраченную радость. Вот вырастет Ариша и будет такой же, как Любочка Уткина. Через несколько лет они начнут наряжать ее так же, как Уткины. Она будет здоровенькая. Ее все полюбят. Фрося не расставалась с Аришей. Она почти целый день носила ее на руках и, встречая Любочку, долго, с завистью смотрела на нее.
- Вот и ты у меня будешь такая же чистенькая, такая же здоровенькая, — говорила она Арише, как будто бы та понимала слова матери.
У всех прокаженных существовало странное убеждение: если Любочка прожила благополучно шесть лет, значит, останется здоровой и впредь: проказа к ней не пристанет.
И, словно оберегая ее чистоту, они старались не прикасаться к ней. Но Любочка не сторонилась ничьих ласк. Она не постигала еще значения проказы, не понимала — среди кого она живет.
Но с некоторых пор девочка начала задаваться вопросами — почему ей не следует играть с Лизой или встречаться близко с Андрюшкой. Почему мать сердится, когда видит эти встречи? Для нее казались странными советы матери держаться подальше от детей, не встречаться с больными и почаще уходить на здоровый двор, к Вере Максимовне.
Любочка жила вместе со своими родителями в одной комнате. У нее был свой угол, своя постель, свои нож и вилка, своя посуда, свое особое белье.
Отделив ее от общего стола, от всех больных, мать надеялась защитить дочь от проказы и верила — Любочка будет спасена.
Она не желала справляться у доктора Туркеева о том, останется ли ее девочка навсегда здоровой или нет.
Однажды, когда Туркеев производил свой обычный осмотр в бараках, мать подвела к нему Любочку.
- Ну, здравствуй, стрекоза, здравствуй… Да ты совсем молодец молодцом? Да-с… молодцом.
Мать улыбнулась и сказала:
- Вот только долго ли она, доктор, таким молодцом будет?
- Гм… Долго ли… Кто его знает? Ничего определенного сказать нельзя.
Думаю, если вы ее будете оберегать, то останется целой. Да-с, такие случаи возможны.
Доктор Туркеев часто задумывался над этим ребенком. Странное явление: шесть лет живет Любочка среди прокаженных — и совсем здорова. Только зачем она живет здесь? Ее бы в детский дом отправить. Но разве можно сделать это?
Разве можно убедить Уткиных в такой необходимости? Впрочем, если девочка прожила шесть лет в столь бесспорно опасной обстановке и осталась невредимой, — значит, у нее высокий иммунитет. Природа сама не хочет этого.
Туркеев любил детей. Ему приятно было видеть Любочку на здоровом дворе, когда она приходила "в гости" к Вере Максимовне. Девочка не чаяла в ней души, Вера Максимовна научила ее играм, выучила читать, писать и вышивать, декламировать стихи и нередко приносила ей подарки из города. Доктору Туркееву приятно было сознавать, что среди подчиненного ему медицинского персонала нашелся человек, не побоявшийся так крепко соединить себя с больным двором и работать не по обязанности, не по должности, а по доброй воле. Вера Максимовна никогда не говорила с девочкой о проказе. Она вообще старалась избегать разговоров о больном дворе. Все же она как-то спросила Любочку:
- Ты уехала бы со мной в город, только навсегда?
Любочка, не задумываясь, отрицательно покачала головой.
- А кого ты больше любишь — меня или мамочку?
Любочка подняла на нее свои большие глаза, и Вера Максимовна прочла в них смущение.
- И мамочку и вас, — ответила она деликатно.
- А если я уеду отсюда совсем — тебе будет жаль меня?
- Да. Но вы не уезжайте… Я вас не пущу.
Из этого диалога Вера Максимовна сделала заключение, что девочка не желает уезжать от родителей.
Девушка припомнила первый день своего приезда в лепрозорий. Какой ужас овладел ею, когда она узнала, что на больном дворе живет здоровый ребенок.
Это — преступление! Почему до сих пор не отделили девочку от больных родителей?.. Она явилась к доктору Туркееву и изложила ему свои соображения о необходимости немедленной отправки Любочки в город, в детский дом.
Туркеев, выслушав ее, долго молчал, а потом сказал:
- Все это, конечно, очень хорошо… Я, конечно, не против, но вы, батенька, рассуждаете, как на бойне, как тот мясник, которому нет дела до чувств коровы… Ему велено убить теленка…
- Позвольте, Сергей Павлович, как же это…
- А так, батенька, какое мы имеем с вами право отрывать ребенка от родителей, если этот ребенок для них — все? К чему это, я вас спрашиваю?
- Но ведь ребенок погибнет? Ведь спасаем же мы утопающих, Сергей Павлович?
Туркеев взглянул на нее поверх очков.
- А докажите мне, что она здорова? Докажите, что в ней не сидят уже эти самые палочки. Дело наше маленькое, — добавил он тихо, — лечить, а там — пусть здравотдел разбирает: изолировать или нет. Списки он имеет, и в них все отмечено.
- Все-таки, доктор, как же с ней быть?
- Никак. Оставьте ее в покое. Она нужнее им, чем всем остальным.
Вера Максимовна почувствовала в словах доктора какую-то правду. Но ведь права и она. Она хотела отделить девочку. В целях той же гуманности доктор Туркеев оставляет ее здесь. Чья гуманность выше?
- И вообще, зачем прокаженным дети? — меланхолически произнес присутствовавший при этом разговоре Клочков.
- И вообще, зачем вам, батенька, перепелки? — спросил доктор Туркеев, и в голосе его прорвалась досада.
Когда лили дожди и дни становились похожими на мокрую золу, в лепрозории начинался "свадебный сезон". В эту тридцать вторую осень существования лепрозория первой поженившейся парой были Касьян Меркулов и Ольга Владыкина.
Прокаженному Меркулову шел тридцать шестой год. Он уже шесть лет провел в лепрозории. Оля Владыкина была моложе мужа на четыре года и поступила в лепрозорий тремя годами позже его.
Когда ее привезли сюда, она на вопрос фельдшера о роде занятий ответила: