У нас не было никаких шансов уцелеть в этой схватке. Мы глубоко скорбим о гибели наших четверых товарищей, о бойцах из других подразделений и тех, кто был ранен.
Пусть впредь ничего подобного не повторится.
Возможно, офицер, отдавший соответствующий приказ, признает свою неправоту. Здесь, в районе Прохладного, уже не одна разведгруппа была выведена из строя вследствие артобстрелов и бомбежек противника.
Ценой невосполнимых жертв мы повредили рельсовый путь, взорвав его, однако русские наверняка восстановят его уже в течение ближайших суток.
За эти 93 дня, миновавшие с момента прибытия нашей тяжелой бронемашины, она успела стать нашим домом, нашим верным боевым товарищем и образцом безотказности, если не считать мелких дефектов.
И хотя наша 8-колесная бронемашина уцелела, ее ждет отправка в Лейпциг на ремонт.
И я буду скучать по ней, хотя для двоих моих товарищей она стала бронированным гробом.
День 11 сентября 1942 года стал черным днем для 1 — й разведроты 13-й танковой дивизии.
Из 20 участвовавших в операции бойцов пятеро погибли — трое командиров экипажей, двое водителей. Один командир экипажа и четверо бойцов получили ранения.
Случайность или предопределенность?
Когда я в октябре 1942 года отправился в свой первый отпуск на родину, я имел возможность видеть свою бронемашину — ее отправили тем же составом, что и меня, на грузовой платформе, прицепленной к составу, перевозившему отпускников.
И я от всей души желаю своей машине, чтобы она уцелела, возвратившись на фронт.
День первый после катастрофы.
Около 6 утра подъем, в 7 часов наша рота отправляется маршем. Но я продолжаю лежать.
В конце концов поднявшись, иду к бронемашине забрать необходимые вещи.
Двое русских отмывают и очищают кабину от крови. Кабина выглядит совершенно неописуемо.
Здесь еще и Кнопф с Вендлером, оба тоже из нашей роты. Он заняты демонтажом вооружений. Все, что я забрал из машины, выкладываю на кусок брезента, расстеленный на веранде.
Нашу большую бутыль подсолнечного масла отдаю Вендлеру, яйца и бутылку с маслом поменьше забирает Гогарн.
Наша полевая кухня оставила для нас довольствие из расчета на 3 дня. Еды у нас вдоволь. Гогарн поджарил оладьи и яичницу.
Здесь остаются и бронемашины Ярмера и Тони Бусса, здесь же крутится и наш главный ответственный за состояние техники Кайцик.
Ждем прибытия группы ремонтников.
Где-то около 9 утра организовываю горячую воду в одном из соседних домов и смываю с себя всю грязь последних дней.
Форму танкиста отдаю в стирку местной женщине, сам надеваю полевую форму.
После ковыляю в медпункт удалять осколок из глаза.
Остальные осколки помельче мне вытащили мои товарищи еще вчера — их засела целая уйма в области шеи, в коже головы, неглубоко, правда, так что проблем с их извлечением не возникло. В медпункте мне заклеивают ранки.
В глаз мне капают кокаин, после чего хирург щипчиками вынимает осколок. Накладывают пластырь на раненое бедро, засевший там осколок, доставивший мне столько мук, также благополучно извлечен.
Я вынужден остаться на медпункте, потому что мне забинтовали оба глаза. Так сказать, временно слепой.
Меня отводят в палату и укладывают на койку. В обед меня кормит гороховым супом санитар. Потом я снова ложусь и пребываю в полудреме.
Меня пришли навестить наш Кайцик и унтер-офицер Бутула. Вещи мои перегрузили на грузовик Хирша.
Ночью не могу заснуть, ворочаюсь с боку на бок — не дают покоя воспоминания о вчерашнем дне.
С утра нас кормят хлебом с медом. Потом обход врача.
В 9 часов меня отправляют в тыл, в Советскую. Меня укладывают на носилки, дают плитку шоколада и потом вместе с еще несколькими ранеными товарищами помещают в санитарную машину. Если бы я только мог видеть!
Дорога — а ехать приходится 90 километров — сплошная пытка. Машину трясет на ухабах, лежащий рядом со мной лейтенант стонет при каждом толчке.
Наконец, прибываем на место. Какое-то время лежим в санпропускнике, потом меня переносят в палату, все койки заняты, поэтому укладывают меня на соломенном тюфяке.
Уже 16 часов. Меня проводят к врачу на перевязку.
Тоска здесь смертная. Вечером выдают пол плитки шоколада, бутерброды с колбасой и чай. Раздаю раненым сигареты.
Рад неописуемо наступившему утру. Наш санитар буквально пляшет перед нами, стараясь угодить во всем. На завтрак хлеб с медом и сливочным маслом. Как же окаянно долго тянется время!
На обед фрикадельки с картошкой. Вкусно. Наш санитар зачитывает нам последнюю сводку ОКВ. На ужин вкуснейшие бутерброды с колбасой и фрикадельками.
С утра для меня и еще нескольких человек прозвучала команда «Подготовиться к маршу!» — нас перебрасывают в Георгиевск. Я тут же одеваюсь, чтобы освободить койку для других нуждающихся — в приемном отделении толпа раненых.
Выхожу во двор, чуть сдвинув вверх повязку, встречаю там Майера, прибывшего сюда к ремонтникам вместе с Таузендом.
Около 10 часов отъезжаем, все разместились в трех больших автобусах, в них как-то все же удобнее, чем в санитарной машине. Жаль только, что из-за повязки толком ничего не вижу. В Георгиевске нас принять не хотят — все госпитали битком. У фруктового киоска накупаем себе фруктов.
Чуточку приподнял повязку, но вижу еще плохо, поэтому приходится снова ее опустить на глаза.
Теперь наш путь лежит в Пятигорск. Там в полевом госпитале тоже черт знает что, поэтому отправляемся в центр города, где находится сборный пункт раненых. Меня и еще нескольких человек оставляют там. Полевой госпиталь расположился на окраине города.
Я сразу же иду к глазному врачу, он тщательно меня осматривает, обнаруживает еще один, совсем крохотный осколок и тут же извлекает его.