Он вскочил на верблюда и помчался навстречу противоборствующей стороне. Он обратился к солдатам Куфы, всем вместе и каждому в отдельности, и напомнил о письмах с приглашениями, о заверениях, которые были в них. Но все было напрасно, и надежд не осталось. Тогда, со слезами, катившимися из глаз, он обнял каждого из десяти «питомцев своего шатра», как называли его самых преданных спутников, и воскликнул: «Пусть Аллах вознаградит вас!» И они отвечали: «Мир тебе, о сын посланца Аллаха!»
Забрезжило утро 10 числа месяца Махаррама. Считалось, что в этот день Господь сотворил Адама и Еву. Началось сражение, хотя скорее то была бойня. Тридцать воинов из армии Язида не устояли перед воззваниями Хусейна: уступая его отчаянным мольбам, они покинули ряды. Преданная свита пала от руки безжалостного врага. Накануне вечером Хусейн соорудил вокруг своего бивуака небольшой бастион — навалил друг на друга шатры, вырыл широкий ров, который заполнил бревнами и хворостом. Но хрупкий оплот не мог устоять перед бешеной атакой противника. И вот уже подле Хусейна осталось пятеро, измученных жаждой и зноем. Все как один бросились они на наступавших и были убиты на месте. И все же войско халифа, казалось, остерегается поднять руку на сына Али. Вместе с Хусейном из Мекки везли годовалого ребенка, чей плач привлек его внимание. Он взял малыша на руки, но в тот же миг в его ухо вонзилась стрела и он пал бездыханным. Хусейн с благочестивым возгласом уложил тело на землю и потянулся за кувшином с водой. И тут же сам был поражен случайной стрелой, попавшей ему в лицо. Враги окружили его со всех сторон, копье в спину пробило его тело насквозь. Но он был уже мертв. На месте, где это произошло, впоследствии была сооружена гробница. Предание передается в поколениях, а место названо «Мешед-Хусейн», «Гробница Хусейна».
Прошли века с того трагического дня в месяце Махаррам, но память возвеличивает каждый эпизод неравной битвы, в которой Хусейн выглядит мучеником, принесенным в жертву ненависти Омейядов, как тот, кто отдал свою жизнь за народ. В Персии принято считать, что рытье канавы накануне сражения было исполнением пророчества Мухаммеда. Хусейна изображают стоящим у могилы пророка перед тем как идти в Ирак, где он молится: «Как я забуду свой народ, если мне предначертано отдать за него свою жизнь?»
Вся эта история «Питомцев шатра» подверглась крайней идеализации. Ежегодно, когда наступает первый месяц года, вся Персия в течение 10 дней предается грандиозному празднованию скорби, и в этом драматическом действе изначальный сюжет воспроизводится с такими ужасающими деталями, что при этом нередко и актеры приносятся в жертву, наподобие их исторических прототипов.
Больше нигде в целом свете не сможем мы наблюдать «подобное страстное выражение горя, торжество самоотверженного сопереживания, когда присутствующие забывают о ходе времени и несоответствии места. Грубо сколоченный помост становится подлинным местом событий.
Актеры, изображающие героев, камнями гонят воинов Язида со сцены. Исполняющий роль убийцы настолько входит в образ, что, забыв себя, по-настоящему обезглавливает стоящего перед ним исполнителя роли Хусейна — на глазах у публики!».«От Кербалы до Голгофы путь дальний, — пишет Мэтью Арнольд. — Однако страдальцы Кербалы явили взорам миллионов представителей человеческого рода тот самый урок, что был до бесконечности дорог нашему Спасителю на Голгофе, ибо он говорил: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф. 11: 28–30).
В первые дни месяца Махаррам все простонародье Мусульманской Индии вовлечено в это волнующее действо, которое достигает своей кульминации на десятый день. Он почитается суннитами так же, как и шиитами. Вскоре против Язида претендент на халифский престол — Абдулла (Абдаллах ибн Зобейр). Он принялся за дело с воодушевлением человека, нашедшего способ возбудить народную ненависть к правителю, который покинул священную столицу прежних дней ради водружения ослепительного престола в далеком Дамаске. Абдулла был приятен в обхождении и ловок в политике, что-то вроде Марка Антония на арабский лад. И он столь искусно влиял на чувства Хашимитов, что те немедленно провозгласили его халифом и охотно поклялись в верности.
Тщетными оказались усилия Язида, который стремился задавить восстание в самом начале. На его требования Абдулла отвечал оскорблениями, и чернь легко отказывалась от своих обязательств и выходила из подчинения. Отречения сопровождались своеобразными действиями: люди бросали в общую кучу свои туфли и тюрбаны с криком: «Вот я швыряю прочь Язида, как я швыряю свой тюрбан!» или «Я отшвырнул Язида, как я отшвырнул эту туфлю». Внушительность кучи свидетельствовала о единодушии толпы.
Омайяды были изгнаны из города и окружены. Но им удалось передать халифу прошение о помощи, и тот послал 12 тысяч всадников и 5 тысяч пехотинцев на выручку, под командой Меслима, сына Акбы, того самого, кто основал Каирван. Войско обнаружило, что Медина укреплена и окружена рвом, но через 4 дня город подвергся штурму и был взят. Сцены грабежа и насилия столь страшны, что их невозможно описать (683 г.). Армия пошла дальше на Мекку, где 60 дней в осаде сидел Абдулла, хотя Меслим скончался по пути, так и не достигнув священного города. Град камней и горящей нафты обрушился на город, на поврежденную Каабу по приказу нового командующего, Хасана. Но город пока отважно держался. Он был подожжен и превратился в пепелище, но и после такого несчастья непреклонные мекканцы остались верны себе.
В разгар величайших для Мекки бедствий араб на стремительном коне привез Абдулле известие, что Язида не стало. Он испустил последний вздох в Хаварине, в Сирии, в возрасте 39 лет, не процарствовав и четырех лет. Это событие, как повелось, стало сигналом для очередных волнений. Настал решающий момент для Абдуллы, но он об этом не знал. Хасан немедленно снял осаду и предложил Абдулле поддержку, пообещав вместе с ним отправиться в Дамаск. Он сказал, что Муавия, как он слышал, провозгласивший себя так халифом, был на редкость непригоден для этой должности. Абдулла опасался ему доверять, и возможность ускользнула.
Гибель Хусейна занимает самое значительное — после миссии пророка — место в истории сарацин. Она оказалась переломным моментом в давно назревавшем расколе ислама, который продолжается по сей день. «Убиенный Хусейн» — боевой клич, как для персов, шиитов (раскольников), так и для турок, которые признают правомочность халифов до Али и считаются суннитами (традиционалистами).
Прошли те времена, когда пророк жил с преданной ему Кадиджей, довольствуясь финиками и водой, когда Омар утолял голод самой простой пищей. С той поры, когда царила немыслимая простота, и неприхотливые, выносливые халифы служили образцом умеренности в пище и скромности в одежде, все переменилось. Муавия жил в показной роскоши в Дамаске. Язид одевался в шелка, окружал себя породистыми собаками и танцовщицами, пропускал священные часы молений, пил вино и превзошел в своем грешном образе жизни пороки всех правителей, о каких только мог слышать и знать. Он был не тем человеком, кто способен был создавать царства духовные или земные. Не соответствовал подобным целям и его хилый, невежественный сын. По смерти своего отца он взошел на трон как Муавия II, но по истечении полугода отказался от назначения. Он честно, хотя и малодушно признавал, что его дед занял трон, обойдя более достойного человека; что отец его не обладал необходимыми для должности достоинствами и что он не был залогом благоденствия для людей; и что самого себя он также не считал достойным. Он призвал к себе сановников и в удивительно простой речи сказал следующее: «Я решил отречься, но в отличие от более счастливого Абу-Бекра, я вижу подле себя Омара, кого мог назвать бы своим преемником. Нет, не могу я даже отыскать в своем окружении людей, которые могли бы взять на себя смелость выбрать подходящего для этой роли человека и отдать ему символы власти!» С этими словами Муавия II вернулся во дворец, заперся в своих покоях и не выходил на люди, пока смерть не прекратила его унылое существование (684 г.)
Так Абдулла, сын Зобейра из Мекки, остался единственным халифом, однако жители Дамаска не признавали его.
Они решили остаться верными семейству Абу Суфьяна, Омейядов. В поисках кандидата, они не нашли никого лучше Мервана, сына Хакима, в то время жившего в Медине, который, несмотря на преклонные годы, был крепок и полон сил. Он отличился, будучи секретарем Усмана, был хорошо осведомлен об особенностях и задачах этой должности, к которой — что греха таить — нескрываемо стремился. А тем временем наместник Басры, виновник убиения Хусейна, уже успел провозгласить себя халифом, но долго находиться на этой должности ему было не суждено. Жители Куфы воспротивились этому назначению и стали подстрекать народ Басры к восстанию. Пришлось новоявленному халифу в женском платье с позором бежать, и тогда Басра на время объединилась со всей Аравией, Хорасаном, Ираком и Египтом в поддержке Абдуллы. Мерван не прожил и года, и за столь короткий срок халифата ему не удалось насладиться ни одним мгновением покоя. Он умер в месяце Рамадан 684 года.
Все те же «пуритане», известные как хариджиты, те самые, что на поле под Суффином потребовали утверждения теократии, вышли из своих убежищ и пошли на Ирак, сея разрушение и смерть повсеместно. В то же самое время у части граждан Куфы, которые сокрушались о собственных деяниях на боле битвы Кербала, возникло неистовое желание отомстить за убийство Хусейна. Выбрав своим вожаком некого Сулеймана, они вышли за городские стены и, послав несколько человек на улицы, заставили их кричать: «Месть за Хусейна! Месть за Хусейна!» Сами же пошли на место гибели Хусейна и совершили моление возле его гробницы, прося о прощении. После этого тысячи людей бросились в овраг, ведший в сторону Дамаска. Они помчались в этом направлении только для того, чтобы наткнуться на посланную им навстречу армию халифа. Значительно превосходя их числом, она изрубила их в куски, несмотря на чудеса отваги, которые люди совершали в безумстве отчаяния. Месть за Хусейна так и не состоялась, но тут же выдвинулся новый герой, ведомый тем искони присущим человечеству чувством, которое заставляет ввязываться в предприятия, в которых заведомо не будет ни успеха, ни награды.
Когда умер Муавия II, его сын, Абд-эль-Мелик, еще не достигший сорока лет, был назначен халифом, несмотря на то, что его отец после отречения согласился с тем, чтобы власть досталась сыну Язида. Абд-эль-Мелик оказался втянутым в войну с последователями Сулеймана, которым в тот момент руководил дерзкий лидер Моктар, который добивался должности лейтенанта (заместителя) при Махди, обещанной ему пророком. Он поддерживал некого Мухаммеда, жившего в Мекке, сына Али от другой жены — не Фатимы. Моктар привык обращаться к своим солдатам в стихах. Он утверждал, что архангел Джабраил являлся ему в виде голубя. Он сражался с Хусейном на равнине Кербала.
Говаривали, что этот кровожадный военачальник казнил 50 тысяч человек, не читая тех, кого он убил в бою. В разгоревшейся битве никто не надеялся на пощаду, и сотня воинов, которые сами были на волосок от гибели, бездумно перебили пленных. Моктар сделался хозяином Куфы и правил в ней железной рукой, предавая смерти всякого, кто не отдавал дань памяти Хусейну. Абдулла послал своего брата Мусаба править в Басру, и Моктар выдвинулся против него с армией из 12 тысяч человек. Битва происходила недалеко от Куфы, и Моктар был вынужден отступить под прикрытие городских стен. С 6 тысячами человек, запертых вместе с ним во дворце, в глухом кольце блокады, оставшись в конце концов без припасов, он предложил сделать вылазку, чтобы прорваться. На это предложение отозвалось только 19 человек, и те, завернувшись в саваны, вырвались наружу и тут же встретили мгновенную смерть. Мусаб вошел и, связав руки оставшимся защитникам, отвел их на рыночную площадь, где перебил всех до единого (687 г.)
Сей благочестивый человек (в мусульманском смысле) теперь, когда враг стал брать верх, обратил ход мыслей к религии и через пустыню направился в Мекку, как простой паломник, совершающий хадж. В награду за заслуги Абдулла отдал ему наместничество в Ираке, и он сделал Басру своей столицей. Абд-эль-Мелик, неизменно раздраженный разделом халифата, строил планы, как бы обмануть Абдуллу и Мусаба, которым не только принадлежала Мекка, но и богатейшая долина, орошаемая Евфратом и Тигром, на которую, как он считал, у него были права, если он действительно халиф. Его сирийские подданные не могли совершить паломничество к Каабе, не услышав проклятий со стороны тех, кого они в любом случае уважали бы, чьему правителю принесли они клятву верности, и именно поэтому их доверие было подорвано. Тогда Абд-эль-Мелик сделал шаг навстречу: он установил в Иерусалиме алтари, к которым правоверные из Дамаска могли прийти как паломники; но, тем не менее, он считал, что настало время свергнуть Абдуллу и Мусаба.
В 690 году он отправился в Ирак, оставив управление столицей на попечение родственника по имени Амр. Этот человек, казалось, давно затаил недоброе против Абд-эль- Мелика. Он решил не упускать представившуюся возможность захвата верховной власти, на которую, как он считал, у него были права, ибо он был главой клана Омейядов. Слухи об его злонамеренных действиях дошли до Абд-эль- Мелика. Он вернулся и взял собственную столицу в осаду. Гарнизон тут же перестал подчиняться узурпатору, и вот уже Амр, в результате кровавых боев непосредственно на улицах города, попадает в руки халифа. После притворного примирения Абд-эль-Мелик вероломно казнит своего родственника, изгоняет его семью. Покончив с этим, он вновь отправляется в Ирак в сопровождении такого количества войск, какое он только смог собрать. Он заблаговременно посылает письма в расчете на то, что выдающиеся воины Мусаба перейдут на его сторону, что оказалось действительно эффективным. Мусаб сделал попытку опередить противника и выдвинулся навстречу, в место, известное как Маскам, на краю пустыни где-то неподалеку от Пальмиры, где обычно и происходили чудеса удали и кровожадной жестокости и где, наконец, был умерщвлен и сам Мусаб. После битвы Абд-эль-Мелик проследовал к Куфе, с триумфом вошел в нее, раскидал мешки золота ликующим толпам и, расположившись во дворе, дал аудиенцию гражданам и благосклонно принял их неофициальные заверения в повиновении.
К нему во дворец и принесли голову Мусаба. Заметив, что один из стоявших рядом содрогнулся, он спросил его о причине. Тот ответил: «Стоя на этом месте, я видел голову Хусейна, принесенную наместнику Куфы; потом я видел, как точно так же голову наместника принесли Моктару; потом голову Моктара принесли Мусабу. И вот теперь голову Мусаба принесли тебе!» Ужас охватил халифа, когда он услышал это зловещее пророчество, и он отдал приказание, чтобы палаты, свидетели череды мрачных перемен, были разрушены, с тем чтобы его голова в будущем не оказалась перед следующим завоевателем. Абд-эль-Мелик оставался в Куфе еще сорок дней, отдал распоряжения гражданам, оставил сановников для управления ими.
Успехи на Востоке придали Абд-эль-Мелику уверенности, поэтому вернувшись в Дамаск, он решительно настроился продолжить борьбу с Абдуллой. Шел 691 год. Пока халиф размышлял об очередном походе, перед ним появился человек, рожденный в то время, когда куфанцы отказали Али в помощи. В младенчестве он, как сообщает предание, отказывался от любой пищи, пока жизнь его не повисла на волоске. И тогда появился Иблис и подсказал, чтобы ему дали кровь ребенка, кровь козла и змеи, — и тогда его голод впервые был утолен. В юности он не мог перестать проливать кровь, и когда он повзрослел, то главным его наслаждением была резня. Звали его Хеджадж. Ион сказал халифу: «Во сне мне было видение. Я убил Абдуллу, захватившего Мекку; поэтому пошли меня к нему, и я точно приведу его прямо в твои руки».
Этому противоестественному человеку халиф в конечном счете поручил возглавить экспедицию и дал ему достаточное количество людей. Хеджадж спешил выполнить свою миссию. Он пришел к Абдулле, пройдя Медину и не причинив ей вреда, и после короткого отдыха в Таифе с первого захода одержал победу. Потом он послал за подкреплением, а сам засел у города и устроил самую обыкновенную осаду. День за днем, месяц за месяцем сторонники Абдуллы противостояли безмолвным угрозам голода и силе метких копий, брошенных осаждавшими. Наконец даже неумолимый Хеджадж написал Абдулле, чтобы тот сдавался и избавил священный город от нестерпимых мук. С истинно арабской непокорностью Абдулла ответил отказом, несмотря на то, что жители оставляли свои посты и родные сыновья просили его пощадить людей.
Наконец наступила развязка, своего рода повторение истории Хусейна и Мусаба. Абдулла, с горсткой приближенных, вырвался наружу через проделанную неприятелем брешь в стене, чем озадачил даже своих врагов. Он срубил голову одного из завоевателей. Крик «Аллах Велик!» раздался со стороны войска Хеджаджа, что должно было подтвердить, что Абд-эль-Мелик — неоспоримый халиф ислама и что города Мекка и Медина утратили всё свое былое значение.
Хеджадж был оставлен командовать силами в Мекке, и, фактически, во всей Аравии. Он разбил Каабу, которая уже была частично сожжена, но после восстановлена во время правления Абдуллы. Он жестоко правил несчастными мекканцами и нередко подвергал их пыткам лишь затем, чтобы насладиться их страданиями.
В 695 году восстание в далеком Хорасане вынудило Абд-эль-Мелика послать на восток сильную личность. Хеджадж был правителем Ирака, он отправился в Куфу, вошел туда стремительно, во главе огромного войска. Направился прямиком к мечети, встал у амвона и объявил трепещущим людям, что пришел заставить «злодея нести тяжесть содеянного», что перед собой он видит «головы, созревшие для жатвы, тюрбаны и бороды, обагренные кровью».
«Рабы мятежа и коварства, я не из слабых. Я обдеру вас, как с деревьев снимают кору. Я высеку вас кнутом, как секут верблюда, отставшего от стада. Я раздроблю вас в крошку, как дробят щебень у дороги. Я Хеджадж, сын Юсу- фа! Когда я бреюсь, то задеваю кожу!»
В Басре он произносил подобные речи, от которых число его противников только росло. Но он их быстро успокоил, чего, собственно, от него и ждал хозяин. Подобным образом он одолел и мятежного наместника Хорасана, передав весь регион под власть халифа. Именно в этот период Хеджадж основал город Васит, расположенный на полпути от Басры в Куфу, чтобы ему было легче оттуда руководить ситуацией в регионе (ок. 702 г.).
В то же время фанатичные хариджиты взбунтовали огромную территорию внутри халифата. Своими отчаянными действиями они причиняли постоянно беспокойство Абд-эль-Мелику и его наместникам. Они оказались самыми свирепыми и непримиримыми врагами, каких только Хеджаджу приходилось видеть. Но в свое время удалось справиться и с ними. Последний их вожак — Шебиб, побеждавший Хеджаджа в нескольких битвах, утонул во время отступления, после стычки, во время которой его армия была разбита. После гибели Шебиба установился мир во всех владениях Абд-эль-Мелика. Спокойствие продолжалось целых пять лет (с 696 г.)
Царствование Абд-эль-Мелика ознаменовано тем, что появились первые сарацинские монеты. Время выплаты дани Константинополю подходило к концу, и этот халиф отказался платить в монетах империи. Аравия, Сирия, Ирак — все зависели от Персии и Византийской империи, пользуясь ее деньгами. Когда Абд-эль-Мелик впервые попытался расплатиться арабскими монетами, монарх отказался их принять. Тогда халиф отказался платить в какой- то иной форме, а будучи одним из сильнейших правителей в мире, он мог настаивать на своем отказе и тем самым добиться еще большей независимости.
Пока продолжались войны между халифом Дамаска и Мекки, жители Африки, которые прежде искали покровительства сарацин, отказались от обязательств. Абд-эль-Мелик, как только собрался с силами, попытался призвать их к порядку и послал на запад армию под командованием Хасана (692 г.). Она прошла вдоль северного побережья до Каирвана, далее к Карфагену, подчиненному после долгой осады (жители разбежались кто в Андалусию, кто на Сицилию). Берберов этого региона подчинить было не так просто, но в конце концов они сдались и вся территория оказалась в подчинении халифа.
Проводники отвели сарацин в горы на юго-запад от Карфагена. Там у берберов было стойбище, которым правила царица Кахина (698 г.). Произошла суровая битва, и, хотя многие факты сомнительны, царица была в результате схвачена и обезглавлена в присутствии сарацинского военачальника. Но дело не было закончено, пока африканцы не опустошили сами всю территорию от Триполи до Гибралтарского пролива. 12 тысяч берберских воинов влились в армию сарацин, в Дамаск из покоренных городов полились многочисленные трофеи. Так в третий раз сарацинами была захвачена Африка, но их главенство и на этот раз было вскоре свергнуто, причем греческое население было бы даже радо вернуть арабов, дабы те защитили их от варварских вождей, чье правление оказалось попросту невыносимым.
Правление этого мощного халифа завершилось в 705 году, и на его место пришел старший сын Валид, с которым слава династии достигла вершины.
Абд-эль-Мелик был человеком неординарных военных способностей, о чем говорит расширение границ его государства и расправа с соперниками. К тому же он имел слабость к литературе, поощрял сочинителей, делал им дорогие и лестные подарки. Во времена его правления прославились три великих поэта раннего халифата — Актал, Фараздак и Джерир. Их не переставали восхищать слава и богатство халифа. Актал был первым любимцем, удача значила для него немало: он одевался в превосходные одежды из шелка, украшал себя золотыми цепями и позволял себе немыслимую фамильярность в отношениях со своим покровителем.
Когда Валид подхватил бразды правления, выпавшие из рук покойного, он, что вполне естественно, решил продолжать наиболее успешные, с его точки зрения, направления отцовской политики. Сам он был из тех, кто неравнодушен к роскоши, человек утонченного вкуса, в том смысле как тогда понимался «вкус», и ему доставляло удовольствие возводить грандиозные здания, украшая их со свойственным восточной архитектуре размахом. Он явно стремился оставить после себя такие памятники, чтобы слава о нем продолжилась в веках. И в этом он преуспел.
В Каире на месте одной старинной мечети он приказал воздвигнуть новую, украшенную колоннами с позолоченными капителями. Построенная еще отцом Валида Иерусалимская мечеть была им расширена и заново отделана, после чего к ней устремились потоки паломников. Валид послал в Мекку столичных зодчих, велев им снести и перестроить сооружения, перед которыми так благоговели правоверные. Халиф пошел наперекор чувствам людей старшего поколения, еще больше отойдя от той изначальной простоты, которую они хранили в памяти с юных лет. И далеко не все, что он задумал, совершалось вдали от дома. Так, он изгнал христиан Дамаска из древнего храма Иоанна Крестителя, где хранились многочисленные останки мучеников и святых, несмотря на то, что на нужды этого храма византийские власти всегда щедро жертвовали золото. Затем тысячи нанятых Валидом каменщиков приступили к переделке храма в мечеть, соединяющую черты греческой и персидской архитектуры. Таким образом, были заложены основы сарацинского стиля, изящество и роскошь которого позже окажут влияние на развитие западноевропейской готики.
Пока Валид роскошествовал в Дамаске, потворствуя своим высокохудожественным вкусам, его полководцы сражались за империю в Малой Азии, Хорасане, Африке, не давая забыть об его могуществе. Они опустошали Каппа- докию, Армению, Понтийское царство и Галатию, и, как обычно, приводили в Дамаск толпы пленных с грудами богатой добычи. Они переправились через Оке, гоня перед собой тьму спасающихся бегством жителей Туркестана, и захватили Бухару. Новое нападение на Самарканд — и после длительной осады он принужден ежегодно платить огромную дань золотом, и, кроме того, — поставлять три тысячи человек в год на невольничьи рынки Дамаска. Вопреки любым предсказателям, сарацинские полководцы перешли границы провинции Синд и очутились вблизи истоков великих рек Индии (708 г.)
Их флот на море наводил страх на Сицилию и Сардинию, разоряя города и унося добычу, увозя пленных. Множество прекрасных юных девушек попадало на невольничьи рынки и в гарем халифа. Повсюду при упоминании о сарацинах воцарялся ужас, ибо в те времена не существовало международного права, и от правителей не ждали ничего, кроме жесточайшего, ничем не сдерживаемого деспотизма. Итак безгранична была власть халифа, что уже, кажется, не осталось ничего, что бы ни было ему подвластно. В своих завоеваниях сарацины дошли до Геркулесовых Столбов.
Нам знаком и этот порыв к атлантическим просторам, и те сетования, вторящие, казалось бы, Александру Великому, на то, что не осталось мест, которые можно было бы еще завоевать… И вот очередной сарацин, в стремлении пойти дальше всех, находит выход. Успех — это не всегда то, что нужно для плодотворной жизненной борьбы, и в те ранние годы, когда закон был слаб, а правители своевольны, полководец никогда не мог быть уверен, что завоевал прочное расположение своего повелителя, проводя в жизнь его планы.
В начале своего правления Валид отправил некого Мусу в Африку, дабы завоевать ее вновь, успокоить этот неугомонный край. Военачальник добрался до места, где сходятся — на расстоянии 15 миль — Африка и Европа. Город Сеута, расположенный на скалистом мысе, обращенном в сторону громадных скал, что окружают пролив, в первую очередь подвергся яростному напору завоевателей. Победа над ним была всего лишь предвестием, началом таких значительных завоеваний, которые раньше вряд ли кому и снились. Через Геркулесовы Столбы победителям суждено было пронести идею о мусульманском превосходстве на континент, который до поры оставался им совсем незнакомым.
За триста лет до описываемых событий яростные вестготы ворвались в Испанию и свергли в ней римскую власть. Но вот теперь они и сами ослабели, готовые пасть перед превосходившим их противником. Уже больше века готы исповедуют христианство, так что для захватчиков они — тот же враг, с которым мусульмане постоянно сталкиваются на берегах Босфора.
Правителем готов в Испании в то время был Родерих, имени которого суждено было занять особое место в сердцах поэтов и сочинителей баллад и быть окруженным таким романтическим ореолом, каким наделяли немногих героев его ранга. Романтика, по сути, перечеркнула подлинную историю злосчастного монарха. Родерих был сыном герцога Кордовского, при короле Витице сумел подняться достаточно высоко, обрел известность и, воспользовавшись случаем, захватил трон, а короля изгнал (708 г.). Сыновья Витицы, не сумевшие совладать с ним, переправились на африканскую сторону и нашли поддержку у графа Хулиана, начальника крепости Сеуты, который предложил вернуть им отцовский трон.
В связи с этим отношение Хулиана к Мусе изменилось полностью: вместо врага он стал видеть в нем желанного — союзника, чем несказанно удивил мусульманского военачальника. Так, он не только предложил (лично или через Тарика ибн Зияда) сдать крепость Сеуту, но и взялся провести сарацинскую армию дальше, к самым желанным победам и богатым трофеям. Муса не был готов к столь внезапным переменам и, естественно, усомнился в искренности бывшего противника, однако выпавший ему шанс решил не упускать. Он послал в Дамаск гонца, чтобы получить разрешение на ответные действия. В письме он объяснял, что климат в той стране, куда он собирается войти, более мягкий, чем в Сирии, что поля там плодороднее, чем в Йемене, растительность благоуханнее, чем в Индии. Что рудники там богаче драгоценными металлами, чем в Катае, а берега покрыты яркими цветами и пленяют нежными ароматами, будто это Эдем. Халифу, падкому до чувственных удовольствий, всех этих благ для халифа показалось даже с избытком. Он послал Мусе разрешение с тем же восторгом, с каким тот его просил. Правда, халиф предупреждал подчиненного, чтобы тот не рисковал до тех пор, пока не убедится, что странная перемена в намерениях графа не была притворной.
Получив долгожданное разрешение, Муса послал через пролив отряд из 400 пеших солдат и сотни всадников под командой некого Тарифа, который высадился в месте, по сию пору носящем его имя, напоминающее нам о «тарифах», то есть о тех суммах, что взимаются с судов, проходящих этими водами.
Набег позволил воплотить в жизнь все мечты и надежды военачальника Тарифа, и к октябрю он вернулся к Мусе, нагруженный богатой добычей, с большим количеством пленных. Как можно скорее была подготовлена вторая, более грозная экспедиция в обреченную страну готов. Тарик, который ее возглавлял, высадился на скале, которую древние называли Кальпе, а современный мир знает как Гибралтар (от арабского «Джебел-аль-Тарик», «гора Тарика»).