Первейшей заботой Аббаса, после того как он уничтожил целую династию своих противников, стало сохранение халифата для родственников и приспешников, и в этом вопросе он проявил незаурядную природную находчивость. Он собрался объединить семью Аббас общими интересами и поделил царство на несколько частей, раздав каждую разным членам семьи. Так, Мансуру, его брату, он доверил управление Ираком с Месопотамией. Дяде он отдал Йемен, другому дяде (Абдалла ибн-Али ибн Абдалла ибн Аббас) досталась Сирия, еще одному — Басра, следующему — Египет. Абу Муслим, которому он был обязан своим возвышением, получил Хорасан. Племянник утвердился в Куфе, а еще один родственник — в Мосуле. Африка и Испания не заботили его, так успели отойти от него.
Сделав все распоряжения относительно преемственности прав своей династии, Абул Аббас умер в Анбаре, стоящем на Евфрате на 34 году жизни (754 г.).
Династии, которую при данных обстоятельствах основал Абул Аббас, суждено было длиться пятьсот лет, в такой пышности и таком сказочном богатстве, что Омейяды не могли даже и мечтать. Мансур («Победитель»), брат Аббаса, которого тот назначил своим преемником, был наместником в Ираке. Но в тот момент, когда халиф находился при смерти, он совершал паломничество в Мекку в обществе основателя династии, Муслима, желавшего вознести благодарность Аллаху за доброту и дарованный ему успех. Именно ему выпало первым приветствовать Мансура в качестве нового халифа, и этому завидному примеру тут же последовали все окружавшие их паломники.
Во главе религиозной процессии Мансур двинулся к Ираку. Но едва он подошел к границам собственного удела, как ему донесли, что те средства, которыми Аббас добивался укрепления семейных чувств и усиления династии, создали ему страшного конкурента. Его дядя, Абдалла, тот самый, кто первый выбрал черный цвет для своего знамени, ставший правителем Сирии в награду за свою службу во время войн с Мерваном, требовал теперь высшей должности и был на пути в Дамаск. Он рвался в ту часть Ирака, где у Аббасидов были правительственные учреждения и суд.
Муслиму предстояла тяжкая обязанность пресечь мятеж, и вот двое бывших друзей встречаются в смертельной схватке на берегах Мигдонии, близ древнего Низибиса, того самого злосчастного города, что в прежние времена бесконечно переходил из рук в руки — от византийцев к их восточным соседям. Долго длилось сражение с непредсказуемым исходом, пока наконец победа не осенила знамена Муслима, войско же мятежников разметало по полю. Абдалле на какое-то время удалось спастись бегством. И вновь Муслим оказал великую услугу Аббасидам. Но его успех обернулся для него крахом. Халиф предложил ему правление в Сирии, поскольку пост оказался свободным, но он отказался переехать из Хорасана, где он привык под защитой высоких, неприступных гор прогуливаться и размышлять. Все население этого края единодушно поддерживало его. Халиф с подозрением отнесся к непонятному выбору благополучного своего сторонника и категорическим тоном вызвал его в суд. После некоторого промедления Муслим подчинился, был со слащавой сердечностью встречен — и вскоре заколот кинжалами наемных убийц. В 754 году изувеченное тело великого основателя новой династии было безжалостно сброшено в Тигр!
Испания и Африка были для халифата потеряны, и Мансур прибег к давно испытанной схеме своих предшественников. Он бросил армии к границам империи византийских владык, приказав своим войскам для начала завоевать Мелитену (Малатия) в восточной Каппадокии, в то время имевшую большое значение. Считалось, что эта местность была освоена в древности царицей Семирамидой. Траян превратил Мелитену в великолепный город. Юстиниан окружил его новыми стенами. А еще это место связано с тем, что в 577 году здесь была одержана победа византийцев над персами. Крепость была захвачена и разорена. Охранять ее остался гарнизон из четырех тысяч сарацин, а победоносное войско халифа проследовало через Киликию в Памфилию, где встретило византийское войско, которое разбили наголову на реке Мелас. В этот момент авангард настигла весть о новом восстании в Хорасане, которое подняли последователи Абу-Муслима, принадлежавшего к хариджитам. Последние были известны еще как равандиты, поскольку являлись жителями города Раванда. Их учение до сих пор известно мало.
Мансур в 557 году совершил паломничество в Мекку, приобрел там несколько зданий, которые стояли вплотную к мечети, и за их счет расширил ее территорию. Затем он отправился в обратный путь, в Ирак, через Медину, посетив по дороге гробницу пророка и город Иерусалим, после чего устроился в Аль-Хашимии, неподалеку от Куфы. В это время равандиты вновь дали о себе знать, но они были тут же присмирены, а их лидеры брошены в тюрьмы. Репрессии властей незамедлительно вызвали еще более яростные выступления недовольных. На тюрьмы нападали, освобождали заключенных. Халиф был осажден в своем дворце. Мансур возглавил кампанию по подавлению мятежа, подверг себя огромной опасности, но в результате мятежники были побеждены и разогнаны. Событие вывело из себя и халифа, и жителей Аль-Хашимии, а поскольку идти на сближение с куфанцами, по соседству с которыми он обосновался, Мансур не был намерен, то решено было основать новую столицу. Выбранное для нее место находится на берегу Тигра, недалеко от уже упоминавшегося в предыдущих главах Мадайна, только немного севернее. Дав городу имя Багдад и называя его «Обителью Мира», Мансур поместил свой дворец в центре, окружил его кольцом стен, сделав так, чтобы из любого городского квартала путь был одной протяженности. Крепостные валы были окружены рвами с водой из реки, а для пущей защиты выстроено было сто шестьдесят башен. Искусные ремесленники, зодчие и каменотесы, живописцы и золотых дел мастера внесли свой вклад в украшение великолепного города, которому надлежало воплотить в себе все величие династии, считавшей богатства сотнями миллионов и не скупившейся на затраты, показывая свои сокровища всему свету. О том, какой отрадой представал взору Багдад, сотворенный Мансуром, могут рассказать стихи, описывающие павильоны другого владыки.
(Перевод с английского)
Тщеславное желание возвеличить новую столицу привело к запомнившемуся надолго конфликту, оставившему о себе память не только в истории, но и литературе.
Как повествует история, во время халифата Аббаса ко двору из Хорасана приехал с визитом представитель знатного персидского рода Бармакидов по имени Джаафар, который подарил халифу перстень с ядом, пояснив, что в случае нужды он может сослужить владельцу службу. Его сын Халид стал главным визирем еще при Аббасе и продолжал занимать ту же должность у Мансура. Семья обладала несметным богатством, а Халид мудростью, красноречивостью, чистосердечием и храбростью превосходил в те времена любого. И столь велико было влияние Халида, что когда Мансур с головой ушел в строительство Багдада и предложил выкрасть в Мадайне, из дворцов Хосрова, великолепные колонны, Халид посмел возразить. С мудростью изворотливого политика он заявил, что разрушить знак величия Персии означало бы уничтожить доказательства мощи ислама, который одержал над ней верх. Датой основания Багдада принято считать 762 год. Возражения Бармака сочли убедительными, и дворец персидского правителя трогать не стали.
Правнуки Али заявляли о себе то в Мекке, то в Ираке, то в Хорасане, то в Египте, не упуская шанса устроить набег и что-нибудь прихватить у халифа. Мансур тщетно пытался найти место, где они укрывались. Он знал, что, потеряв свои привилегии, они рассчитывали получить свое, помогая Муслиму утвердить династию Аббасидов, что они затевают месть и со временем непременно воспользуются подходящим случаем. В 762 году такой случай, как они полагали, настал, и один из них, по имени Мухаммед, отрыто заявил, что имеет право быть халифом в Медине, где у него набралось приличное количество сторонников. Мансур послал против него армию. Мухаммед был разбит и уничтожен, однако его последователи в Ираке сочли себя достаточно сильными, чтобы отомстить за его смерть. Они возвели на престол в Басре брата покойного, Ибрагима, и он выступил во главе войска против Куфы. Тем не менее ему не суждено было превзойти брата на поле брани: пущенная наугад стрела пронзила ему шею, и он погиб. А вместе с ним навек ушли все надежды Алидов наверстать упущенное. Мансур распорядился, чтобы города Куфа и Басра были окружены стенами и охранялись бы гарнизонами, достаточными, чтобы приструнить переменчивых жителей в случае, если тем вдумается встать на сторону нового возмутителя спокойствия. Потом начались беспорядки в Африке, и туда была послана армия, которая загнала взбунтовавшихся берберов в горы. Вскоре они, тем не менее, стали возвращаться, и тогда военачальник сарацин сурово, но, как полагают, заслуженно им отомстил (772 г.). Вскоре он подавил мятеж в Триполи (773 г.) и установил мир в этой части халифата, где, почти как в Хорасане, обстановка всегда была накалена.
Мансур тем временем вступил в ту пору жизни, когда земное существование на исходе, и он пожелал совершить прощальное паломничество в священный город. Своим преемником он назначил старшего сына Ису. Но перед тем как тронуться в путь он отказался от своего намерения и освободил сограждан от данной ему присяги. Иса отказался от притязаний под давлением Халида Бармака. В дальнейшем о нем говорили, что это человек, который был «завтра», но перешел в «послезавтра», так как вместо него был назначен младший брат Мехди, принявший присягу народа. Мансур тогда уже отправился в Мекку, но умер, не дойдя до города трех миль. Он был предан земле с соблюдением обрядов, подобающих при совершении паломничества (ихрам), а последние молитвы над его телом прочел внук Харун аль-Рашид (775 г.). Мансур представлен арабскими историками как человек исключительной красоты, с блестящим умом, который омрачала только некоторая скупость, за что некоторые из его окружения весьма его порицали.
Весть о кончине халифа дошла через пустыню в Багдад за 11 дней, и знать тут же согласилась признать полномочия Мехди, как все и ожидали. Новый правитель оказался щедрым по природе, он проявил замечательное стремление заботиться о благосостоянии своего народа. Он не только окружал себя мудрыми политическими деятелями, но и лично принимал в своих покоях подданных, как мог, помогал им в их невзгодах. Он позволил многим заключенным, посаженным в тюрьму строгим Мансуром, выйти на волю. Пострадавшим по той же причине наместникам он дал возможность вернуться к своим обязанностям.
Не прошло и года со дня его воцарения на троне, как Мехди решил совершить паломничество в Мекку, и в ходе подготовки он позволил себе известную роскошь. Над путешествующим принцем и его свитой несли балдахин, защищающий от солнечных лучей. Множество верблюдов были нагружены снегом из Хорасана, предназначенным, чтобы освежать воздух. Были предприняты все мыслимые меры, чтобы избежать физических неудобств и обеспечить наиболее полное удовольствие от поездки. По прибытии в Мекку экстравагантность халифа стала еще более вызывающей: миллионы золотых монет, привезенных из Йемена и Египта, были розданы счастливцам; богатые покрывала были сняты с Каабы, а на их место водружены новые, из плотного шелка. В Медине тоже достроили и украсили мечеть, дабы она была достойна великого владыки. Не была забыта и дорога, ведущая в священные города: были поставлены камни, на которых обозначалось расстояние от
Багдада до Мекки; в удобных местах сооружены караван- сараи; для утоления жажды пилигримов были вырыты колодцы и водоемы; устроены перевалочные станции, где можно было сменить верблюдов и ослов, причем не только на пути к Мекке, но и в Йемен, так что пересылка срочных и важных официальных депеш могла быть быстрой и надежной. Вот на такие расходы пошел Мехди, заботясь о благе государства.
Но не всегда, однако, под сенью его знамен царило спокойствие. И первыми выступили против щедрого государя в бунтарском Хорасане (Провинции Солнца).
(Перевод И. Трояновского)
Так поэт представляет читателям Хакима, прозванного Моканна, «пророка под покрывалом», возглавлявшего в то время в Хорасане тайную секту. Прозвище его вызывало в памяти правление Муслима, от которого Хаким, должно быть, узнал то, что ему было известно об исламе. Он появился в 670 году и стал утверждать, что Аллах воплощался в Адаме, Ное, Муслиме, а теперь вот — в нем. Его последователи стали злейшими врагами мусульман и совершали разбойничьи набеги на их территории. Мехди послал против них армию, и столь велика была ее численность, что, говорят, тридцать тысяч сторонников Хакима покинули поле боя, заранее видя, что их дело проиграно (ок. 779 г.) Запертый в своей твердыне, Хаким отравил и сжег всю свою семью, после чего бросился сам в огонь и весь сгорел, за исключением волос. В оставленном им письме говорилось, что он вернется вновь в образе пожилого человека, скачущего верхом на сером звере, и еще долгие годы его второго пришествия ждали.
Былая тяга к завоеваниям уступила место роскоши и удовольствиям, а армий халифата теперь едва хватало, чтобы поддерживать порядок внутри страны. Но Мехди все же был захвачен желанием, которое было весьма сильным в его предшественниках: отомстить Византийской империи. Первый отряд, который он отправил в этом направлении, вынужден был отступить в Сирию, хотя они успели дойти до города Дорилеум во Фригии, но успешную атаку на него произвести не удалось. На следующий год Мехди собрал огромную армию из крепких хорасан- ских солдат, сам встал во главе войска, оставив в Багдаде старшего сына, Хеди, и взял с собой Харуна аль-Рашида, который под началом Халида Бармака получил боевое крещение.
В 785 году Ирина, вдова Льва IV, стала править в Константинополе от имени своего сына, Константина V. Италия в результате завоеваний Карла Великого окончательно порвала с Восточной империей. Императрица понимала, что ее единственной надеждой на успешные завоевания было бы наступление на сарацин. Для этой цели она подготовила армию из 90 тысяч воинов. Мехди собрал не меньше и отправил вперед под командованием Харуна, с целью захватить владения императрицы. Победы сопровождали черное знамя Аббасидов, и вот наконец Ирина смогла разглядеть походные огни сарацин, ползущие вверх по крутым берегам Босфора. Последовало сражение за право владеть городом, и сарацины одержали победу. В ужасе Ирина стала умолять о мире, и в ответ на ее обещание выплачивать халифу ежегодно громадную, дань сарацины прекратили боевые действия. Сверх того, сарацины получили с собой в обратный путь проводников и провизию, а халифу удалось прихватить еще и тысячи пленников, животных, а также большую сумму наличных денег.
Преуспевший на поле брани, Мехди смог теперь уделить внимание распространителям лжеучений, которые то и дело возникали среди подданных его владений, а кроме того, — заняться развитием литературы и искусства. В 784 году он вознамерился, хотя и был еще не стар, закрепить право наследования короны за сыном Харуном. Но не успел он воплотить в жизнь этот замысел, как жизнь его внезапно прервалась, то ли по несчастливой случайности на охоте, то ли из-за оплошности с дозой яда, предназначенного кому-то другому (785 г.). Память о нем надолго вошла в сердца его подданных: его ценили за справедливость и щедрость, за то, что он украсил мечети в Мекке, Медине и Иерусалиме, за то, что он был единственным в династии, кто не нарушал запрета на употребление вина. Царствование было отмечено, по наблюдениям Табари, увеличением ересей, что, вероятно, объяснялось усилением персидского влияния. Явилось множество таких, кто сомневался в откровениях Корана, не верил в пророка, бессмертие и рай, кто погряз в неумеренных удовольствиях, пропуская посты и молитвы.
Хеди поспешно провозгласили халифом в покоях его отца (785 г.), а неугомонные Алиды ту же предприняли шаги, чтобы учинить очередной бунт ради собственных интересов. Так случилось, что они устроили демонстрацию в Мекке во время паломничества, когда город был полон прибывших из всех частей халифата. Среди последних, естественно, было немало Аббасидов. Завязалась кровавая свара между приверженцами разных фракций, и злосчастные потомки Али вновь оказались побежденными.
Хеди суждено было наслаждаться привилегиями верховной власти всего несколько месяцев, причем большая часть его дел касалась всякого рода атеистов, нигилистов или материалистов. Но он успел подумать и о том, чтобы обеспечить передачу власти старшему сыну, вопреки пожеланиям собственного отца, о которых ему было известно. Замыслы были расстроены Халидом, в котором жила нежная забота учителя к ученику и который не забыл все то, что он получил от Мехди. Хеди был не в самых лучших отношениях с матерью, которая, как он считал, слишком часто вмешивалась в дела управления государством. Испытывая к ней неприязнь, он попытался ее отравить, но замысел был раскрыт, и его самого задушили подушками в 786 году. Царствие продлилось всего 15 месяцев. Он умер в возрасте 26 лет.
Мы достигли той блистательной эпохи, когда одновременно правили герои романтических легенд — и создатель империи Запада Карл Великий, и своенравный правитель Востока Харун аль-Рашид. Кажется, стоит перевернуть страницу, — и перед твоим взором паладины, а слух услаждает вкрадчивый голос царицы Шахерезады. Знакомые сцены, насыщенные рассказами о джиннах, эфритах, злых духах. Яркая медь минаретов сияет на каждом углу. По реке Тигр плывут пестро разукрашенные увеселительные лодочки. Мы заглянем в гроты, где разбойники прячут награбленное добро. Мы будем ступать по ночным улицам Багдада в обществе халифов, истинных и мнимых. Мы услышим шепот, предлагающий обменять старую лампу на новую. Мы войдем в роскошные покои о 24 окнах, а увидев вверху башни недостроенное навершие, вспомним поэтические строчки:
Для целого мира это край мечты и волшебной сказки, но для тогдашних жителей Багдада все было иначе. Для них Харун — монарх из плоти и крови. Его секира не была порождением мечты, а его чудачества вовсе не были выдуманы поэтами для забавы. Богатое восточное воображение еще не породило тогда самые увлекательные страницы о приключениях и причудах деспотов. Население Багдада вовсе не улыбалось при мысли об очередной выходке своего властелина: при одном звуке его имени они трепетали в ужасе оттого, что кому-то из них выпадет судьба Бармаки- дов, что кривой меч палача перерубит их собственную шею. Те, кто в те дни родился на «брегах Тигра», кто рос, созерцая
кто мог вкушать отдых под сенью лимонных рощ, кто видел «распахнутые двери зал, прохладный сумрак, светильники, расшитые диваны», едва ли радовались окружавшей их роскоши. Ведь на каждом шагу их преследовал страх — страх, основанный на самом неприглядном опыте жизни при тирании, требовавшей безоговорочного подчинения, власти «доброго» Харуна аль-Рашида, о котором поэты в последствии рассказывали такие занятные истории.
Царствование этого монарха, поднявшего величие халифата на доселе небывалую высоту, можно разделить на два периода. Во время первого суверен, сам не избегавший удовольствий и роскоши, позволил своим министрам, сыновьям Бармака, вести повсеместно локальные войны с целью завоевания или в подавления бунта. Этот период закончился в 803 году, после чего обстановка в халифате резко обострилась и с каждым годом становилась все хуже, окончательно разладившись после смерти халифа (809 г.).
Бармакиды были покровителями литературы, искусства и наук. Они привлекали в столицу образованных людей, и Харун способствовал этой политике, а величие Багдада достигло всех мыслимых и немыслимых пределов, насколько это можно выразить словами (ведь читатель привык связывать «величие» со сравнительно простым укладом XIX века). В создании Багдада принимал активное участие брат халифа Ибрагим, человек больших способностей, который впоследствии станет одним из претендентов на трон, и факт его помощи в строительстве не следует сбрасывать со счетов. Главным визирем, на которого возложено было основное бремя государственной власти, был Яхья, сын Халида, сына Бармака; именно он способствовал развитию торговли, всесторонне занимался внутренней политикой, укреплял границы, и, защищая провинции, добивался их процветания. Его сын Джаафер правил в Сирии и Египте, не говоря о прочих постах. Семья была украшением чела, венцом на голове халифа, выражаясь словами летописца; то были ярчайшие звезды, обширный океан, неукротимый ливень, благодатный дождик, убежище для страждущих, утешение для бедствующих. Они преподносятся как люди настолько великодушные, что история их благодеяний выглядит совершенно как страница из «1001 ночи».
Алиды восстали в Африке в 792 году, и Бармакиды подавили их. Беспорядки происходили в Дамаске, Мосуле, Египте, среди хариджитов, но сильные министры справились и с ними, и все это время халиф имел возможность продолжать свою деятельность в качестве покровителя поэзии и искусств. Вокруг него роились мудрецы, музыканты, остроумцы, поэты, законники и богословы, — он вдохновлял каждого, в соответствии с избранным поприщем. В 802 году на константинопольский трон сел новый император — место Ирины занял Никифор. Он заискивал перед Карлом Великим на Западе, а с Харуном на Востоке вел себя вызывающе. Халифу он прислал письмо, в котором говорилось: «От Никифора, царя греков, Харуну, царю арабов — Царица считала вас ладьей, а себя — пешкой: она согласилась выплачивать вам дань, хотя на самом деле должна была взимать с вас вдвое больше. Теперь с вами говорит мужчина, поэтому вам надлежит прислать полученную дань обратно, в противном случае говорить будет меч!»
На это высокомерное послание Харун отвечал:
Во имя Аллаха Всемилосердного!
Харун аль-Рашид, Повелитель Правоверных, —
Никифору, Ромейскому Псу.
Я прочел твое письмо, о сын неверной!
Мой ответ ты не услышишь, а увидишь своими глазами!
Халиф двинул войска в тот же день. Он разграбил, предал огню и полностью покорил местность близ Гераклеи в Вифинии. Никифор запросил мира, который был ему дан при условии, что с этого момента обычную дань он будет платить дважды в год. Но едва халиф вернулся к себе во дворец, как вероломный император нарушил договор, и Харун пошел в новое наступление, на этот раз через горы Тавра, несмотря на беспощадный зимний холод, с армией из 125 тысяч человек. Вновь были захвачены Гераклея и другие крепости, оставшиеся неприкрытыми, — и мир был снова заключен.
Примерно в то же время Харун почувствовал ревность к своим великим советникам — Бармакидам, один из которых втайне женился на его сестре. Халиф замыслил их погибель. С обычным восточным коварством все члены семьи под разными предлогами были брошены в тюрьму или умерщвлены, все до единого. В этом случае, как впрочем, и раньше в сарацинской истории, никакие доводы благодарности за сделанное, никакие заслуги верных слуг не принимались в расчет, хотя рассказывали, что Харун проливал слезы над судьбой двоих детей своей сестры и Яхьи. Но обычно не позволял подобной сентиментальной слабости. При дворе имелись враги Бармакидов, часть которых в свое время потеряла выгодные должности, которые достались фаворитам. Они-то и постарались усилить предубежденность халифа против тех, когда они впали в немилость. Будучи персами, они, естественно, вызывали кое у кого неприязнь, и враги упрекнули их в непочтительности к халифу и чрезмерном честолюбии. Когда им показалось, что подобные обвинения малоубедительны, они, не без оснований, бросили Бармакидам страшное обвинение в неверии. Несомненно, многие их считали за нигилистов, так как они проявляли недостаточно почтения к исламу. Сам Харун был крайним приверженцем веры, со всем тщанием соблюдал те религиозные предписания, которые не решался нарушать. Какое-то время он не придавал значения обвинениям, но не замедлил воспользоваться ими, когда дело дошло до устранения бывших любимцев.
Некий арабский поэт в таких стихах оплакивал падение Бармакидов.
Друзей у Бармакидов в Багдаде оказалось столько, что Харун счел для себя более удобным переменить резиденцию и в дальнейшем предпочитал безвыездно жить в Ракке, на Евфрате, где ему и раньше случалось останавливаться.
Мир с Никифором оказался непрочным, хотя только через четыре года опустошительные набеги сарацин — от берегов Вифинии до Киликии, включая Кипр, — произвели на императора нужное впечатление, и он снова заговорил о мире. Жестокий урок им был усвоен достаточно прочно, и с тех пор он выполнял все пункты соглашения (ок. 804 г.). Быть может, на этот раз Константинополь был спасен от захвата, а весь западный мир — от разорения: в Хорасане разгорелся новый мятеж, который отвлек халифа. Хорасанский мятеж быстро и почти бескровно был подавлен, халиф вернулся к текущим делам, но передышка была коротка. На следующий год (807 г.) новые беспорядки призвали Харуна в Хорасан. Оставив сына Касима в Ракке, а будущего преемника Амина — в Багдаде, он взял с собой еще одного сына, Мамуна, и поспешил в гнездо мятежа. С самого начала пути ему стало казаться, что его жизнь подходит к концу, правда, он жил еще достаточно, чтобы навести порядок в неспокойной провинции. Все это время он страдал от болезни, но еще больше — от подозрений, причем не вполне необоснованных, будто сыновья желают ему смерти и только ждут удобного случая.
Когда Харун ясно увидел, что жизнь на исходе, он взял саван, приказал вырыть могилу, затем с начала до конца посмотрел казнь одного из пленных бунтовщиков, которого у него на глазах изрезали на куски. Через двое суток после этой отвратительной казни он испустил последнее дыхание в столице Хорасана (809 г.). Следуя его распоряжению, выполнить которое сыновья Амин и Мамун поклялись у стен священной Каабы во время последнего из их многочисленных паломничеств в Мекку, преемником Харуна был назван Амин.
Арабский поэт посвятил эти искренние строки Харуну в связи с одним из его странствий:
Согласно завещанию Харуна, Мамун остался править Хорасаном, но как только халифа не стало, визирь отправил большую часть войска в Багдад, поддержать Амина, хотя это открыто противоречило воле Харуна. Мамун остался почти совершенно беспомощным. Харуну была известна неприязнь его арабских подданных к персам и их влиянию, и он опасался, что после его смерти она выйдет наружу. Он знал, что высокое положение Бармакидов укрепляло персидскую партию, и допускал, что устранение этой семьи подействовало бы на арабов благоприятно — они ощутили бы свою значительность в делах страны. Соотношение же не было в их пользу, поэтому план Харуна был рассчитан на достижение стабильности власти в условиях национальной вражды. Он распорядился, чтобы двор Амина находился в Багдаде, а Мамун правил в Мерве, но, чтобы в случае смерти одного из братьев, власть была сосредоточена в руках того, кто останется править. Лучшего способа ускорить раскол, во избежание которого он был задуман, трудно себе представить. Амин, недовольный тем, что у брата были отняты войска, изменил право наследования в пользу своего сына. Он вывесил в Каабе документ, извещавший о расторжении обязательств. Во время публичной молитвы он опустил имя Мамуна, заменив его именем своего сына. И, наконец, он приказал Мамуну сдаться и отказаться от власти в подотчетных ему провинциях.
Тем временем и Мамун не сидел сложа руки: предвидя подобное развитие событий, он постарался сделать все возможное, чтобы привязать своих подданных к себе. Он отменил налоги, заключил мир с бунтовщиками из далеких провинций, которые могли ему угрожать. И он устраивал многочисленные приемы («дурбар», аудиенция), во время которых собственноручно творил суд праведный. Он помнил, насколько население этой провинции было предано Муслиму, и терпеливо ждал шагов со стороны Амина. Братья представляли, на самом деле, два различных народа, составлявших население халифата, так как Амин был сыном женщины из Аравии, а мать Мамуна была персиянка. Обоих направляли наставники, имя которых было Фадхл — один, сын Рабии, возглавлял арабскую фракцию; а другой, сын Сахла, был потомком персидских царей.