Снег, пронизывающий до костей ветер и природа, кажется, взбесилась. Большие мокрые хлопья падают не переставая пятые сутки, укутывая маленькую планету в тяжелое зеленое одеяло. Если верить часам — уже почти ночь. И приходится доверять им, поскольку по-другому разобраться в смене времени суток невозможно из-за черных туч, окутавших небо.
Отвратительный климат. Неприветливая планета, как перепуганный еж ощетинившаяся пиками гор, покрывающих большую ее часть. И много денег, лежащих в виде руды карма под каменной коркой. Из-за установившейся погоды лавина идет за лавиной, их даже спрогнозировать невозможно! Остается надеяться, что ветер все-таки стихнет, тяжелые тучи отступят и снег прекратится. Иначе придется эвакуировать весь рабочий поселок в подземные укрытия. Если погода вынудит нас провести эвакуацию, то работы в шахтах приостановятся. На неопределенное время. Это грозит судебным иском от корпорации, владеющей рабочим поселком. Но это меня не интересует, мы все равно его выиграем. Другое дело, сами шахтеры. Они не хотят уходить, продолжая вкалывать под обледенелой коркой планеты. Им кажется, пока подъемники, доставляющие руду на поверхность не остановились, на планете продолжается жизнь. Они не понимают своего заблуждения. Но это дела не меняет, и я никуда не двинусь из города до тех пор, пока здесь останется хоть один живой человек. Этим людям больше не на кого надеяться, кроме как на меня.
Погода продолжает ухудшаться, и синоптики прогнозируют сильнейшую за всю историю планеты снежную бурю. На складах скопилось несколько сотен тонн руды, которую попросту невозможно вывезти. Ни один уважающий себя космический корабль не сможет опуститься на планету. Хотя, наши поговаривают, что какой-то ненормальный шлюп все-таки прорвался через плотное кольцо облаков и сел, не расплющившись о поверхность. В случае аварии вызвали бы меня, и я бы знала. Но поскольку меня не зовут, значит, все в порядке. А раз так, то этот корабль интересует меня еще меньше, чем иск компании.
Я оглянулась на скособоченный одноэтажный барак, ставший на некоторое время родным домом, пытаясь разгадать, сколько еще продлиться наше совместное сосуществование. Интуиция подсказывала — не так долго, как бы того хотелось. Надежда, как известно, умирает последней, и, кажется, моя уже приказала долго жить. Спасибо синоптикам. Подавив тяжкий вздох, я отвернулась от моего временного пристанища.
Официально я живу в одном из домов поселка, но положенную жилплощадь использую, по большей части, как склад для своих вещей. Я присела на корточки возле крыльца и достала из кармана помятую пачку, вытрясла сигарету. Пошарив по карманам накинутой на плечи куртки, под которую уже успела прокрасться леденящая стужа, выудила зажигалку. Закурила, прислонившись спиной к холодной стене, закрыла глаза. Теперь я 'доктор катастроф', а точнее, их инспектор, хоть это созвучие и смахивает на стойкую шизофрению. Я — дипломированный хирург, терапевт и черт его знает кто еще, магистр медицинских наук. Правда, я не всегда занимала эту беспокойную должность. Когда-то я была врачом на одной из огромных инспекторских космических станций межпланетных взаимоотношений, похожих на маленькие планеты. В основном, в обязанности подобных станций входит мотаться по заселенной вселенной, и инспектировать работу всяческих служб, а так же оказывать посильную помощь. Мне грех было жаловаться, большую часть своего времени я проводила в прекрасно оборудованных операционных и кабинетах. Если не считать двух-трех командировок в году, работу на такой станции можно было считать раем. Взвыли сирены, возвращая меня в реальность, из-за поворота вывалился вездеход с красным крестом на борту.
Очередной обвал, много пострадавших, операция и… я не успела, не смогла. Окружающие убеждают, что я и не могла успеть — парня привезли слишком поздно… но от этого не легче. Безразличная ко всему планета, сожрала еще одну человеческую жизнь.
Я вышла из пропахшего лекарствами полутемного барака. Мне удалось перекемарить час. Целый час беспокойного сна. Наполненный полуобрывками фраз, стонами, доносящимися из реанимации, сквозь тонкую стенку перегородки, мерным стрекотом работающей аппаратуры и полузабытыми видениями. Сегодня мне приснился Арк, старый волк лежал у моих ног, положив большую голову на мои ботинки…
Крыльцо еще больше обледенело. Нужно распорядиться, чтоб почистили. Я спустилась со ступенек, оскальзываясь и рискуя свернуть шею. Здесь все не то, к чему я привыкла. А, собственно, к чему я привыкла? К светлым, чистым операционным? Но это было давно, иногда кажется, что в другой жизни. А может, этого и вовсе не было? Может это просто видения, рожденные воспаленным, смертельно уставшим от хронического недосыпа мозгу? И кто я, собственно, такая?
'Я, Романова Анна Дмитриевна, дипломированный хирург, магистр медицинских наук', - сказала я громко, чтоб напомнить себе, что еще существую. Сделала глубокий вдох, морозный воздух защекотал ноздри и обжег легкие. Выудила из пачки сигарету. Перекурю пока есть время. В любой момент могут кого-нибудь привезти и тогда уже будет поздно. Я попросила огня у пробегающего мимо Ратара, невысокого крепыша, начальника навязанной мне бригады спасателей, неотесанных новичков, вечно спорящих, никогда не соглашающихся и, конечно же, знающих лучше.
— Как там? — я мотнула головой в сторону гор.
— Сейчас Миха заступил, молчит пока, — пожал плечами спасатель, с сочувствием глядя на меня, — Ах, ты спишь когда-нибудь?
— Случается, — усмехнулась я милому прозвищу 'Ах', полученному от Зака, пройдохи и охламона, мужицкого полу, пятнадцати лет отроду. Но тут же посерьезнела и озвучила мысль, мучавшую меня последние несколько часов, — тебе не кажется, что этих геологов надо гнать с перевала в три шеи, пока все не поубивались?
— Мне-то кажется, а вот послушает ли меня кто… — как-то безнадежно проговорил Ратар, под определением 'кто', безусловно, подразумевая управляющего шахтами.
— Послушай, голуба моя, ты кто, начальник спасательской бригады или наложница главного зала, которую имеют все кому не лень? — вызверилась я.
— А в морду? — угрюмо осведомился Ратар.
— Попробуй, — откликнулась я, спокойно прикуривая следующую сигарету.
— Извини.
— Бывает, — пожала я плечами, — скажи своим, пусть крыльцо почистят.
— Вот тут я начальник. А там из меня начальник аховый… — смущенно пробубнил Ратар, махнув головой в сторону шахт.
— Утри сопли, в конце концов, и сделай свою работу, как положено! Это твой участок и отвечаешь за него головой ты, а не кто-то другой! Это не тренировка и школу свою спасательскую ты давно закончил. Это жизнь, где люди умирают по-настоящему.
— Компания в суд… — опять забормотал он.
— Плевать тебе на суд и на компанию, пусть у адвокатов об этом голова болит, — терпеливо проговорила я. И чего на парня орать — совсем недавно сама такая же была. Так уж недавно ли, доктор?
— На то адвокатов и нанимали, они за это деньги получают. Да и не каждая компания полезет в свару с медициной катастроф. Боком, знаешь ли, вылезти может. Так что иди и работай. Ты ж мужик, сгоняй на шахты к управляющему, грохни кулаком по столу, поставь перед фактом, что выставил пару снайперов в ущелье или еще чего в этом роде, короче, кто сунется, тому хана! Понял? Но сказать это надо так, чтоб поверил, чтоб коленки затряслись. Да, кстати, ты тоже можешь им комиссией пригрозить, за неукомплектованность оборудования. Они этого сильно боятся.
— И что, ты всегда так делаешь? — усомнился Ратар.
— По-разному бывает, — пожала я плечами.
— Весело с тобой работать, Ах свет Дмитревна, — рассмеялся Ратар.
— То ли еще будет, — процедила я сквозь зубы, размышляя о сообщениях синоптиков и надвигающемся шторме, — убежище готово?
— Да, — как-то не слишком уверенно отрапортовал Ратар.
— Смотри у меня, — я погрозила ему сигаретой, зажатой меж пальцев, — сегодня с проверкой приду. Если что не так, с тебя три шкуры спущу. Все, иди, работай. Да, встретишь Зака, скажи, чтоб ко мне со всех ног бежал, чертенок. Не ел, небось, сегодня ничего.
Ратар кивнул, и со вздохом облегчения поспешил убраться подальше от начальства, заниматься текущими делами.
Вообще-то, я человек по сути своей безобидный, но в последнее время становиться рядом с собой страшно. Я становлюсь циником, и причем жестоким. Хотя, с другой стороны, какой еще быть? Везде, где случаются глобальные катастрофы или маленькие войны, там появляюсь я или мои коллеги инспекторы. Мне и таким, как я, нет дела до политики и остальной чепухи.
Я, доктор.
Я барахтаюсь в грязи и крови, пытаясь хоть что-то сделать для человечества, имея при этом свое собственное мнение, о котором не подозревает никто. По завету Гиппократа, оказываю помощь нуждающимся. Вне зависимости от чина, звания и принадлежности к фронту. Свои, чужие — какая разница? Все мы люди. Все ходим на двух ногах и кровь, она у всех красная, и больно всем одинаково, что вашим, что нашим. Мое дело воскрешать из мертвых, насколько это возможно. Сшивать, собирая по кускам, разбитые тела, вдыхая в них жизнь, если это мне по силам. А дальше — разбирайтесь сами.
По-другому на этой работе нельзя, иначе с катушек двинешься. Я не вылечу весь мир, в этом я себе очень хорошо отдаю отчет, но дело-то не в этом. По крайней мере, я смогу спасти тех, кого еще можно.
Опять пошел снег. Он тихо шуршал, падая пушистыми хлопьями, и оседая зеленой гладью на поверхности планеты. Снег мешал смотреть, размазывая по снежинкам и без того тусклый свет фонарей. 'А какая это планета?' — вдруг с ужасом подумала я, понимая, что уже не в силах припомнить очередное название. Ценса, это, кажется, Ценса! Или не она? Черт, да какая разница? Я попыталась припомнить, сколько было таких планет с того момента, когда я вылетела со станции 'Алкиона' по вызову на торнадо. Двести? Триста? Они все похожи друг на друга.
Прилетаешь, практически на пустое или развороченное стихией, либо войной, место. Лечишь, работая по двадцать пять часов в сутки из двадцати четырех. В таких местах, как правило, нет ни нужной аппаратуры, ни надлежащего места, только полевые лазареты, в которые превращены наспех возведенные армейские палатки. А ты мечешься, налаживаешь местное обслуживание. Подачу питьевой воды, разбор завалов или эвакуацию. Выбиваясь из сил, вымаливаешь по крохам нужные медикаменты, если их смогут доставить, а если нет… Собираешь вокруг здравомыслящих людей, носящих белые халаты. Через некоторое время смотришь — все завертелось само собой. Все работает и без тебя, и ты уже здесь без надобности. И летишь дальше, туда, где нужнее. Туда, откуда молят о помощи, и, все сначала… а потом еще… и заново…
И уже не запоминаешь названий, помнишь лишь, что здесь: война, землетрясение или прошел пояс торнадо, разрушивший жизнь единственного на планете города. И работаешь, работаешь до одури, почти до смерти. Вот только, Зака жалко — привязался ко мне, чертенок, а ему здесь не место.
С Заком отдельная история. Случай, сведший с этим беспокойным обормотом, прост до наивности. Если рассказывать в двух словах, заключается во фразе: 'Зарекалась свинья не лазить в апельсины!'. Года три назад. У меня закончилась очередная смена на одной из планет в самом пограничье, я направлялась на корабле космического патруля с романтичным названием 'Перекресток' на ближайшую базу своего отделения. Но в пути получилась задержка — из-за мелкой неисправности, 'Перекресток' был вынужден зайти в ближайший порт. Я восприняла эту задержку стоически и решила за время ремонта осмотреть окрестности.
Просто так гулять было странно. Городок, прямо, скажем, оказался паршивеньким, как впрочем, все новые города. Я зашла в местную больницу, потолкалась меж персоналом и отметила до сотни нарушений и просчетов, решив написать докладную записку, едва прилечу на базу. Лучше устранить все сейчас, по тихой воде, чем расхлебывать, не приведи Бог, что неприятное случись.
Я уже возвращалась в порт, когда услышала в подворотне возню. Не сумев преодолеть любопытство, я завернула на звук, показавшийся мне знакомым.
То, что я обнаружила в грязной подворотне, было отвратительно. Пятеро крепких четырнадцатилеток, среди них две девчонки, с упоением пинали что-то скорчившееся под их ногами. Это что-то, перемазанное в пыли и крови, еще умудрялось огрызаться короткими слабыми выпадами. Вслепую. До чего только могло дотянуться.
Диспозиция пришлась не по нраву. Что не сделал бы тот, кого так самозабвенно пинали, пятеро на одного, это многовато. Привычным движением сорвала с пояса подарок Себастьяно, кнут с модернизированной маленькой 'кошкой'-карабином, вплетенным на конце. Не особо широко размахнулась и щелкнула в нескольких миллиметрах над головами дерущихся.
Услышав непонятный свист, а затем оглушительный щелчок, эхом заметавшийся по грязной подворотне, подростки присели, оглянулись. Увидав, что снова отвожу кнут назад, трусливо бросились врассыпную, тут же скрывшись в многочисленных провалах меж портовыми складами.
Я подошла ближе, пытаясь разобраться к какой расе и полу относится предмет издевательств местной молодежи. Предметом оказался мальчишка, лет тринадцати, не больше, худой до обморока. Лицо парня, превратившееся в черно-фиолетовую маску, свидетельствовало, что подобной процедуре он подвергается не впервые, поблескивало одним глазом, второй же успел безнадежно заплыть. В этом единственном глазу, смотрящем на меня, застыл животный ужас, а разбитые губы, с уже запекающейся кровью, не переставая, шевелились. Наклонившись, я уловила невнятное бормотание, в котором, невероятно искажаясь, слышалось: 'Пожалуйста, только не бейте!'