Смотрю на часы. Смена опаздывает на десять минут. Подхожу к соседнему входу, но часового там уже нет. Спускаюсь по лестнице в наше жилище. Внутри стоит тяжелый дух, кажется, будто вошел в конюшню. Бекер, находившийся в карауле вместе со мной, уже лежит на своей койке и безмятежно спит. Список с фамилиями караульных лежит на столе. С полуночи до двух часов ночи караул должны нести Гешке и Копп. Эти солдаты мне незнакомы, и я не знаю, кого будить. Обер-фельдфебель Кёстер, лежащий на походной койке, как раз переворачивается на другой бок. Я бужу его и сообщаю, что не знаю, где спят солдаты, которые должны сменить меня. Кёстер точно не знает, на каких местах они спят, ему известно лишь, что они в соседней комнате. Сказав это, он снова засыпает.
Иду в соседнюю комнату, где расположились «избранные». Обер-фельдфебель Кайзер, два унтер-офицера и шесть обер-ефрейторов спят вповалку вместе с девушками из войск СС, которые прибыли вчера в казармы. Судя по всему, тут недавно имела место настоящая оргия, потому что девушки полураздетыми лежат рядом с солдатами. Похоже, что здесь они чувствуют себя гораздо лучше, чем в тот момент, когда поклялись воевать до последней капли крови.
Коптилка, стоящая на столе, вот-вот погаснет. Трясу одного из спящих за плечо, и он просыпается. Спрашиваю, как его зовут. Он недоуменно смотрит на меня и бормочет, что я должен знать его, и снова падает на койку. Пытаюсь разбудить следующего, сообщаю ему, что пора заступать в караул. На этот раз мне повезло. Это тот самый Копп. Когда он встает, одеяло сползает, открыв взгляду полностью обнаженную девушку, спящую рядом с ним. Почувствовав холод, она быстро натягивает на себя одеяло. Я поворачиваюсь кругом, возвращаюсь в свою комнату и ложусь на койку.
Чувствую нестерпимый голод и лезу под койку, где я припрятал принесенные вчера консервы. Открываю банку штыком. Мне повезло, это мясная тушенка. Вычерпываю ее ложкой и с разочарованием обнаруживаю, что под тонким слоем мяса — холодная каша. Тем не менее проглатываю ее и бросаю пустую банку под кровать. Завершаю трапезу конфетой. Хотя несколько дней я спал лишь урывками, не чувствую себя сильно уставшим. Видимо, мой организм уже приспособился к этому и функционирует подобно механической машине.
Наконец караульные из соседней комнаты готовы. Уже час ночи, и они будут стоять в карауле недолго. Коптилка в последний раз мигает и гаснет совсем. Комната погружается во тьму. В нее через дверную щель соседней комнаты проникает лишь узкая полоска слабого света.
Неожиданно раздается какой-то шум. Полусонный, я приподнимаюсь на постели, плохо соображая, что происходит. Между рядами коек проходит обер-фельдфебель, напевая: «Май наступил!» Просыпаюсь и ищу свой котелок, который кто-то, видимо, забрал у меня. Нахожу его в соседней комнате, из него ест одна из девушек. Если не ошибаюсь, она провела здесь ночь.
Около святая святых, командного пункта лейтенанта, стоит огромный котел с горячей дымящейся едой. В честь праздника — я не знаю, что можно праздновать сегодня, когда никто не работает, а фабрики лежат в руинах — помимо ломтика хлеба мы получаем суп из капусты, в котором с трудом можно отыскать микроскопические кусочки мяса. Я не могу есть в комнате, где стоит невыносимая вонь немытых тел, и выхожу наружу. Сажусь на поваленное дерево и наслаждаюсь настоящей майской погодой. С неба ярко светит солнце, вокруг повсюду царит покой. Хочется отправиться на экскурсию, как когда-то в детстве.
Откуда-то возникают две собаки, которые не замечают прекрасного весеннего дня. Собака поменьше разыгралась не на шутку, и ее спутница кусает шалунью за хвост и загоняет в угол. Неподалеку от меня на свежем воздухе устроились несколько человек из вспомогательных подразделений. Поскольку они находятся в казармах менее двенадцати часов, то еды им не полагается. Зато их, возможно, скоро снова бросят в бой. Это фольксштурмовцы в возрасте от 14 до 70 лет, вид у них такой, будто они готовы дезертировать при первой подвернувшейся возможности.
Появляется ротный обер-фельдфебель, который замечает меня и приказывает поскорее заканчивать завтрак и отправляться на уборку казарм. Как только он уходит, ухожу и я, не желая больше попадаться ему на глаза.
В стенах столовой видны огромные пробоины, оставленные вражескими снарядами. Окна разбиты, и груды стекла лежат на траве и дорожках. Грязный флаг Красного креста развевается над входом в восточный блок казарм. Кажется, будто все казармы превратились в огромный полевой госпиталь. Из зданий выходят санитары с носилками. Они снимают с них мертвые тела и небрежно сбрасывают их на землю возле военного мемориала, там, где вырублены кусты и выкопаны могилы для массовых захоронений. Большая прямоугольная могила уже наполовину заполнена трупами, положенными рядами, как дрова.
Большая дверь оружейного склада открыта. Я вижу, как несколько гражданских отвинчивают тиски с верстаков. Внутри все перевернуто вверх дном. С одной стороны, все находится в состоянии запустения. С другой стороны, все должно быть в надлежащем порядке. Иду к продуктовому складу и по пути слышу звуки выстрелов, доносящихся со стороны Райхсшпортфельда, где вздымаются в воздух клубы дыма. Вегнер сидит у входа в бункер и смазывает разобранный на части пистолет. У него имеется трофейный русский пистолет, принцип автоматического устройства которого он пытается понять и который ему никак не удается разобрать. В его арсенале также немецкий автомат, русский автомат с круглым диском и русский 9-мм револьвер. В данный момент он пытается заново собрать полицейский 98-мм пистолет. В дверях, ведущих в бункер, появляется лицо Лоффлера. Узнав меня, он подходит ко мне. Он также вооружен до зубов. По сравнению с ним я выгляжу миролюбивым обывателем с моим 7,65-мм «маузером».
Спускаемся в бункер. Казначей, отвечающий за продуктовые запасы склада, производит ревизию, сверяясь с длинным списком, в котором перечислено количество ящиков и мясных туш. За ним неотступно следует Ритн, помогающий проверять наличие продуктов. В последней комнате, где стоят их койки, громоздятся ящики с тушенкой и консервированной колбасой, шоколадом и конфетами. В любой момент, когда они проголодаются, у них есть возможность без всяких церемоний утолить голод. Эта комната кажется мне чем-то вроде сказочной страны. Мы живем рядом всего в нескольких шагах от нее, но вынуждены довольствоваться всего двумя кусками хлеба в день.
Кроме этих продуктов, у них больше ничего нет, однако благодаря им они прекрасно могут обходиться и без хлеба.
Вегнер предлагает отправиться на станцию метро Рулебен, где сегодня были расстреляны новые иностранные рабочие. Набиваем карманы конфетами и отправляемся в путь. Мы не успеваем отойти далеко, как наталкиваемся на Бройера, который одет в кожаную куртку русского комиссара, которого он взял в плен и убил. Карманы Вегнера набиты оккупационными марками, обнаруженными у того же комиссара.
Когда мы выходим из бункера, где-то совсем рядом раздается громкий треск пулеметных очередей. Мы быстро ныряем в укрытие. Немного позже отправляемся к станции метро и проходим мимо домиков, в которых жили венгры. Они располагались позади обгорелых развалин киностудии. Сами венгры пропали неизвестно куда. Стены домиков обрушились, открыв взгляду внутреннюю обстановку жилищ — лохмотья одежды и тюфяков, кучи экскрементов, стаканы и тарелки, полные мочи. На столах валяются разорванные в клочья подушки, на полу лежат разломанные двухъярусные нары. Шкафчики и стулья разбиты вдребезги, как будто над ними потрудились настоящие вандалы.
Осторожно пробираемся через дыры в разбитом заборе и отправляемся в сторону метро. Слева от нас на железнодорожной насыпи валяются перевернутые вагоны, которые должны были перегородить улицу, но подобно легким игрушечным домикам были сметены в сторону русскими танками. Расположенный на территории «Дойче Индустри Верке» танк, который был залит бетоном, нацелил орудие на казармы, однако русские войска обошли его с противоположной стороны, и поэтому превращенная в долговременную огневую точку бронемашина оказалась беззащитной перед натиском врага.
На небольшом расстоянии от станции метро, которая находится на правой стороне улицы, откуда рукой подать до Райхсшпортфельда, старые деревья взрывами вырваны с корнем из земли. Упав на землю, они перегородили дорогу.
В подземной части станции метро мы увидели большое число женщин и детей, которые, видимо, прибежали сюда из домов, расположенных вокруг Райхсшпортфельда, когда в эту часть города ворвались русские. Они также успели привести сюда и раненых, которым не нашлось места в казармах. Усталые горожане давно съели свои скудные съестные припасы, а кроме того, мучаются от жажды, потому что воды у них нет совсем. Молодые женщины вынуждены с ведрами отправляться к казармам, чтобы под колонкой наполнить их, а затем разделить воду буквально по капле между страждущими. Мы раздаем детям все конфеты, что у нас есть, и уходим. Предлагаем девушкам вечером прийти в бункер за едой, чтобы накормить тех, кто прячется в метро.
Мы снова выходим на улицу. Билетные кассы и киоски перед турникетами разбиты вдребезги, как будто их рубили топорами. Среди куч мусора лежат несколько убитых в гражданской одежде. Вегнер говорит, что это иностранные рабочие из трудового лагеря, расположенного неподалеку от станции метро. Они устроили здесь погром, и за это их застрелили.
Возвращаемся в казармы. Часовой на воротах удивляется нашему появлению, потому что мы выскользнули из казарм незамеченными. Перед продовольственным складом стоит лошадь, запряженная в повозку. Наши товарищи вместе с казначеем грузят на повозку ящики с продовольствием. По всей видимости, эти запасы предназначены для боевой группы, расположенной на территории «Дойче Индустри Верке», но мне почему-то кажется, что начальник склада решил перепрятать продукты в безопасное место на тот случай, если нам придется оставить казармы. После того как повозка полностью нагружена, он исчезает, захватив с собой ключи от комнат, видимо, не зная, что у Ритна есть запасной комплект.
Снова набиваю карманы тушенкой, пару банок с консервированной колбасой прячу за пазуху и иду с этим богатством в нашу казарму. Несколько наших солдат и парней из гитлерюгенда по приказу обер-фельдфебеля самодельными метелками подметают двор. Быстро прохожу мимо них и спускаюсь в подвал. Прячу банки под кроватью и снова выхожу наружу. Перед корпусами казарм, в которых раньше размещалась маршевая рота, а ныне беженцы, находятся две водопроводные колонки. Теперь здесь берут воду не только обитатели казарм, но и жители соседних домов. Перед ними выстроилась длинная очередь с ведрами, кастрюлями и консервными банками. Два солдата накачивают воду в огромный бак, явно предназначенный для кухни.
Перед большим подвальным окном медицинского пункта, заложенным кирпичами, стоит Виндхорст. Он охраняет русских, которые раньше работали на кухне и складах, но сейчас признаны ненадежными. Вместе с еще одним солдатом он день и ночь караулит их. Виндхорст добился для пленников некоторых послаблений, например, им выдали одеяла. Отношения между охранниками и русскими сложились вполне добросердечные. Несколько человек отодвигаются от стола, давая нам возможность пролезть в комнату через окно.
Виндхорст достает из кармана газету. Это старый номер «Фелькишер Беобахтер». Он разворачивает газету и дает мне какую-то брошюрку. Она оказывается боевым листком, точнее, текстом специального радиосообщения, которое прозвучит завтра утром. Читаю: «Ставка фюрера сообщает о том, что наш фюрер Адольф Гитлер сегодня днем пал за Германию на боевом посту в рейхсканцелярии, до последнего вздоха борясь против большевизма. 30 апреля фюрер назначил своим преемником гросс-адмирапа Деница, ставшего президентом и главнокомандующим рейха. Рейхсканцлером Германии назначен рейхсминистр Геббельс».
У меня возникает ощущение, будто я только что получил сильный удар по голове. Это, конечно, удивительное известие, однако услышанное мало волнует меня, потому что уже давно прошло то время, когда я думал, что со смертью фюрера рухнут небеса и мир прекратит существование. Мы начинаем обсуждать эту новость, и вскоре она понемногу теряет свою важность. Испытываю огромную радость при мысли о том, что теперь, после смерти человека, которому я давал клятву верности, я совершенно свободен. Однако Виндхорст добавляет, что Гитлер объявил, что клятва, данная ему, распространяется и на его преемника.
Земля перед нашим зданием теперь идеально вычищена, возникает ощущение, будто ее вылизали. В подвале раздают пищу, и я спешу туда, захватив котелок. На это раз мы получаем густую перловую кашу, которая сразу притупляет чувство голода. Человек, раздающий кашу, сообщает, что теперь еда полагается и солдатам из вспомогательных подразделений, но их отправили на передовую, и мы можем получить их порции.
Когда я попадаю в подвал, там кипит жаркий спор. Обер-фельдфебель Кайзер пересказывает нам известие о смерти Гитлера, и все приходят в небывалое возбуждение. Становится тихо, когда он говорит о том, что фюрер мог принять яд, чтобы не стать жертвой расправы недовольных солдат. Все мы сейчас думаем про себя о том, означает ли смерть Гитлера конец войне.
В три часа я заступаю в караул. Блачек отправляется охранять другой вход. У ротного штабс-фельдфебеля имеется свой пунктик — он обожает ставить часовых при любых обстоятельствах, независимо от того, имеет это какой-то смысл или нет. Он не дает покоя подчиненным, заставляя их выполнять никому не нужные приказы. Большинство из нас старается спрятаться от него и весь день не показываться ему на глаза. Сейчас он прохаживается по улицам вместе с пресловутым унтер-офицером Рихтером, похожим на надсмотрщика с колониальной плантации. Они буквально охотятся за солдатами, вынуждая их собирать руками осколки стекла и заравнивать распаханную снарядами землю.
После караула мы строем выходим из здания. Лейтенант Штихлер ведет нас к столовой, где нам должны выдать денежное довольствие. В подвалах уже стоят длинные очереди, которые двигаются очень медленно. Наконец мы оказываемся в нужной комнате. Чиновник берет у нас расчетные книжки и делает в них отметку о выплате денег. После этого мы расписываемся в ведомости и получаем каждый по 60 марок. За соседним столом сидит кассир. Он быстро заглядывает в наши расчетные книжки и элегантным жестом выдает нам банкноты. Это новенькие банкноты по 20 марок, только что сошедшие с печатного станка, образца 1939 года. Некоторые наши товарищи получают банкноты, которые похожи на листы фотобумаги с подписью Гиммлера. Возвращаемся в казарму. Кто-то из нас шутит: «Этих новых денег вполне хватит, чтобы заказать место в братской могиле возле окна».
Снимаю мундир и ложусь на кровать. В подвале очень темно. Замечаю, что за время нашего отсутствия появились новые девушки в форме СС. Они сидят за столом и кокетничают с солдатами. Меня удивляет, что наш ротный командир ничего не сказал по поводу этих дел. Впрочем, удивляться нечего, у него на командном пункте живет одна из этих девиц. Если девушки так мило любезничают сейчас, то к полуночи здесь будет совсем весело. Тем из них, кто уже ночевал в нашей казарме, придется подождать, пока солдаты не «опробуют» новоприбывших. Днем в казармы приходит жена ротного обер-фельдфебеля с двумя сыновьями. Обер-фельдфебель явно не рад этому, потому что теперь у солдат появится прекрасный повод рассказать о его амурных подвигах, если он начнет придираться к ним. Его жена совсем не похожа на него, она изящна и деликатна. Конечно, не каждый обер-фельдфебель может выбирать себе жену по размеру, и, конечно же, он таскал бы домой гораздо больше, чем та малость продуктов, украденная из наших скудных пайков…
Я выхожу на улицу. Теперь казармы представляют собой не только огромный полевой госпиталь, но и приют для беженцев. Сейчас солдат здесь гораздо меньше, чем гражданских. В основном это женщины и дети.
Вспомогательная рота, которая почти полностью состоит из штатских, входит в ворота казармы. Они останавливаются перед зданием, в котором находится штаб батальона. Им выделяют место жительства, но всего лишь на одну ночь. Завтра их расформируют и отправят на передовую. Их юный обер-фельдфе- бель, 19-летний парень маленького роста, похожий на карлика, щеголяет в высоких, начищенных до блеска сапогах. Я же несколько дней не чистил свои сапоги и не переодевал нижнее белье. Кроме того, я несколько дней не мылся, а этот щеголь расхаживает в начищенных сапогах, старательно обходя кучи мусора, боясь испачкаться.
В штабе батальона устроен импровизированный оружейный склад. Здесь собраны старые винтовки и ружья всевозможных видов и стран-изготовителей. Их более или менее привели в порядок и теперь раздают ротам фольксштурма и солдатам вспомогательных подразделений. Очень часто боеприпасы не подходят к оружию, и люди получают винтовки без патронов. На каждом углу казарм и в придорожных кюветах защитники Берлина чистят и смазывают оружие, которое долго пролежало без дела.
Вскоре начинает темнеть. Только что сформированные боевые отряды выходят из ворот казармы и отправляются на передовую. Их места в казармах занимают новые группы беженцев. Отряды фольксштурмовцев сопровождают солдаты войск СС, которых следят за тем, чтобы никто не разбежался и не покинул поле боя.
Ложусь на койку и пытаюсь уснуть. Этому мешает неожиданный громкий шум, заставляющий меня вскочить с постели. Оказывается, лейтенант дал приказ принести из столовой шнапс. Затем в комнату заходит обер-фельдфебель и сообщает нам последние новости. Согласно приказу гросс-адмирала Деница завтра утром части берлинского гарнизона должны прорваться на запад для воссоединения с армией генерала Венка, и запасы продуктов, находящиеся в казармах, необходимо раздать солдатам и гражданским, чтобы не уничтожать их из опасений, что они достанутся врагу.
Кто-то из наших товарищей приносит в комнату картонные коробки. Затем коробки ставят на стол и открывают. Все с удивлением рассматривают их содержимое. Упаковки хлеба в целлофане, банки с жиром, пачки масла, конфеты, консервированная колбаса, тушенка. Каждый берет себе столько, сколько пожелает. Садимся на кровати и начинаем пиршество, торопливо набивая желудки самой разной пищей. Скоро чувствую себя каким-то домашним животным, откормленным на убой. Я так объелся, что с трудом могу двигаться. Мы продолжаем есть всю ночь, ни о каком сне не может быть и речи. Обер-фельдфебель где-то раздобыл большую канистру и отправляет меня в столовую за шнапсом. В подвале столовой замечаю огромные емкости со шнапсом. Здесь же открыто раздают ящики с банками концентрированного молока и фруктами — и солдатам, и гражданским. Похоже, что все пребывают в состоянии нескрываемой эйфории. Наверное, всем кажется, будто это сон. Казармы теперь не узнать. На нас нахлынула целая волна еды, ранее сдерживаемая необходимостью экономить и в микроскопических дозах распределять самое необходимое. Беженцы вылезают из подвала с чемоданами, набитыми едой. Опьяневшие от шнапса солдаты радостно обнимаются. Шлюзы дисциплины резко распахнулись, и нас уже больше ничто не сдерживает. Каждый пытается утащить продуктов столько, сколько сможет. Еще неизвестно, что с нами случится завтра, так зачем же омрачать чем-то день сегодняшний и лишать себя даже простых удовольствий!
Казармы напоминают растревоженный муравейник. Солдаты снуют туда-сюда по плацу с большими котелками, наполненными шнапсом, и исчезают в зданиях. Гражданские стоят в тени казарменных корпусов и ждут родственников, которые выносят им сумки с продуктами
Все лихорадочно укладывают коробки и банки с едой в рюкзаки и ранцы. Все остальное, кроме съестных припасов, безжалостно выбрасывается. Обер-фельдфебель приносит сигареты. Каждый из нас получает по пятьсот штук. Я не знаю, куда мне поместить все это добро, поскольку у меня имеется лишь ранец и карманы шинели. Мы прячем сигареты, курим, пьем шнапс, затем рассовываем в очередной раз по карманам и ранцам все то, что представляется нам наиболее ценным.
Садимся за стол и начинаем болтать. Наши языки развязались от выпитого, мы уже несколько раз заново наполняли канистру шнапсом. Выпито удивительно много. Вместе с девушками, которые не уступают нам в выпивке, нас всего около тридцати человек. Старюсь пить не очень много и каждый раз закусываю.
Время тянется медленно. Канистра снова оказывается пустой, и один из нас отправляется за новой порцией шнапса. Атмосфера становится еще более оживленной и раскованной. Я пытаюсь держать себя в руках и закусывать после каждой стопки спиртного. Это не дает мне сильно опьянеть, и я сохраняю относительно трезвую голову. Обер-фельдфебель уже совершенно пьян и заводит длинную речь о победе немецкого оружия.
Иду в комнату, где расположились вестовые. Хочу увидеться с Блачеком. Он тоже занимается укладкой продуктов и сигарет. Здесь тоже рекой льется шнапс. Блачек показывает мне листовку с обращением гросс-адмирала Деница к армии, которое недавно передавали по радио. Оно написано теми же словами, что и подобные речи Гитлера, поэтому кажется, что ничто практически не изменилось, несмотря на смерть фюрера.
Обращение «Ко всему немецкому народу» облечено в следующую форму: «Немецкие мужчины и женщины! Солдаты немецких вооруженных сил! Наш фюрер Адольф Гитлер умер. Осознавая возложенную на меня ответственность, я принимаю руководство над немецким народом в это судьбоносное время. Моя главная задача состоит в спасении немецкого народа от уничтожения ордами большевиков. Мы будем неустанно бороться с ними. В настоящее время достижению этой цели препятствуют англичане и американцы. Мы должны и далее держать оборону и защищать себя от большевизма».
Другой приказ дня озаглавлен «К вооруженным силам!».
«Немецкие вооруженные силы, мои боевые товарищи! Фюрер мертв, оставшись верным великой идее защиты народов Европы от большевизма. Он беззаветно отдал за это свою жизнь и погиб, как герой. Он стал одним из великих героев Германии. В знак уважения и скорби мы приспускаем наши флаги. Фюрер назначил меня главнокомандующим вооруженными силами рейха. Я выполняю его волю для борьбы против большевизма и останусь верным ей до того момента, как она будет завершена. Вы совершаете великие подвиги, чувствуя, что война скоро будет окончена, и поэтому сегодня Германия вправе требовать от вас дальнейших усилий. Я требую от вас безоговорочного подчинения и дисциплины. Выполнение моих приказов позволит избежать ненависти и разрушения. Тот, кто нарушит свой долг — трус. Клятва верности, данная фюреру, распространяется сейчас на меня, назначенного приказом фюрера главой государства и преемником главнокомандующего вооруженными силами. Немецкие солдаты, сохраняйте верность своему долгу! Жизнь вашего народа зависит от вас!»
Я поражен. Ни слова о мире. Нас призывают лишь проявить стойкость. Неужели война станет еще ожесточеннее? Но ведь Гитлер мертв. Тогда почему? Приказ дня ничем не отличается от тех приказов, которые мы получали тогда, когда фюрер был еще жив. Англичане и американцы упомянуты лишь вскользь, наш главный враг — большевики. Неужели верны слухи последних дней, в которых утверждается, что Гиммлер вел в Гамбурге переговоры с англичанами? Во всяком случае, ему следует поторопиться, потому что не занятой врагом немецкой земли уже почти не сталось, за исключением немногих участков фронта на севере, чешского протектората и, видимо, некоторых мест южнее Берлина, где должна находиться армия Венка.