— С этого у меня все и начиналось. Одна оплаченная полуреволюция за другой, потом семьдесят шестой год , после чего любое начинание катилось кувырком. Все революции — дерьмо. Люди или стремятся сохранить все как было, или же вернуться к золотому веку. Американцы сумели задержать течение времени больше чем на двести лет. Им удалось сохранить все великое, что они имели в восемнадцатом веке — виселицы, пыточные камеры и сверхбогатых аристократов, которые стояли выше закона.
— Они не могли иначе. — Мици ответила ему той самой улыбкой. — Их было не остановить. Это ведь по большей части тевтоны , так я понимаю? Они не могли стерпеть подъема общественного недовольства.
— Ну да, они любят марши и военные оркестры. Можешь мне поверить, Кромвель испортил все. Все козыри можно было бросить на стол за десять минут. Люди дерутся насмерть, чтобы сохранить свои цепи.
Мици фыркнула. Разные материи кружили ей голову.
— Том Пейн, а? Если хочешь знать мое мнение, у канадцев есть здравый смысл.
Джерри взглянул на настенные часы.
— А они точно идут?
Христиане собирались на воскресные службы, ученики выражали желание увидеть службы, и Мастер не возражал. Когда они вошли, священнослужитель и конгрегация узнали их и двинулись им навстречу, чтобы приветствовать их. Радость была столь велика, что каждый почувствовал подъем духовного состояния. Несколько суфийских песнопевцев из группы Мастера попросили позволение пропеть стихи из Корана, и священнослужители свое позволение дали.
Радость от приема, оказанного нашему Мастеру, в сочетании с исполняемой певцами хвалой Господу, привела всех присутствующих в экстаз. Многие были вне себя от восторга. Когда пение было окончено, и Абу Сайд приготовился уходить, один из его учеников с воодушевлением воскликнул: «Ежели Мастер изволит и выразит свою волю, многие христиане сбросят одежды христианства и облачатся в тоги ислама».
Магистр проворчал: «Прежде всего, не мы надевали на них их одежды, а потому не должны осмеливаться срывать их».
Для облегчения в случае острой необходимости они получают белое ведро; при этом им велено сигнализировать поднятием двух пальцев о наступлении такой необходимости. Тогда охранник надевает на них наручники и препровождает в отхожее место. Военные не внесли никакого вклада в расходы по строительству (за три недели здесь возник полностью оборудованный полевой госпиталь, где было занято 160 человек медицинского персонала, — вдвое больше, чем контингент заключенных) и сэкономили состояние на туалетной бумаге. Причиной тому — культурные особенности, присущие задержанным. «Мы не пожимаем рук», — заявил один из охранников лагеря.
— Все американские солдаты — гомики, — сказал Джерри. — Я читал в газете.
— Не могу смотреть Си-эн-эн без того, чтобы не вспомнить о моем бедняжке, о моем дурачке-сыне. — Абу Сайд с широкой улыбкой заключил Джерри в щедрые объятия. — Ты стал чуточку повыше с тех пор, как мы с тобой последний раз работали. А вот без лишнего жира обходишься. Давай сегодня поужинаем вместе. Бог, если будет на то Его воля, пошлет нам хороший ужин.
Джерри потянулся за пиджаком и спросил:
— Что ты там говорил насчет овец?
— Я говорил про овчарок. Я видел несколько любопытных экземпляров. Ясно, я восхищаюсь твоими колли — а кто бы на моем месте остался равнодушным? Я всегда смотрю судебные заседания по телику.
Абу Сайд вернулся домой, когда дела в Типтоне стали принимать скользкий оборот.
— Ты знал какую-нибудь, которая убивала бы овец? — Джерри поднял обе руки. Абу Сайд зачитан вслух цифры со своего «покета».
— Нет. Тебе всякий скажет, в хорошей овчарке немало от волка, но что-то в них есть, как и во многих людях, что просто не позволяет им этого делать. Так какой же это волк, монсиньор Корнелиус?
— Никуда не годный волк.
— Зато хорошая овчарка.
— Наверное, тебе попалась неудачная смесь, это часто бывает. Невозможно, чтобы они все были хороши от природы.
— Может быть. — Абу Сайд отступил от темы. — Тебе знаком Камю? Я сейчас перечитываю «Миф о Сизифе». Вечная борьба. Вечные разочарования. Вечная радость. Это всегда утешает в такие времена, как сейчас.
Джерри стало неуютно от столь явной сознательной уступчивости.
— Когда сильные мира сего выдумали этот прием: выставлять штатских на передний край? Экономит массу средств на военные расходы. — Джерри просунул указательный палец правой руки под шелковое кашне, которое ему посоветовал носить прежний портной. — Гладкое, как масло. И не поймешь, что такое.
— Да, как обычно, от шелковичных червей. — Портной указал на большие рулоны материи, разложенные вдоль трех стен мастерской, кроме той, где находился выход на улицу. — Остальное — нефть. Подумать только, что эта полупрозрачная, нежно-зеленая ткань родилась где-то в пустыне, под землей. — Его довольные карие глаза внимательно смотрели на Джерри. — Ты говорил о Рифе. По-моему, его звали Абдель Крим. Ведь он умер в Париже от туберкулеза? Так всегда и бывает. Тебя в Магрибе все еще зовут Вороном?
— Тебе вспомнился Техас. Сейчас другое время, потруднее, — ответил Джерри. — Когда меня назвали Красной Тенью, еще шло старое шоу.
— Рыцари труда и риска, знаем вас давно и близко, пред Бургундией склонитесь, за свободу, за свободу, за свободу поборитесь, — неуверенно пробормотал Абу Саид; он не мог обойтись без цветистых египетских афоризмов. — И почему вы так заинтересованы в этой маленькой дерьмовой стране? — Он тряхнул головой, достал пачку «Кэмела». — Куришь?
— Она делает нас лидером. — Джерри выудил из пачки мятую сигарету, осторожно поднес к губам, как будто намеревался лишь попробовать вкус бумаги и ощутил призрачное воспоминание. — Она делает нас счастливыми.
— «Ах, — сказал Христос, вытирая слезы окровавленными ладонями, — вы опять распнете меня?» — Абу Саид перевел дыхание, чтобы продолжить тираду, но вдруг насторожился и принюхался. — Ты тоже его чуешь? Это волк. Я думал, евреи их всех перебили.
Он торопливо поднялся, опрокинув манекен, открыл маленькую заднюю дверь, пересек комнату, схватил с вешалки длинную накладную косу и побежал к своему овечьему загону.
Джерри вышел вслед за ним. На фоне темного горизонта виднелся Вифлеем. Спавшие овцы начинали подниматься, моргая, когда им в глаза попадал луч фонарика Абу Саида.
Джерри понюхал воздух.
— Что-то готовится?
Ты вырос в мире, который говорит тебе, что ты ему чужой. Так создай себе такой, частью которого ты можешь быть. Но прийти к Селфриджу в костюме Боадицеи — это подействует на нервы.
Капитан Марвел дает бой ОСИ ЗЛА!
Ислам означает мир .
— Ешьте свинину, гниды!
Трикси Браннер проводила время в галерее игровых автоматов. Там появились десятки классных игр. Трикси записалась на «Кошмар маргариток» и «Гонку с завязанными глазами». Тем временем она одной рукой управляла «Охотой Имана», а другой — «Американским террористом». Так она тренировала свое чувство равновесия. «Грм, грм, грм…»
Красные и синие блики освещали ее точеное лисье лицо. На ней были короткое красное платье и черные туфли на пятидюймовых шпильках. Бледная кожа и платиновый цвет волос делали ее похожей на блондинку с нацистской агитки. Ее мать, когда не находилась в очередном долгом трансе, утверждала, что Трикси носит фальшивые ягодицы. «Тебе это не идет», — сказала она. Это было исступленной попыткой вновь обрести влияние, и растроганная Трикси ничего не ответила. Героин, который она давала матери, приносил той успокоение.
Перед операцией почти все тело баронессы было поражено гангреной. Трикси воспользовалась своей собственной старой коляской, чтобы вывезти маму на еженедельную прогулку по галерее. От бинго она отказалась. Ее мать требовала, чтобы все цифры на карточке были выигрышными. Она порой кричала «Бинго!» в разгаре игры. Партнеры возмущались.
— Мне так жаль… Она все-таки немножко динозавр, — извинилась Трикси перед Mo Кольером.
Mo поскреб свою щетину и согласно хмыкнул. Его возбудила мысль об искусственном женском заде. С неловкой галантностью он протянул Трикси одну из шоколадок «Марс», которые он взял у священника.
— Она не захочет пожевать?..