И, не дожидаясь, пока Диего исполнит ее просьбу, Волузия повторила свой звонкий поцелуй.
Диего покачнулся, зная, что ужинающие зрители готовы разразиться аплодисментами и сдерживаются лишь из приличия.
Волузия рассмеялась и сняла шляпу. Волнистые темно-рыжие волосы длиной примерно в ярд водопадом рассыпались по плечам. Она небрежно бросила шляпу на стол — пустой стакан для воды полетел на пол и разбился. Затем Волузия тяжело опустилась на стул, прямо на журнал, только что вызвавший у нее столько восклицаний, но о котором она тут же забыла в приливе чувственного удовольствия.
— Ко всем чертям, я голодна! Официант! Меню нам!
Пока официант спешил к ним, Диего изучал возбужденное лицо Волузии: густые брови над темными глазами; нос, скорее плебейский, нежели изысканный, и не оставляющий поводов сомневаться в его доминировании на лице; широкие, полные губы, за которыми скрываются зубы поразительной белизны — зубы, особенно выделяющиеся на ее лице при вечернем свете.
Если смотреть на лицо Волузии как на единое целое, то можно увидеть, что оно отмечено такой красотой, какой Диего в женских лицах никогда прежде не наблюдал. Он в очередной раз подивился тому, что Волузия его полюбила.
— Я возьму гору креветок, салат из зелени и шестнадцать унций отборного филе. Только шестнадцать унций в готовом виде! Ах да, еще две печеные картофелины с колечками лука. А ты, Ди, что будешь пить? «Арканум»? Упс! А мне, пожалуйста, большой бокал процеженного «Тэтвига».
Вслед за Волузией Диего тоже сделал заказ:
— М-м, свиные отбивные с рисом, пожалуйста. Хорошо прожаренные.
Волузия прищелкнула языком.
— Голубиная порция! Хотя, наверное, ты в час тратишь не больше полудюжины калорий за своей дурацкой машинкой. Нет, результаты, конечно, прекрасные. Но, конечно, то, чем ты занимаешься, сложно назвать настоящей работой.
Алкоголь в крови подсказал Диего немедленный ответ: он часто подвергался таким вот шутливым нападкам.
— Ну да, я полагаю, только вечный подросток и может считать стоящей работой твою сумасшедшую возню с лестницами и шлангами.
Громкий смех Волузии разнесся по залу.
— Запомни, Ди: спасать людей и не давать Гритсэвиджу превратиться в Кварталы Гетто — вот единственная настоящая работа! Но я готова признать, что у моей благородной профессии есть и приятная сторона. Между прочим, знаешь, чем я была так занята, что пришла только несколько минут назад? Возгорание у Столлера!
При этом известии лицо Диего посветлело.
— Судя по твоему тону, неплохое. Надеюсь, никто не пострадал? Но скажи мне, кого ты там видела?
Официант принес Волузии пиво, и она одним глотком опустошила половину бокала. На ее губах появились усы из пены.
— Кого же, как не нашего блистательного мэра? Он был там, когда я поднялась на второй этаж, толстый и голый, как рыба, а три самые дорогостоящие девицы Столлера цеплялись за него и вопили как резаные. Ну да, я видела медную башку Копперноба! — Смех Волузии снова зазвучал счастливым мелодичным звоном. — В общем, я спустила их всех по черной лестнице и запихнула в шарабан мэра так, что фотожурналюги не успели сделать ни единого снимка. Среди тех, кто остался с носом, был Мейсон Джинджерпейн, а ты же знаешь, насколько часто он упускает съемку! Да никогда! Мне представляется, что мэр будет здорово признателен мисс Биттерн. Короче, я считаю, что мое повышение, которое так долго откладывалось, теперь произойдет гораздо раньше.
— Прекрасно, — без выражения произнес Диего. — Ты этого заслуживаешь.
— Сколько энтузиазма! А в чем дело? Ах да, твой рассказ! — Она приподняла бедро и извлекла журнал. Обложка была теперь мокрой и грязной. — Дорогой, пожалуйста, прости! Послушай, ты же можешь оторвать обложку, а то, что под ней — превосходно! И иллюстрация Каттернаха! Как здорово! Я тебе обещаю, что прочту сегодня же.
— А я думал, мы пойдем танцевать. В Винтурианском зале играет Праг…
— Ни за что! Ты, возможно, успел заметить: на мне не бальные туфли. Кроме того, в этом публичном доме я видела кое-какие картинки, они навели меня на некоторые мысли для романа, и мы должны их немедленно воплотить.
— Волузия, пожалуйста…
Волузия наклонилась над столом, шепотом подробно описала Диего увиденное и высказала ряд предположений, которые он, при всем его писательском даровании, затруднился бы оценить чисто лингвистическими средствами, настолько мощно они на него подействовали в плане гормональном.
По пути из ресторана Волузия остановилась у панчборда, оплатила попытку и выиграла.
— Шесть быков! Это пойдет в Фонд вдов и сирот! А может, я куплю Коппернобу тыщу презервативов!
Май приближает Сезонное Солнце на много Кварталов к обитателям Гритсэвиджа, и наконец это могучее, небольшое, низко расположенное светило в разгар дня оказывается почти точно над Районом. В самые ласковые часы оно вызывает к жизни легкую одежду и новые виды отдыха.
Подобно Дневному Солнцу по утрам, Сезонное Солнце при своем первом в году явлении можно увидеть очень низко над жилыми Кварталами. Но в отличие от его более постоянного собрата оно восходит не для того, чтобы пройти путь вдоль всей длины Бродвея в один день. Нет, Сезонное Солнце движется под определенным углом к своему небесному собрату, поднимаясь над Тем Берегом, и опускается за Не Той Стороной Трекса за тот же период, что и дневное светило. Следовательно, в конце зимы Сезонное Солнце часто бывает скрыто за рассветным Дневным Солнцем и показывается, когда Дневное Солнце оставляет его позади, лишь в виде туманной, едва движущейся высоко над Бродвеем точки; свое тепло оно отправляет в другие, отдаленные Районы. По мере того, как весна входит в более поздние стадии, дуги, описываемые Сезонным Солнцем, становятся яснее, выше, местоположение диска увидеть легче. Наконец Сезонное Солнце превращается в неотъемлемую часть неба Гритсэвиджа; точка его восхода с каждым днем сдвигается все дальше вдоль по течению Реки.
Официально лето начинается в тот день, когда Сезонное Солнце поднимается в точности над центральными Кварталами Района и оно и Дневное Солнце на несколько минут накладываются в небе друг на друга.
Спуск во вторую половину года повторяет этот процесс в обратном порядке — Сезонное Солнце скользит все дальше и дальше к центру, пока не исчезает в декабре.
Так извечно повторяется небесное крестовое представление.
Май принес множество новшеств в жизнь Диего Петчена — как приятных и радостных, так и горьких и тягостных.
Наверное, самыми тяжелыми из последних стали тревожные перемены в жизни Зохара Куша, лучшего друга Диего.
Диего и Зохар выросли в одном Квартале, вместе учились в Мемориальной начальной школе имени Хейвуда Строппера, в должное время поступили в частную среднюю школу номер 5, где Диего впервые испытал свои дарования, став сотрудником редакции школьной газеты. В то время Зохар вовсю лелеял свой идиосинкразический, аморальный характер. Буйный гуляка, кому любой вызов, любая выходка не казались чрезмерно скандальными, он обладал тонким умом, который отказывался применять для достижения каких-либо приемлемых для общества целей. (Родители Зохара мало принимали участия в его воспитании. Папа Куш был добродушным пьяницей; он оставался помощником слесаря до самого ухода на пенсию и умер до срока. Мама Куш проводила долгие, изнурительные часы на работе в прачечной, вечно среди пара, и каждый день приходила такой же поблекшей и помятой, как те мешки с грязной одеждой, которые приносила с собой.)
С трудом закончив учебу, Зохар отдался жизни, от которой был намерен взять все, что возможно. Он приобретал деньги и женщин, необходимых для существования в его необузданном, зато свободном мире, разнообразными способами, из которых лишь о немногих можно было говорить вслух. (При этом, когда Зохару сопутствовал успех, от его щедрости выигрывали все — от Диего до случайных собеседников в барах.) Друг детства Диего был хорошо знаком с полицией Гритсэвиджа, так как несколько раз проводил сколько-то времени в тюрьме, но исключительно по незначительным обвинениям, и не задерживался там надолго.
Все прекрасно и изумительно — по большей части. Полная впечатлений, даже обладающая неким постыдным очарованием жизнь, которая вполне соответствовала натуре Зохара Куша и от которой, в сущности, никому не было вреда. Диего никогда не тревожился за благополучие своего друга.
А вот теперь Диего почувствовал, что больше не может быть столь же благодушным, думая о возможной судьбе Зохара. Несколько недель он не появлялся в их любимых заведениях, а потом появился, но, как подозревал Диего, Зохар угодил в скверную передрягу, и не исключено, что ему грозит неминуемый нервный срыв. Вход Зохара в такое состояние по времени точно совпадал с началом его любовной связи с Милагрой Ивентир.
Когда в это майское утро в дверь квартиры Диего постучали, он интуитивно пришел к выводу, что назойливый стук исходит от Зохара Куша, и что тот находится не в лучшей форме. Открыв дверь, Диего убедился в справедливости своего провидческого заключения.
На Зохаре была белая рубашка, некогда дорогая и модная, а теперь заляпанная чем-то и протершаяся у открытого воротника. Его хлопчатобумажные брюки могли бы поведать историю о жестоком обращении: на колене дыра, один задний карман наполовину оторван. Шлепанцы на грязных, без носков, ступнях.
Вершиной внешнего достоинства Зохара всегда были волосы — всклокоченная курчавая грива волос, блестевших от природы, как масло, пролитое на Бродвее. Не одна девушка в школе номер 5 охотно позволяла в отношении себя всякие вольности только ради того, чтобы взъерошить эту сексуальную копну. В последнее время Зохар решил дополнить сей венец растительностью на лице — усами и эспаньолкой. Его телосложение напоминало о гибкости и выносливости, которыми он некогда отличался. Но десять с лишним лет напряженной и бесцельной жизни превратили его лицо в жалкий портрет испарившихся надежд юности.
Зохар сжал локти Диего прямо у порога и устремил на друга умоляющий взгляд голубых глаз.
— Ди, мне нужна твоя помощь. Отчаянно нужна. Не ради меня. Ради Милагры.
Не резко, но твердо Диего высвободился из тисков Зохара.