Узнав о намерении этом, сказала Леворхам:
—Не к добру будет, если ты отошлешь сына прочь, и великая беда может произойти от этого.
—Если я оставлю его при себе, тоже произойдет великая беда. Много у меня недоброжелателей в Кассандане, и не в силах нанести удар по мне, уничтожат они моего сына, — возразила Ашурран.
—По крайней мере, оставь ему кольцо его отца, ибо имею я предчувствие, что так следует поступить.
—Что угодно оставлю я сыну в наследство, только не то, о чем ты говоришь. Это единственное, что осталось мне от моего возлюбленного, и не в силах я с ним расстаться. Глядя на это кольцо, вспоминаю я глаза Фаэливрина.
И Леворхам отступила, ибо мало кому удавалось переубедить Ашурран, когда она приняла решение.
Начавшись с тысячи воинов, войско Ашурран стало расти, как наполняется река ручейками и речками, и стекались к ней отовсюду отважные бойцы и лихие люди: охотники, пираты, разбойники, наемники, телохранители и прочие, кто умел держать в руках оружие. Где бы она ни проходила, по одному–два человека вливалось в ее войско, а кое–где — и десяток, и сотня, и тысяча. Так присоединились к ней дружины рыцарей из Архизы и Киарана.
Отправилась она послом к белгам и горным варварам, и не покорным просителем, а коварным соблазнителем стала, прельщая первых — воинской славой, а вторых — скотом и прочими богатствами. И когда двинулась она к Солху, было у нее пять тысяч пехоты и пять — конницы. В Солхе присоединилось к ней еще около пяти тысяч воинов народного ополчения, и среди них было множество женщин и девушек, желавших отомстить за своих мужей, братьев и сыновей. Тем же, кто пытался их отговорить, возражали они:
—Если наша военачальница — женщина, то отчего нам нельзя сражаться под ее началом?
Ашурран обратилась к ним с речью, и сказала она:
—Я родилась на поле битвы, и меч лежал в моей колыбели, не равняйтесь на меня. Лучше возвращайтесь домой и рожайте детей. Если мы не возьмем Древних умением, то возьмем хоть числом. И пусть будет вновь заселен обезлюдевший Солх!
Послушав ее, около трети женщин разошлось по домам, отказавшись от своих намерений. Остались только самые отчаянные, ходившие в свое время на шигуней, хадраутов, белгов, тарнов, верлонцев. Одна из таких, по имени Чарси, женщина плечистая и высокая, одетая в кожаный фартук, задорно крикнула:
—У меня пятеро сыновей, и внуки уже есть! Найдется кому землю пахать и города строить. А сама я тридцать лет ковала железо в кузнице и, уж верно, не уступлю нашей предводительнице ни в силе, ни в желании драться.
Стали они заново отстраивать Солх, возводя там укрепления. Ашурран приказала окружить лагерь рвом глубиной в семь локтей, а из вынутой земли за рвом насыпать вал порядочной высоты, укрепленный бревнами и сплетенными ветками.
Верно рассчитала Ашурран, что эти дела не останутся незамеченными для эльфов, и возмущенные такой наглостью, выступят они раньше срока. Так и случилось.
—Древние жестоки и бессердечны, однако же простодушны, и обман им незнаком. Следует побеждать их хитростью, — так сказала Ашурран, когда донесли ей, что войско эльфов движется на Солх.
Простые ловушки не годились в войне с Древними. Чуяли они западни и засады, без труда избегали болотистых мест и замаскированных рвов благодаря своему сверхъестественному чутью и нечеловеческой природе. Однако не было у них опыта ведения военных действий, и не приходилось им прежде участвовать в войнах, а потому было у людей кое–какое преимущество.
Почти все войско Ашурран было легковооруженным, без панцирей и шлемов, иные без щитов, а иные, кто победнее — без мечей и копий, с одними лишь косами и вилами. Если на всех готовить снаряжение, не хватит никаких денег, да и время уйдет, а с ним и боевой дух войска. Ашурран велела снять панцири даже тем, у кого они были, и готовиться в бой налегке.
—Так вы выиграем немного в быстроте и ловкости у Древних, закованных в кольчуги и латы, и числом победим их умение, как сделал Ланкмар Уаллах в битве против тяжелой пехоты луалланского князя.
Вот когда пригодились ей книги по стратегии и тактике военного дела, читанные в замке чародея Руатты!
И сотворила Ашурран совсем неслыханное дело — наняла на службу молодых чародеев, не закончивших еще обучения. Не было в них еще холодности и отстраненности великих чародеев, постигших высшие ступени мастерства; и не были они равнодушны к страданиям людей и к бранной славе, к блеску золота и к возможности проявить себя. Не успели они еще отрешиться от родных и близких и не желали для них гибели от эльфийских клинков. Для целей Ашурран они вполне подходили, ибо требовались ей лишь самые простые заклинания. Кроме того, и нанять их на службу стоило неизмеримо дешевле.
Многие из того «чародейского отряда» впоследствии стали великими магами, а многие сложили головы в бою наравне с простыми солдатами.
Перед битвой чародеи наложили на воинов всевозможные заклятия — «каменная кожа», «латы мороза», «аура молний», «удача в бою» и прочие, кто какие знал, и раздали амулеты, отвращающие удар меча, копья и стрелы. Когда заходящее солнце засверкало на шлемах и копьях Древних, вселяя страх в сердца смертных, обратилась к ним Ашурран с такой речью:
—Когда поднимают легкое перышко, это не считается большой силой; когда видят солнце и луну, это не считается острым зрением; когда слышат раскаты грома, это не считается тонким слухом. Чем сильнее противник, тем славнее победа. И должны мы сегодня доказать всему Юнану, что возможна победа над Древними. Есть у нас превосходство над ними в позиции, в маневренности, но прежде всего в пылкости духа и в презрении к смерти. Искусство войны гласит: на сухом месте собака убивает крокодила, светлым днем ворона убивает сову. Тем, кто верит в победу, помогают сами боги!
Укрепившись в мужестве, стали воины ждать атаки. Древние не торопились, дожидаясь темноты и с нею преимущества. Однако Ашурран предусмотрела это и велела вылить в ров горючую жидкость и поджечь, как только Древние пойдут на приступ. Этим добилась она тройной выгоды: осветила поле боя, устрашила врагов, в глубине души боявшихся огня, как все лесные обитатели, и создала дополнительную преграду для пеших воинов–эльфов и лучников, из–за дыма не видевших, куда стрелять. Находясь в более выгодной позиции, люди кололи и рубили Древних так яростно, что те не выдержали и отступили. Тогда загнали их воины Ашурран в низину, кружили и смяли, как свора собак травит волка. Накидывали они рыболовные сети на Древних, разили их вилами и рогатинами, камнями из пращ, дубинками, и множество искусных витязей повергли на землю и разоружили простые крестьяне, охотники, кузнецы, дровосеки и пастухи.
Была после названа эта битва битвой Ночных огней; летописцы называют ее сражением при холме Узаяр; Ашурран в своих «Записках об эльфийской войне» назвала ее травлей волков. И была это первая победа людей в Великой войне, но далеко не последняя.
Как говорят, удача покровительствует смелым, и с тех пор удача не оставляла Ашурран. Для каждого сражения выдумывала она новую хитрость, и ни одну хитрость не применяла дважды, ибо хоть были эльфы простодушны, глупы они отнюдь не были и дважды на одну и ту же удочку не попадались.
Однажды пустила она перед войском стада разъяренных быков, и смяли они диких зверей, шедших с Древними в битву, и обратили их в бегство, и первые ряды самих Древних смешали и рассеяли. В другой раз конницу эльфов заманила она притворным отступлением туда, где был замаскированный ров, набитый глиняными горшками, присыпанными землей. В пылу погони многие всадники не сумели свернуть или остановиться, и кони их переломали ноги. Тут на спешенных и смешавшихся Древних ударила конница варваров и завершила разгром.
Грозным эльфийским лучникам противостояла она вот как: вооружила воинов зеркальными щитами, и слепили они вражеских лучников отраженным светом. Помимо известных уловок, как построение спиной к солнцу, или встречный ветер, насылаемый чародеями, или атака в дождливую погоду, когда отсыревают тетивы у луков, использовала она новые, о которых прежде слышала или читала. Воины передних рядов обучены были построению «черепаха», когда, пригнувшись, закрываются щитами не только спереди, но и сбоку, и сверху.
В битвах Ашурран использовала боевые машины, о которых эльфы прежде понятия не имели — баллисты и огромные копьеметалки; драться же предпочитала в местах, неблагоприятных для магии, либо поручала своим чародеям отражать и рассеивать магию противника. Древние лишались возможности посылать молнии, огненные шары, ледяные стрелы и прочие ужасные заряды, наносившие большой урон, а бездушные баллисты без устали метали в них камни и горшки с горящей смолой.
Все же не могли нанести люди Древним решительного поражения, ибо перед лицом смертельной опасности Древние незамедлительно отступали под своды Великого леса, служившего им неприступным укрытием, и нельзя было предсказать, где они нанесут следующий удар. Разведчиков и дозорных не хватало, чтобы под наблюдением держать всю границу Великого леса; к тому же часто Древние убивали их, подкравшись неслышно. Тогда Ашурран придумала новый способ оповещения. Прежде подавали сигналы огнем, рожком или солнечными зайчиками, когда видели неприятеля; теперь же — постоянно. И если один наблюдательный пункт умолкал, значило это, что оттуда и подходят враги. И благодаря такому способу удавалось Ашурран встречать Древних во всеоружии и вовремя подтягивать войска.
Рассказы об авантюрах Ашурран передавались из уст в уста. Больше всего прославилась она, когда чуть не захватила с горсткой воинов Линдалаи, эльфийскую столицу, куда так опрометчиво привез ее Дирфион. Приказала она скрытно изготовить большие челноки, достаточные для перевозки тысячи воинов. Сделали их из дерева и шкур, легкие и прочные, по способу горцев–хадраутов; на таких челноках она плавают по горным рекам, с легкостью преодолевая пороги, а там, где не могут преодолеть — переносят челноки по земле. Было их сделано двести, каждый для пяти человек. Взяв челноки, Ашурран с тысячей воинов отправилась на север, к горным грядам Хаэлгиры, и с помощью племени саууаев отыскала истоки реки Кинн Сарг, протекавшей по всему Великому лесу, заканчиваясь в бескрайних южных болотах. Спустили они челноки на воду и менее чем за семь дней оказались в окрестностях Линдалаи, где их никто не ждал, и охраны было немного. Напав на город, захватили они много добычи и город подожгли; однако пришлось им отступить под натиском защитников эльфийской столицы. Не имея достаточно легких лодок, не смогли Древние их преследовать, и Ашурран с воинами преспокойно скрылась вниз по реке с награбленными сокровищами. Эльфы, видя дым над Линдалаи, спешно бросились на помощь, оголив границы, и Ашурран с легкостью прошла через Великий лес и воссоединилась со своим войском.
Нет нужды говорить, что подвигами этими прославилась она по всему Юнану, как ни один смертный и бессмертный до нее, и имя ее гремело от Фалкидского моря до Грейна Тиаллэ, и не было, пожалуй, среди людей и эльфов ни одного мужчины, женщины и ребенка, кто не слыхал о ней. Простой народ восхищался ей, воины обожали пылко, и каждый второй новобранец был в нее влюблен. Знатные вельможи и высокопоставленные чиновники искали ее расположения и дружбы. Король приблизил ее к себе, осыпал милостями и сделал, наконец, своей военачальницей, и сменила она стяг в виде барсовой шкуры на стяг с черным драконом.
Нашлись, однако, те, кто ненавидел Ашурран, завидуя ее славе, богатству и удачливости; те, кто считал ее соперницей в борьбе за благосклонность короля. Не по душе была царедворцам солдатская прямота Ашурран и ее острый язык, ее низкое происхождение и варварские ухватки. Больше всего не любил ее первый министр короля Цурэмаса, поскольку прочил должность военачальника своему сыну.
Приходилось Ашурран сражаться не только с Древними, но и с людьми. По–прежнему случалось варварам угрожать границам Юнана, и князьям — поднимать смуту. Но горше всего было ей воевать против вольных городов, заключивших мирный договор с Древними, снабжавших их конями, зерном и железом. Нередко упрекали Ашурран в жестокости, с которой расправлялась она с Древними и их союзниками; свирепость ее аррианских предков оживала в ней, и именем ее лились потоки крови и творились неисчислимые зверства. Однако Ашурран считала их необходимыми.
—Друг моего врага — мой враг, — говорила она. — Врагов же следует устрашать и наказывать; тех же, кто предает свой народ, трусливо ища покровительства Древних — наказывать втройне.
Несмотря на подвиги Ашурран и соратников ее, несмотря на победы королевского войска, не было конца–края этой войне, названной впоследствии Великой, и продолжалась она без малого тридцать лет, явив миру примеры невероятного мужества и невероятных злодейств и с той, и с другой стороны.
В битве Ночных огней при холме Узаяр среди прочих отличился один юноша по имени Афагду, всего лишь четырнадцати лет от роду. Захватил он эльфийское знамя, шитое серебром, с белым лебедем, и принес к ногам воительницы Ашурран. Посмотрела она на него и увидела, что лицо его покрыто шрамами от ожогов, а волосы на голове растут совсем седые. Грустно было видеть, как увяла его красота, не успев распуститься, подобно розе, гибнущей от зноя пустыни. По этим приметам признала его воительница. Был то мальчик, спасенный в Солхе, единственный, кто уцелел во всем цветущем краю. В столь юном возрасте пришлось ему познать тяготы войны, и у тех, кто видел его, сердце сжималось от жалости. От рук Древних погибла вся его семья: мать и отец, и шесть братьев с женами и малыми детьми. Преисполнившись ненависти, сбежал он из приюта, где его оставили, и отправился воевать, желая кровью Древних насытить свою жажду мести, и недостаток опыта с лихвой возмещал яростью, в умении же упорно упражнялся с утра до ночи.
Видя его усердие, воительница Ашурран приблизила Афагду к себе, давая ему самые трудные поручения. Несколько лет был Афагду ее оруженосцем и вестовым, за доблесть пожалован был чином сотника, а потом и тысяцкого. Так он свирепо сражался, что единодушно прочили ему в будущем чин королевского военачальника или на худой конец место полководца при князе Фалариса. Однако после окончания Великой войны, когда был заключен мир с Древними, Афагду безотлагательно оставил военную службу, не видя больше для себя смысла воевать. Говорят, что поселился он с женой в Солхе и заново отстроил усадьбу своей семьи, а князь Фалариса пожаловал ему звание наместника и сделал его главой ополчения. Много лет еще после окончания Великой войны в Солхе каждый год созывали народное ополчение, опасаясь, что Древние нарушат мирный договор и снова выступят против людей. Живы были еще те, кто помнил зарево над Солхом, те, кто в жестокой бойне потерял родных и близких. Обычай сей оказался весьма кстати, когда началось нашествие варваров, но не о том сейчас речь.
Афагду недолго оставался наместником и главой ополчения; молва оклеветала его, обвинив в пособничестве Древним. Ибо и в древности, и в наши дни времена, в великой ли стране, в малой, люди нередко склонны распускать слухи, лишенные всякого основания. Каждому ясно, насколько вздорен этот слух, принимая во внимание, как отважно бился с Древними Афагду и какой ненавистью к ним пылал. Однако жена у него была из Древних, и это заставило многих поверить слуху; известно же, что трудно противостоять тому, о чем просит супруга на ложе любви, и все знали, что любил ее Афагду беззаветно и слушать не хотел, когда советовали ему отослать ее в Великий лес. Поистине редкость такая любовь между смертным и бессмертным созданием. Случилось же это так.
Во время войны в одном из боев был взят в плен воин–эльф без правой руки. Была она отрублена по запястье, и верно, порядочно времени тому назад, потому что рана успела затянуться. Несмотря на увечье, сражался он доблестно, держа меч в левой руке, а на правую повесив щит, и много людей положил. Нашлись те, кто знал о прошлом Афагду, о том, как потерял он в Солхе семью, и об обстоятельствах этого дела. Тогда привели к нему связанного пленника, бросили к ногам и сказали так:
—Не этот ли лиходей убил твоих родных собственной рукой и эту же руку потерял от секиры твоего старшего брата Амори? Бери же его, пытай и казни, как тебе угодно.
Долго молчал Афагду, глядя на коленопреклоненного Древнего, и наконец выхватил меч. Ждали все, что снесет он Древнему голову с плеч. Однако Афагду разрубил связывающие того веревки и велел дать ему оружие.
—Не по чести мне казнить беспомощного пленника, у которого связаны руки. Пусть примет смерть, как положено воину, с мечом в руке.