От скуки взялась она упражняться в рукопашном бое среди цветущих апельсиновых деревьев в замковом саду. И почудилось ей, будто наблюдает за ней кто–то с высокого балкона, однако самого человека видно не было. Однако не стоило труда догадаться, что это сам хозяин.
Выждала она удобный момент, прыгнула на гриву мраморного льва, с него на выступ стены и мигом взлетела вверх до самого балкона.
—Ты немедленно отправишь меня обратно, чародей! — грозно крикнула она и приставила обнаженный клинок к горлу Руатты.
Чародей безмятежно улыбнулся.
—Обратно? На кровавый песок арены? Не знал я, что ты так ищешь смерти, доблестная Ашурран.
Ашурран слегка смутилась, но не показала этого.
—Доставь меня в Кинсалу, вот что я имела в виду.
—Хочешь продолжить прежнее ремесло, убивать и грабить? Года не пройдет, как голова твоя слетит с плеч на городской площади.
Ашурран разозлилась, ноздри ее гневно раздувались.
—Я не спрашиваю твоего совета, чародей. Раз ты такой умный, доставь меня в Арриан, и покончим с этим. А если ты еще раз посмеешь ухмыльнуться, это я снесу твою голову с плеч!
Руатта сжал губы, стараясь сдержать смех, и опустил золотые ресницы, чтобы скрыть насмешливый огонек в глазах. В этот момент облик его был столь соблазнителен, что ярость Ашурран стала уступать место желанию.
—Вот как, неужели я не достоин никакой благодарности за то, что спас твою жизнь? — спросил он с притворным смирением.
—Ты получишь свою благодарность! — с этими словами Ашурран отбросила меч и схватила Руатту в объятия.
Недолго думая, припала она к его губам страстным поцелуем. В то же мгновение губы ее обожгло невыносимой болью, будто коснулась она раскаленной лавы. Из глаз ее сами собой побежали слезы, как она ни старалась их сдержать. Прежде никогда не приходилось ей проливать слезы от боли, но и боли такой она прежде никогда не испытывала. Выпустив Руатту, упала она на колени, и боль прекратилась.
—Я не терплю принуждения, — сказал спокойно Руатта. — Что пользы мне разделить с тобой ложе, с грубой дикаркой, знающей только блеск меча.
В ответ Ашурран назвала его грязным словом, каким называют мужчин, отдающихся мужчинам. Но Руатта только рассмеялся. Он приподнял ей голову, и она не посмела вырваться. Блеск его глаз внушал ей трепет. Сказал он такие слова:
—Ты как неограненный алмаз, скрытый в куске пустой породы. У тебя пылкое сердце и благородная душа. Но ум твой ленив и невежествен, и не приносит плодов, как каменистая пустыня. Жизнь твоя проходит напрасно, и ждет тебя ранний бесславный конец.
—Я не просила предсказывать мне судьбу, — сказала Ашурран угрюмо, ибо чувствовала правоту чародея, и это было ей не вполне приятно. — Жизнь моя, и я делаю с ней, что хочу.
—Ошибаешься. Твою жизнь подарил мне король, и я не стану разбрасываться столь ценным подарком. Ты будешь жить в моем замке и учиться всему, чему я захочу тебя научить.
—Ты не сможешь меня заставить, — сквозь зубы сказала Ашурран, борясь со страхом, который вызывал у нее этот юноша с мудрыми глазами.
—Нет нужды прибегать к принуждению. Разве у тебя есть выбор? Куда ты пойдешь, воительница с душой ребенка? Где во всем Иршаване найдешь ты приют, разве что кроме твоей бедной дикой родины, которую ты покинула по собственному желанию?
Смущенная, Ашурран отвела глаза. Возразить ей было нечего, как бы отчаянно она этого ни желала. А Руатта продолжал ласково:
—Я открою перед тобой мир, которого ты еще не видела, научу тому, чего ты еще не знала. Придет время, и тебе покорятся целые народы. Каков же будет твой ответ?
Ашурран была слишком гордой, чтобы сказать «да», но и покидать замок Руатты ей расхотелось. Правду сказать, куда ей было идти? В Арриан, который она отринула? В Ланкмар, который она презирала?
—Бес с тобой, чародей, — сказала она, оттолкнув его руку и поднявшись на ноги. — Я остаюсь.
Так началось ее обучение в замке Руатты на острове Кумано.
Нелегко приходилось Ашурран, ибо не привыкла она напрягать свой ум и не видела смысла в книгах. Нередко в гневе швыряла она книгу через всю комнату и в цветистых выражениях клялась, что в гробу видала всю эту науку. Случалось ей приходить в такую ярость от неудач, что бумага вспыхивала под ее пальцами. Но все же шаг за шагом овладевала она искусством чтения, письма и счета. Учил ее также Руатта обуздывать свой нрав и магические способности. Через короткое время смогла она по желанию зажигать от пальцев огонь и раскалять железные предметы.
Научилась она читать карты, находить дорогу по звездам, распознавать яды и лекарства, различать магические заклинания. Пуще всего пристрастилась Ашурран к книгам. Как и обещал чародей, раскрылся перед ней огромный мир, незнакомый прежде: мир богов и героев, легенд и преданий, мир великих подвигов и славных побед. До зари читала она старинные хроники и светские романы, описания чудесных путешествий и приключений, и душа ее пела от восторга. Уставая читать, она откладывала книгу и шла к Руатте. Они беседовали подолгу, и он рассказывал ей о том, где побывал и что видел за время своей долгой жизни.
Лишь об одном не упоминал он никогда — о той стране, из которой явился в Иршаван. В ответ на все ее просьбы отвечал он: «Не время говорить об этом».
Беседовали как–то раз Ашурран и Руатта, и зашла у них речь об искусстве. Рассказал ей Руатта такую историю.
Однажды ко двору одного из ланкмарских князей явился человек, который хвастливо именовал себя лучшим живописцем Иршавана. Будучи в благодушном настроении, князь решил развлечься и повелел пришельцу показать свое искусство.
—Лежит на мне зарок не показывать иначе свое искусство, кроме как в соперничестве с другим живописцем. Вели, о князь, разделить комнату занавесом надвое, и на одной стене пусть нарисует картину твой придворный мастер, а на противоположной явлю я миру свой шедевр. Когда занавес будет отодвинут, сможешь ты сравнить обе картины и вынести свое решение. Чтобы усложнить задачу, дай ты своему живописцу пристойную тему для картины, мне же ее не открывай. Тайные силы, которые мне подчиняются, сами меня просветят и направят.
Князь приказал так и поступить. Желая посмеяться над хвастуном, приказал он живописцу нарисовать своего отца, который десять лет тому назад умер, и даже узнай пришелец тему картины, вряд ли бы он сумел ее повторить, поскольку никогда почтенного старца не видел.
Испросил себе странствующий живописец (а имя ему было Мауриций) месяц сроку, дорогих составов и красок, щепотку золотого песку и жемчужину для приготовления золотой и перламутровой краски. Желая позабавиться, князь все это ему предоставил, однако предостерег, что в случае неудачи лишится Мауриций не только своего имущества, но и головы.
Целый месяц трудился придворный мастер над портретом старого князя, а в соседней половине комнаты Мауриций пировал, пил вино и щипал служанок.
—Вдохновение не подчиняется кропотливому труду. Пока муравей прилежно таскает травинки, распускаются цветы, и гусеницы превращаются в бабочек, — говорил он.
Наступил назначенный день. Отдернули завесу, и вначале посмотрел князь на портрет, нарисованный его придворным мастером. Ясным взором смотрел с него старый князь, были правильны черты его лица, и складки плаща лежали в идеальном порядке. Несомненно было искусство живописца, сумевшего передать мельчайшие детали облика почтенного старца, представив его благообразным и величавым.
Когда же повернулся он к картине Мауриция, то невольно испустил крик изумления. И с нее смотрел старый князь, с тем же поворотом головы, в той же позе, в той же одежде. Только этот портрет куда больше напоминал действительность. Выглядел на ней старый князь, как живой — с мутным старческим взором, морщинами на лице, чуть скрюченными от подагры руками, будто бы трясущимся подбородком, и складки его плаща были смяты, так же как и при жизни.
Изумился князь мастерству Мауриция, щедро его наградил и предложил остаться при дворе. Однако живописец вежливо отказался и поспешил откланяться.
Причина спешки его оказалась ясна, когда картину решили перенести в галерею замка. Не было там никакой картины, лишь белая стена, выровненная и отглаженная, покрытая специальным составом, так что стала она будто зеркало и отразила картину княжеского мастера на противоположной стене, но с небольшими искажениями.
Между тем Мауриций объявился при дворе другого князя и там снова предложил устроить состязание. Однако слухи о его мошенничестве успели разнестись по королевству. Князь усмехнулся в усы и приказал приготовить требуемое. Но только картины приказал он расположить не на противоположных стенах комнаты, а на одной и той же, разделив их занавесом. «Посмотрим, как выкрутится этот плут», — подумал он.
Снова провел Мауриций месяц в пирах и забавах. Когда пришло время показать плоды трудов, предъявил княжеский живописец свою картину. Был на ней изображен невыразимо прекрасный райский сад, с невиданными деревьями и цветами, каждая травинка и каждый лепесток прорисованы искусно и изящно. Тогда показал Мауриций свое творение. Увидел князь сад — самый обыкновенный, каких немало в поместьях аристократов. Изображен, однако, он был с превеликим искусством. Казалось, облака бегут по небу, ветви деревьев шевелит легкий ветерок, и роса капает с листьев. Все присутствующие единодушно присудили победу Маурицию. И опять поспешил он скрыться из владений князя. Оказалось, нет на стене никакой картины, а лишь прорубленное ровно отверстие, будто бы окно, из которого открывался вид на княжеский сад за стеною.
После этого Мауриций явился ко двору третьего князя. И там ему позволили показать свое искусство, потому что каждый князь думал: уж он–то умнее своих предшественников и не позволит себя обмануть. На этот раз предметом состязания стала скульптура. Через месяц княжеский скульптор показал свое творение — мраморного льва с оскаленной пастью. Однако он был высотой чуть более двух локтей, потому что за месяц трудно изготовить из мрамора нечто более значительное.
Тогда Мауриций показал свою статую. Изображала она прелестную юную девушку в человеческий рост. Обнаженная статуя была дивно хороша, казалось, она вот–вот вздохнет и что–нибудь скажет. Князь был в полном восторге, и Мауриций опять получил щедрую награду. Но тут статуя чихнула и оказалась одной из младших кухарок, раздетой и осыпанной мукой. Когда работала она на кухне, босая и чумазая, никто не обращал на нее внимания. Теперь же князь был так поражен красотой девушки, что даже не стал преследовать плута Мауриция.