Но когда она сказала: «У меня есть проблема: я слишком приближаюсь», я понял, как ее решить. Нужно было отдалить образ. Эта женщина мысленно рисовала картину ужасной автокатастрофы. Образ приближался, становился крупнее и детальнее. Она уже физически ощущала запах нагретого металла и капли крови на своей коже. Такая картина напугает любого. Я понял, что нам нужно отдалить образы, сделать их менее различимыми, пока они не исчезнут совсем. Мы сделали это, и проблема была решена за 15-минутный сеанс.
Я не пытаюсь диагностировать людей. Я пытаюсь сделать диагноз неправильным. Если люди приходят ко мне и говорят, что они подавлены, я хочу, чтобы они как можно быстрее рассмеялись. Тогда при следующей же мысли о депрессии они начнут хохотать.
Я хочу дать людям другую проблему. Я часто слушаю клиентов и думаю: «Надо же, какая мелкая, печальная проблема. Им нужно что-то большее и лучшее». Им нужно найти ответ на вопрос: «Сколько наслаждения я смогу вынести? Что я успею сделать за свою жизнь? Как я могу почувствовать истинную радость при встрече или при взгляде на своего мужа или жену?»
Если люди не задают правильных вопросов, их мозг не учится. Я всегда чувствую, когда появляются вопросы, и «вбрасываю» лучший. Я говорю: «Сейчас я остановлюсь и скажу себе: «Настало время действовать». Что я должен сделать?» Я просто переключаю референциальный индекс (кто и что сказал). И хотя речь вдет не о грамматике, этот прием срабатывает.
Все приведенные выше примеры иллюстрируют принцип работы метамодели. Вопросы ведут нас прямо туда, куда мы хотим попасть, потому что мы смотрим на синтаксис вопросов, а не на их содержание. Если сосредоточиться на содержании, то попросту утонешь, потому что содержание бесконечно. Мы все знаем, как дети бесконечно могут задавать вопрос «почему?». А поскольку и психиатр может делать то же самое, психотерапия может длиться годами.
Меня совершенно не интересует, «почему» что-то произошло. Я не пытаюсь читать мысли своих клиентов или подталкивать их к такому чтению. Мне нужны ответы, которые указали бы мне направление перемен. Вы должны знать, как задавать правильные вопросы и делать верные внушения, чтобы максимизировать желаемый результат. Возможность свободно перемещаться между знанием о том, как что-то происходит и что с этим делать, и является важным преимуществом НЛП.
Вот тут-то огромную значимость приобретают паттерны Мил топа. Модель Милтона (см. Приложение 5) иногда называют зеркальным отражением метамодели. Но, если ме- тамодель направлена на сбор качественной информации, модель Милтона, основанная на паттернах, сформулированных на основе работы Эриксона, использует язык «искусно уклончивым» образом, который одновременно индуцирует транс и способствует переменам.
Люди часто предполагают, что я много знал о гипнозе еще до того, как услышал о Милтоне Эриксоне. Но, когда Грегори Бейтсон впервые рассказал мне о Милтоне, я не знал ничего. Я нашел его книги и журнальные статьи, все, что было написано о нем, и прочел это. Он утверждал, что добился таких результатов, о каких не заявлял никто другой, и это меня заинтересовало.
Вирджиния Сатир, которая постоянно добивалась отличных результатов, не утверждала, что ее подход к психотерапии единственно правильный. Она просто говорила, что людям легче помочь, если работать одновременно со всеми членами семьи, а не только с одним человеком.
Ее способность выявлять паттерны и предсказывать поведение была экстраординарной. Однажды я подвозил ее к клиентам. Она работала с семьей, где была девочка-эпилептик, которой приклеили ярлык «малолетней преступницы». Вирджиния сказала: «Посмотри, что происходит. В середине этого сеанса у девочки чуть не случился припадок. Как только я начинала разговаривать с кем-нибудь из членов семьи, она готова была упасть и забиться в судорогах...»
Действительно, так и происходило. С Вирджинией подобное случалось постоянно, но она обладала уникальным качеством — неотступностью. Она могла быть вежливой, милой и доброй, но никогда не уступала. Ее не волновало то, что сеанс мог продлиться 12 часов. Она продолжала работать, пока не добивалась перемен, к которым стремилась.
Но меня больше всего заинтересовали утверждения Мил- тона о том, что можно сделать, поэтому я продолжал изучать все книги — сотни книг — о гипнозе. Я прочел все. Я испробовал все — большую часть на замечательной соседке, которая в то время жила рядом со мной. Она страдала боязнью открытого пространства и аллергией. У нее была масса проблем, и мы все их решили. К тому времени, когда я дей- ствительно встретился с Милтоном, у меня уже был опыт. Я уже анализировал его языковые паттерны по журнальным статьям и расшифровкам его сеансов.
Совершенно очевидно, что большая часть тех, кто о нем знал, становились объектами мистификации. Точно так же мистифицировали людей Вирджиния и Фриц Перлз.
Вирджиния была исключительным гипнотерапевтом, но никогда в этом не признавалась. Я показал ей видеозаписи ее сеансов и сеансов Милтона Эриксона. Первые 10 минут они говорили одно и то же, слово в слово. Тон Вирджинии был чуть приятнее, чем у Милтона. Голос Милтона напоминал Бориса Карлофа, а Вирджиния говорила, как самая милая женщина на земле.
Это был превосходный гипноз, но она это отрицала. Вирджиния называла это «упражнением концентрации». Она говорила об уникальности каждого человека. Она указывала, что каждый из нас уникален со своими отпечатками пальцев и так далее. А потом я включил запись Милтона, и он заговорил об уникальности своих пациентов, о том, что у каждого свои отпечатки пальцев. Те же самые концепции в том же самом порядке... Она не могла — или не хотела — этого увидеть...
Вирджиния встретилась с Милтоном и сочла его мрачным меланхоликом, не желающим ни о чем говорить. Должен признать, что понимаю ее чувства. Милтон Эриксон был прикован к инвалидному креслу — у него дважды возникал полиомиелит, и он страдал от постполиомиелитного синдрома. Он носил фиолетовые пижамы, индуцировал транс и большую часть времени говорил весьма уклончиво, даже когда это было не нужно. Но он делал это, чтобы немного развлечься.
Работа Фрица Перлза тоже во многом напоминала гипноз. Приказать клиенту представить себе умерших родственников в пустых креслах — что это, если не гипноз глубокого транса?
На самом деле список успехов Фрица не столь впечатляющ. Его работа производила впечатление, но он не добивался хороших результатов. Он не мог заставить заснуть человека, страдающего бессонницей. Он откровенно признавался, что не может работать с психопатами или шизофрениками. Он работал только с «невротиками».
Но однажды он помог клиенту преодолеть импотенцию, заставив его думать о носе, потом о гениталиях, потом опять о носе. Он не мог объяснить, почему это сработало. Он просто сказал, что это соответствовало его «теории». Теперь-то мы понимаем, что в двигательной коре головного мозга участки, управляющие мышцами носа и гениталий, расположены по соседству. Раздувая ноздри или двигая кончиком носа вверх и вниз, вы стимулируете гениталии.
Когда паттерны впервые были опубликованы под названием модели Милтона, он был очень польщен, хотя считал, что это всего лишь малая часть его репертуара. Подход Милтона мог быть очень сложным. Он всегда считал себя «настоящим гипнотизером» и настаивал на том, что все его клиенты были исключительно внушаемы, что и помогло им продвинуться дальше.
Меня больше интересовало то, насколько далеко я могу развить это явление, называемое гипнозом. Вернувшись, я испробовал все, что, по утверждениям Милтона, он применял. Я сделал это не потому, что хотел опровергнуть его результаты. Если бы я смог добиться того же, то понял бы, что существует целый мир, который еще ожидает своего открытия.
Я пробовал то, чего еще не пробовал никто. Я хотел выяснить, какого эффекта можно добиться легким и глубоким трансом. Я хотел понять, насколько далеко можно зайти. Должен признать, что многим моим клиентам пришлось пройти через значительные сложности, чтобы я сумел найти более легкие пути.
Люди, которым моя работа действительно принесла пользу, пришли ко мне в конце своих поисков. Никто не начал свой путь с меня. Они пришли ко мне, потому что все остальные от них отказались. Люди говорили: «Вы моя последняя надежда», а я всегда отвечал: «Что же, значит, у вас серьезные проблемы...»
Но я не сдавался. Я неустанно учился у Вирджинии Сатир. Я узнал, что если что-то не работает, нужно попробовать что-нибудь другое. Неудача — это остановка, а я никогда не останавливался.
На практике Эриксон не использовал все паттерны, которые получили название модели Милтона. Я тоже. Когда я обратил внимание на этих людей, а также на «обычных» людей, которые добились результатов самостоятельно, мне удалось создать технологию, универсальную по применению, приносящую быстрые результаты и доступную абсолютно всем. Проще говоря, язык, которым мы пользуемся, оказывает прямое воздействие на психику слуша- теля. Язык, которым мы разговариваем с самими собой, оказывает прямое воздействие на нашу собственную психику.
Невозможно механически использовать паттерны Милтона. Люди, познакомившиеся с ними, обнаруживают, что у них есть собственные предпочтения, и соответственно развивают индивидуальные стили.
Лично я обнаружил, что на меня самое сильное влияние оказывают временные предикаты — слова, связанные со временем и его течением. Я использую временные предикаты в качестве связок: «...когда вы сидите здесь, дышите, делайте вдохи и выдохи, потом вы расслабитесь и подумаете об этом в последний раз...»
Но временные предикаты можно использовать и другими способами. Индукция путаницы повышает внушаемость — например:
«... прежде чем вы прекратите останавливать себя, предупреждая идею о том, что вы не знаете, что произойдет дальше, это случится. Но прежде чем мы начнем продолжать с маловажным, касающимся того, чего вы не знаете, вы обнаружите, что только что начали отступать назад, потому что прошлое — это всего лишь будущее, смещенное во времени...»
Вот так строятся языковые паттерны. Помимо временных предикатов, последнее предложение содержит многозначность — в нем использованы слова и выражения, имеющие несколько значений, что оставляет бессознательному возможность анализировать альтернативы, которые не были сформулированы прямолинейно.
Еще одна причина, по которой я считаю временные предикаты особенно важными, заключается в том, что они проводят четкую границу между прошлым и будущим. Самое лучшее в прошлом — это то, что оно кончилось. Когда люди не могут расстаться с прошлым, потому что оно кончилось, они не обретают свободы, чтобы идти в будущее. Вот почему мне особенно нравится неоднозначная фраза о том, что «прошлое — это всего лишь будущее, смещенное во времени...» (Предлагаю вам очень внимательно перечитать это предложение, чтобы понять, сколько значений оно в себе скрывает.)
Я часто говорю о том, что люди испытывают гнев, печаль или депрессию «в последний раз». Мне нравятся «семантически плотные» предикаты, над которыми лингвисты сломали столько копий. Например, никто не станет «подкрадываться» к человеку открыто. Глагол «подкрадываться» имеет ряд смыслов, которые не требуют пояснения. Говоря о том, что кто-то «подкрадывается», вместо того чтобы сказать, что он идет следом, вы используете семантически более плотную фразу, которая оказывает большее воздействие.
Временные предикаты — слова типа «последний», «первый», «после», «снова» — обладают семантической плотностью. Фразы с использованием слова «когда» («когда вы начнете делать X, то откроете для себя нечто важное») и «следующий» («увидев его в следующий раз, вы почувствуете У») реально позволяют осуществить постгипнотическое внушение с максимальным эффектом.
Я считаю временные предикаты важнейшим средством, которое позволяет нам выявлять чувства, усиливать или ослаблять их со значительной силой и точностью.
Временные предикаты, конечно, самым прямым образом связаны с пресуппозициями. Пресуппозиции в буквальном смысле слова «заранее предполагают», что нечто присутствует, даже если это точно не сформулировано. Вот вопрос: «Когда вы подниметесь, сможете ли вы закрыть дверь?». В нем содержится целый ряд пресуппозиций: что собеседник поднимется, что есть дверь, что он способен закрыть ее и так далее.
Многие синтаксические условия пресуппозиций основываются на временных предикатах. Местоимение «когда» в предыдущем примере — это временной предикат, который поддерживает пресуппозицию. Я считаю такой прием чрезвычайно сильным, особенно, когда речь заходит о том, чтобы сделать что-то «в последний раз», или о том, чтобы «никогда, никогда, никогда больше» не испытывать какого-то чувства.
Существуют также замечательные, простые и эффективные слова вроде слова «стоп». Большинство людей не воспринимает слово «стоп» как временной предикат. Но, когда я вижу, что люди попадают в поведенческую петлю, которая может повторяться до бесконечности, которая несет дурные чувства и приступы паники, я говорю им: «Стоп!» Удивительно, но они всегда подчиняются!
Добавьте к этому фразу типа «Вернитесь назад» и получите еще более эффективное средство. Когда человек сидит, он физически не может вернуться. Вы говорите ему: «Стоп! Вернитесь назад и на этот раз почувствуйте что-то другое...», и человек на глубинном уровне понимает, что нужно сделать.
Еще одно слово, обладающее временной природой, — «новый». «Новый» означает, что в будущем вы собираетесь сделать нечто такое, чтобы «это старое чувство, принадлежащее прошлому, более не приносило вам удовлетворения, когда вы почувствуете в себе новые чувства... т. е. прямо сейчас!».
«Сейчас» — один из самых мощных временных предикатов в репертуаре любого гипнотерапевта. Люди, особенно в измененных состояниях сознания, могут быть очень пассивны. Поэтому вам приходится говорить им, что нужно делать, когда это делать, когда начать... Конечно, в такой ситуации «сейчас» — это самое подходящее время. Если я предлагаю человеку «заглянуть глубже», это еще не означает, что он это сделает. Я говорю ему абсолютно конкретно, когда нужно сделать то, что я предлагаю: «ваша рука упадет... сейчас», «ровно через две минуты вы почувствуете, что эти мысли приходят вам в голову, вот сейчас... А потом вы заметите...»
Многозначность — очень полезный паттерн при работе с людьми, обладающими подозрительным сознанием и не умеющими доверять самому себе. Работая с ними, я обращаюсь «сквозь них», апеллирую к другим частям, пытаюсь добраться до парадного входа через заднюю дверь, а не наоборот. Конечно, если человек готов сотрудничать, я использую эту готовность. Я предлагаю сознательному и бессознательному разуму проделать одно и то же. Чем активнее вы будете использовать ресурсы человека, тем лучше окажутся результаты.
Такие категории, как пунктуация и неоднозначность сферы действия, требуют особого внимания. Они не только эффективны сами по себе, но еще и поддаются модификации с помощью временных предикатов. «Сейчас, и снова, и снова, вы начнете чувствовать, как старые чувства исчезают...», «Те же самые старые чувства вернутся в последний раз перед тем, как вы увидите, что они прямо сейчас исчезают на ваших глазах...»
Сознанию очень сложно следовать за такими паттернами, но мозговые центры, ответственные за обработку языковой информации, с легкостью их обрабатывают. Не знаю, сколько раз я делал людям внушения, а они смотрели на меня и переспрашивали: «Что?»... А затем в точно заданное время выполняли мой посыл, потому что получили конкретные временные маркеры.
А теперь давайте посвятим минуту-другую новой идее...