— Сколько их? — спросил Малиновский.
— Трое.
— Безымянная могила? — спросил Василевский.
— Могилы как таковой не было. Даже бугорка не было. Мы случайно увидали: торчит рукав гимнастерки. Вот, взялись за лопаты…
— Документы при них есть? Письма?
— Никак нет… Рядышком с останками газету нашли. Называется "Героическая красноармейская".
— Выходила в дни боев на Халхин-Голе, — сказал Малиновский.
— Перехороните с воинскими почестями, — сказал Василевский, обращаясь к комдиву. — Поставьте обелиск со звездой, как положено…
— Слушаюсь! — отчеканил комдив.
— И митинг проведите. Они заслуживают, чтоб их помянули добрым словом…
— Слушаюсь!
Глядя на останки красноармейцев, Малиновский подумал: шесть лет назад сражались мы с квантунцами на Халхпп-Голе, годом раньше, летом тридцать восьмого, — на озере Хасап, и вот теперь опять на дворе июль…
На пограничной заставе представились: "Геперал-полковник Васильев… Генерал-полковник Морозов…" Начальник заставы, пе по-монгольски рослый капитан, в лицо их не знал, хотя многие монгольские генералы и офицеры узнавали Василевского и Малиновского по газетным фотографиям, по кадрам кинохроники. Не говоря уже о советских генералах, офицерах и даже солдатах: при личном общении засекретить себя было сложно. Но тут, как говорится, сработало.
Капитан, сносно владевший русским, рассказал о численности и вооружении заставы, о протяженности участка, о характере службы, о нарушениях границы. С его слов: нарушителей в июне — июле стало больше, японская агентура — это и японцы, и маньчжуры, и баргуты, и китайцы — пытаются проникнуть сюда и разведать обстановку. Капитан скромно подчеркнул: безнаказанных нарушений нет. Это значило: все пробравшиеся из-за кордона схвачены и обезврежены.
— Молодцы пограничники, — сказал Малиновский.
Василевский поинтересовался:
— Каковы виды пограничных нарядов?
Капитан перечислил: конные и пешие парные дозоры, часовые границы, по два-три человека — секреты, засады, заслоны, то есть наряды те же, что и на советских заставах. Василевский еще спросил:
— Служба по восемь — десять часов… Как выдерживают, учитывая еще и комаров?
— Монголы привычны, товарищ генерал-полковник. Терпеливы, выносливы… Будет приказ, так и сутки просидят в плавнях!
— Это верно, — сказал Малиновский. — Судя по всему, монголы — отличные солдаты, на Халхин-Голе себя показали… Кстати, я сам убедился: нашим современным оружием и техникой овладевают быстро и основательно, хотя грамотешка хромает…
— То ли еще было, товарищ генерал-полковник! — сказал капитан. — Сейчас читать умеют, многие пишут… А во время боев на Халхин-Голе, мой предшественник рассказывал, сплошь неграмотные были. И что удивительного? В Монголии в тридцатых годах три процента детей посещали школу, а то и меньше… Да, в свободный от службы час пограничники-новобранцы и учились грамоте… Клали на землю доску, смазанную разведенной в масле сажей. Начальник заставы чертил на ней палкой буквы, бойцы повторяли… Потом был бой с японцами… И понимаете, имена павших товарищей были первыми словами, которые вывели оставшиеся в живых…
Застава была расположена на крутом скате, да еще залезли на десятиметровую вышку — обзор что надо, но поднятая ветром песчаная кисея ухудшала видимость; песок заносило и сюда, на вышку, он сухо шуршал о доски. Малиновский сказал:
— Монгольские дожди.
Начальник заставы живо откликнулся:
— Товарищ генерал-полковник, дожди еще будут! Самые настоящие, проливные!
— Не сомневаюсь, что будут…
Река текла внизу, под обрывом, на правом фланге, граница проходила по фарватеру. Маршалы в бинокли разглядывали сопредельный берег, капитан пояснял:
— В последние дни японцы отселяют вглубь местное население, разрушают мосты, дороги…
— Тактика выжженной земли. Как у гитлеровцев, — сказал Малиновский и подумал, что скоро его войска будут уже по ту сторону границы.
А Василевский подумал: "Японцы хотят создать нам дополнительные трудности. Для нас дороги, особенно железные, — вопрос вопросов… Нельзя допустить — и опыт войны на Западе этому учит, — чтобы в Маньчжурии противник разрушал железнодорожные пути, тоннели, мосты. Так было, например, в Белоруссии летом сорок четвертого. Немцам удалось тогда вывести из строя железные дороги, это вызвало серьезные трудности с нашими перевозками… Чтобы воспретить противнику разрушить прп отходе железные дороги, здесь, на Дальнем Востоке, все фронты должны выделить специальные самолеты и подвижные части для борьбы с диверсионными отрядами…"
Заночевать решили на командном пункте армии — тем паче, что командарм к концу дня утратил робость и был целеустремленно напористым:
— У меня сможете отдохнуть! Банька имеется!
Смыть с себя пот и грязь было привлекательно, и Василевский сказал:
— Если комариков поменьше, чем здесь, поедем.
— И если квас будет, — сказал Малиновский.
Командарм поспешно заверил: так точно, комарья меньше, а квас отменный! Тут же бросился звонить на КН. Сияя, доложил Василевскому, что в бане их ждут через полчаса.
— Но мы еще не меньше часа здесь проработаем. Плюс дорога, — сказал Василевский. — А люди будут ждать…
— Подождут, товарищ маршал!
— Нет, неудобно… Позвоните и извинитесь за задержку…
— Слушаюсь!
Смущенный генерал побурел, а Малиновский усмехнулся: усердие командарма и обязательность главкома как бы столкну-, лись…
Завершив работу, поехали к командарму. Банька была недурна, квасок холодный, вкусный. Маршалы сидели в палатке с марлевым пологом, потягивали из немецких пивных кружек и вспоминали Халхин-Гол.
— Что на Халхин-Голе было необычайным, так это крупнейшие воздушные бои. Я, Александр Михайлович, и на фронтах Великой Отечественной, пожалуй, таких не видывал… До двухсот самолетов сходились в трехъярусной карусели!