Князь поблагодарил генерала и отправился к своему приятелю, ротмистру Зарницкому, которого и застал лежавшим на диване, с длинною трубкою в зубах.
– Ба, ба, приятель! Да ты откуда? С того света, что ли?
Пётр Петрович быстро встал с дивана, бросил в угол трубку и заключил в могучие объятия своего закадычного друга и сослуживца.
– Не ждал, не гадал тебя видеть, ей-богу! Уже хотел панихиду по тебе отслужить. Ну, садись, рассказывай.
– Сейчас, дай отдохнуть.
– Отдохни, голубчик! Да как ты, брат, переменился, похудел – тебя не узнаешь.
– Долго болен был, – ответил князь.
– Не томи, рассказывай. Впрочем, погоди, за завтраком расскажешь. Эй, Щетина, завтрак, живо!
– Зараз, ваше благородие, зараз! – просовывая голову в дверь, ответил старый денщик.
– Не забудь бутылочку винца принести.
– Не забуду! На радостях надо выпить, ваше благородие! На что я – и то для такого дня маленько клюкну.
– Клюкни, Щетина! Разрешаю!
– Покорно благодарю, ваше благородие!
– Ну, пошёл, неси завтрак!
– Зараз, ваше благородие.
Спустя немного Щетина принёс на подносе завтрак и бутылку дорогого вина. За завтраком князь Гарин рассказал своему приятелю, как он попал на ферму к старому Гофману, как полюбил его дочь. Сергей ничего не скрыл от друга и с жаром описывал, как Анна во время его тяжёлой болезни ходила за ним, как она просиживала у его постели долгие ночи.
– Ах, Зарницкий, если бы ты знал, как я люблю её!
– Вижу, брат, вижу; по твоим словам, девушка хорошая, добрая.
– Ах, как она хороша, как хороша!
– Знаю, дурную не полюбишь, у тебя вкус хороший. Надеюсь, меня познакомишь со своей невестою?
– Конечно, конечно, мы завтра утром поедем к ней.
– А что ты намерен делать: остаться в Петербурге или увезёшь невесту к отцу, в Каменки? – спросил Пётр Петрович у приятеля.
– Прежде я в усадьбу один поеду, предупрежу моих стариков.
– Ах, брат, я и забыл сказать: ведь тебя Николай Цыганов недавно разыскивал; его твой отец за этим нарочно прислал. Николай собирался ехать в Австрию.
– Это всё в поиски за мною?
– Всё за тобою.
– Я постараюсь увидать Николая. Скажи, Пётр Петрович, не слыхал ли ты чего про моего денщика Михеева?
– Не только слышал, а недавно даже видел его.
– Как, он жив? – обрадовался князь.
– Здравствует, в казармах живёт, всё по тебе охает да сокрушается. Он уверен, что ты убит, и не раз по тебе, брат, панихиды справлял.
– Надо и его поскорее увидать.
– Порадуй старика, поезжай к нему в казармы.
Князь Гарин не стал медлить, простился с приятелем и поехал в казармы полка, в котором служил.
Михеев плакал, как ребёнок, когда увидал своего «барина» живым и невредимым. Старик-денщик думал, что князь убит, и горько оплакивал его.
Радость вышла общая; возвратившиеся с войны товарищи князя Сергея очень обрадовались его возвращению и затеяли весёлую пирушку.
Перед своим отъездом в Каменки Сергей зашёл проститься с невестою и застал Анну с заплаканными глазами.
– Что с тобою, милая? Ты плакала? – участливо спросил у молодой девушки Гарин.
– Скучно мне с тобою расставаться.
– Полно, Анна! Не надолго мы расстаёмся: не далее как через месяц я буду опять здесь. За тобой приеду, милая.
– Приедешь ли?
– Анна, как тебе не стыдно так говорить? – с лёгким укором сказал князь.
– Прости, милый, я сама не знаю, что говорю. Одного я боюсь: твои родители, пожалуй, не дадут тебе согласия на нашу свадьбу.
– Я люблю тебя – и для них довольно этого. Мой отец и мать стоят выше предрассудков.
– Поезжай, мой дорогой! Храни тебя Господь! Береги себя, Серж!