— Эге, брат, вот так-то лучше будет!.. Это, видно, не Еремкина голая кость… Будет чваниться-то. Ну-ка, еще репку попробуй.
И репка была съедена с тем же аппетитом.
— Да ты у меня совсем молодец!.. — хвалил старик.
Когда совсем рассветало, в дверь послышался стук, и тоненький детский голосок проговорил:
— Дедушка, отвори… Смерть как замерзла!..
Богач отворил тяжелую дверь и впустил в избушку девочку лет семи. Она была в громадных валенках, в материнской кацавейке и закутана рваным платком.
— Ах, это ты, Ксюша… Здравствуй, птаха.
— Мамка послала тебе молочка… не тебе, а зайцу…
— Спасибо, красавица…
Он взял из покрасневших на морозе детских ручонок небольшую крынку молока и поставил ее бережно на стол.
— Ну, вот мы и с праздником… А ты, Ксюша, погрейся. Замерзла?
— Студено…
— Давай раздевайся. Гостья будешь… Зайчика пришла посмотреть?
— А то как же…
— Неужто не видала?
— Как не видать… Только я-то видела летних зайцев, когда они серые, а этот совсем белый у тебя.
Ксюша разделась. Это была самая обыкновенная деревенская белоголовая девочка, загорелая, с тоненькой шейкой, тоненькой косичкой и тоненькими ручками и ножками. Мать одевала ее по-старинному — в сарафан. Оно и удобно, и дешевле. Чтобы согреться, Ксюша попрыгала на одной ноге, грела дыханием окоченевшие ручонки и только потом подошла к зайчику.
— Ах, какой хорошенький зайчик, дедушка… Беленький весь, а только ушки точно оторочены черным.
— Это уж по зиме все такие зайцы, беляки, бывают…
Девочка села около зайчика и погладила его по спинке.
— А что у него ножка завязана тряпочкой, дедушка?
— Сломана лапка, вот я и завязал ее, чтобы все косточки срослись.
— Дедушка, а ему больно было?
— Известно, больно…
— Дедушка, а заживет лапка?
— Заживет, ежели он будет смирно лежать… Да он и лежит, не ворохнется. Значит, умный!..
— Дедушка, а как его зовут?
— Зайца-то? Ну, заяц и есть заяц, — вот и все название.
— Дедушка, то другие зайцы, которые здоровые в поле бегают, а этот хроменький… Вон у нас кошку Машкой зовут.
Богач задумался и с удивлением посмотрел на Ксюшу. Ведь совсем глупая девчонка, а ведь правду сказала.
— Ишь ты, какая птаха… — думал он вслух. — И в самом деле, надо как-нибудь назвать, а то зайцев-то много… Ну, Ксюша, так как его мы назовем… а?
— Черное Ушко…
— Верно!.. Ах ты, умница… Значит, ты ему будешь в том роде, как крестная…
Весть о хромом зайце успела облететь всю деревню, и скоро около избушки Богача собралась целая толпа любопытных деревенских ребят.
— Дедушка, покажи зайчика! — просили.
Богач даже рассердился. Всех пустить зараз нельзя — не поместятся в избе, а по одному пускать — выстудят всю избу.
Старик вышел на крылечко и сказал:
— Невозможно мне показывать вам зайца, потому он хворый… Вот поправится, — тогда и приходите, а теперь ступайте домой.
Через две недели Черное Ушко совсем выздоровел. Молодые косточки скоро срастаются. Он уже никого не боялся и весело прыгал по всей избе. Особенно ему хотелось вырваться на волю, и он сторожил каждый раз, когда открывалась дверь.
— Нет, брат, мы тебя не пустим, — говорил ему Богач. — Чего тебе на холоде мерзнуть да голодать?.. Живи с нами, а весной — с богом, ступай в поле. Только нам с Еремкой не попадайся…
Еремка, очевидно, думал то же самое. Он ложился у самой двери, и когда Черное Ушко хотел перепрыгнуть через него, скалил свои белые зубы и рычал. Впрочем, заяц его совсем не боялся и даже заигрывал с ним. Богач смеялся до слез над ними. Еремка растянется на полу во весь рост, закроет глаза, будто спит, а Черное Ушко начинает прыгать через него. Увлекшись этой игрой, заяц иногда стукался головой о лавку и начинал по-заячьи плакать, как плачут на охоте смертельно раненные зайцы.
— И точно младенец, — удивлялся Богач. — По-ребячьи и плачет… Эй, ты, Черное Ухо, ежели тебе своей головы не жаль, так пожалей хоть лавку. Она не виновата…
Эти увещания плохо действовали, и заяц не унимался. Еремка тоже увлекался игрой и начинал гоняться по избе за зайцем, раскрыв пасть и высунув язык. Но заяц ловко увертывался от него.
— Что, брат Еремка, не можешь его догнать? — подсмеивался над собакой старик. — Где тебе, старому… Только лапы понапрасну отобьешь.