Джек быстро перекрестился и поклялся про себя, что на ближайшей исповеди расскажет отцу Таппану о своем искушении. И тут же понял, что опять врет самому себе: никому он об этом не расскажет. Уж очень велик стыд…
Просто, вернувшись домой и уладив все дела с отцом, надо съездить в город и повидаться с Бесс Мерримот. С хорошенькой стройной человеческой девушкой он легко забудет прогулку с Р-ли, если… Если то, что случилось в его душе, не осквернит Бесс. Чепуха! Не стоит так думать. В конце концов, ничего ведь и не было. А нытики, что бродят с виноватым видом, везде привлекая внимание, и каются, не позволяя простить себя ни богу, ни кому-либо другому, просто отвратительны. Стоит ли превращаться в одного из них?
Устав от самокопания, Джек попытался снова заговорить с Р-ли. Вспомнив, что сирена довольно неохотно говорила о драконе, он спросил о причинах этого.
— Дело в том, — сказала Р-ли, — что, в сущности, ты обязан нам жизнью, понимаешь? Дракониха сказала, что ты гнался за ней и хотел убить. Несколько раз она могла подстеречь тебя и прикончить. И поверь, ей очень хотелось это сделать. Но наше Соглашение с драконами гласит, что только защищаясь, только в самом крайнем случае…
— Соглашение?..
— Ну да. Ты не заметил порядка в ее набегах на фермы? Один единорог из поместья Лорда Хау за неделю. На следующей неделе — один с фермы Чаксвилли. Через неделю один у О'Рейли. Через семь дней — одно животное из стада Филиппинского монастыря. После этого — одно у твоего отца… Одна неделя, один единорог, одна ферма. Потом круг повторяется, начиная с Лорда Хау и кончая жеребчиком из стойла твоего отца пять дней назад. Одна неделя, один единорог, одна ферма. Кроме того, по Соглашению нельзя трогать пахотных животных и дойных самок. Не забираются беременные кобылицы. Только те, что на мясо и на продажу, только! Избегать людей и собак. С каждой фермы — не более четырех единорогов в год. Один дракон на округу… Такие Соглашения заключаются каждый год, слегка меняясь, ведь и обстоятельства тоже, бывает, меняются…
— Погоди! А кто вам, гривастым, — Джек почти выплюнул это слово, — позволил распоряжаться нашей собственностью?!.
Р-ли опустила взгляд. Только теперь до Джека дошло, что рука сирены лежит в его руке. Кожа ее руки была гладкой и прохладной, куда более гладкой и прохладной (Джек не мог сдержать эту крамольную мысль), чем у Бесс.
Только взглядом из-под ресниц Р-ли показала, что заметила, как поспешно Джек отдернул руку. Спокойно взглянув в зардевшееся лицо молодого человека, сирена спокойно произнесла:
— А ты не забыл, что по Соглашению, которое твой дед заключил с моим народом, ваши люди должны давать нам четырех единорогов в год? Между прочим, это условие не выполнялось уже десять лет: у вийров достаточно мяса для еды. Мы не требовали того, что принадлежит нам по праву, мы не жадные. — Р-ли на мгновение умолкла, затем продолжила. — И мы не сообщали сборщику податей, когда твой отец включал этих единорогов в перечень необлагаемого налогом имущества, а потом оставлял себе.
Как ни был разгневан Джек, он заметил приверженность сирены к «мы», которое филологи определяли как «частицу двусмысленного презрения». В объяснениях Р-ли была серьезная неувязка: даже если существует это Соглашение с драконами, почему бы гривастым не забирать причитающихся им четырех единорогов и не отдавать их чудовищу? К чему прикрывать пустой болтовней ночные набеги опасного зверя? Тут что-то не так, что-то не вяжется.
Правда, гривастые редко лгут. Но ведь время от времени это все же случается… Рассказывая небылицы, взрослые вийры используют детскую речь. Ведь и Р-ли прибегла к ней в разговоре с ним! Но это вовсе не значит, что она врет: она сама учила Джека детской речи, когда они вместе играли на ферме. Вполне естественно, что и сейчас Р-ли воспользовалась ею в разговоре с товарищем детских игр…
Смотритель Моста Эгстоу стоял на слашларкской дороге возле своего дома — высокой круглой башни из серого камня с кварцевыми вкраплениями. Перед Смотрителем стоял большой мольберт со старательно загрунтованным холстом, в руках он держал палитру и кисти; такое свое времяпрепровождение Эгстоу называл «пленэром».
В тридцати метрах от Смотрителя сидела на корточках его жена Вигтва. Пока супруг занимался высоким искусством, она сдирала чешую с какого-то двуногого животного полуметровой длины, только что выловленного в ручье. В том же ручье плескались трое ребятишек: пятилетняя Анна, во всем похожая на человеческое дитя, если не считать золотого пуха вдоль позвоночника, заметного только при внимательном разглядывании; десятилетний Крэйн, хребет которого уже явно отливал золотом в солнечных лучах и брызгах воды; тринадцатилетняя Лида — воплощение созревания, созревания гривастых: с короткой оранжево-красной гривкой вдоль спины и подобием хвоста длиной примерно в фут ниже копчика. Наливающаяся грудь и едва намеченный символ женственности внизу живота обещали восхитительную женщину, но женщину-сирену.
Увидев родичей, Р-ли восторженно завизжала. Эгстоу бросил палитру и кисти и устремился навстречу племяннице. Вигтва выронила нож и чешуйчатую тварь. Первыми, в брызгах воды и со звонким восторгом, сирену встретили дети. Поцелуи, объятия, поспешный нескладный разговор… Р-ли только сейчас по-настоящему поняла, как она соскучилась: три года, долгих три года, она не была дома…
Джек стоял в стороне. Тайфун родственных чувств не помешал Эгстоу вежливо предложить гостю (на хорошем английском) свежего хлеба и молодого вина и извиниться за то, что жареное мясо будет чуть позже. Не менее вежливо Джек сказал, что ждать мяса у него, к сожалению, нет времени, но хлеб и вино он с удовольствием попробует.
— У нас еще один гость-человек; тебе не будет одиноко, — сказал Эгстоу и махнул рукой мужчине, выходящему из дома-башни.
Джек напрягся. В их пограничном округе на незнакомых людей всегда смотрели с любопытством, если не с подозрением. Особенно на тех, кто дружит с туземцами настолько, что запросто входит в их жилища.
— Джек Кейдж — Манто Чаксвилли, — представил Эгстоу. После обмена рукопожатиями Джек спросил:
— Вы не родственник Эла Чаксвилли? Его ферма рядом с нашей.
— Все люди — братья, — серьезно произнес незнакомец, — а что до Эла, то мы с ним происходим от грузина по фамилии, если не ошибаюсь, Джугашвили. А имя у меня от одного из индейцев племени кроатанов, пришедшего сюда вместе с обитателями колонии Роанок. А вы?..
«Черт бы тебя побрал!» — подумал Джек и решил как можно быстрее прекратить разговор с новым знакомым. Он терпеть не мог умников, забивающих голову своей и чужой генеалогией и тратящих уйму времени на бессмысленные прыжки с ветки на ветку родословного древа. Джек считал подобные знания и умения совершенно ненужными: сегодня любой человек может объявить себя потомком кого-то из первоначально похищенных.
Чаксвилли было лет тридцать. Смуглый, тщательно выбритый, с массивной челюстью, пухлыми губами и слегка горбатым крупным носом, он был одет богато и даже, пожалуй, изысканно: в широкополую шляпу из белого фетра, темно-синий пиджак из кожи оборотня и короткий кильт — аккуратно выглаженную короткую белую юбку с красными полосками, давно уже привычную в столице, но новинку для здешнего захолустья. На широком кожаном поясе висела рапира и нож из медного дерева. Пряжка пояса — из настоящей меди, отметил про себя Джек. И сапоги богатые — высокие, закрывающие икры целиком, из хорошо выделанной кожи…
Рапира крайне заинтересовала Джека, и он учтиво спросил, нельзя ли ее осмотреть. Чаксвилли излишне, пожалуй, стремительно выдернул оружие из ножен и эфесом вперед метнул Джеку. Тот принял рапиру, как бы просто взяв ее из воздуха: легко и изящно. Неужели незнакомец пытался застать его врасплох, выставить смешным и неуклюжим? Ох, уж эти важные городские франты… Джек слегка пожал плечами.
Это не ускользнуло от внимательных черных глаз горожанина: он слегка растянул полные губы, обнажив ряд белоснежных зубов, скорее похожих на вийровские, чем на человеческие; при желании это можно было считать улыбкой, но уж очень смахивало на оскал…
Джек стал в позицию, отсалютовал владельцу рапиры по всем правилам — в Слашларкской фехтовальной академии он был далеко не из худших, — немного поработал «с тенью», приноравливаясь к оружию, провел несколько стремительных выпадов и затем вернул рапиру Чаксвилли.
— Удивительно упругая, — отметил он. — Гибкое стекло, не так ли? Хотел бы я иметь такую… В наших местах их еще нет, но, говорят, гарнизон Слашларка будут оснащать по последнему слову: шлемы, кирасы, поножи, щиты — все стеклянное! И, конечно, наконечники пик и стрел. Говорят даже, что появилось стекло, выдерживающее пороховой заряд! Значит, вскоре будут и ружья… Понятно, стволы придется делать сменные, на десять-пятнадцать выстрелов — больше-то никакое стекло, пожалуй, не выдержит?.. — Джек запнулся, заметив едва заметный кивок собеседника в сторону приближающегося Смотрителя.
— Даже если это только слухи, — негромко сказал Чаксвилли, — гривастым совершенно ни к чему о них знать, верно?
— Верно… — промямлил Джек, чувствуя себя человеком, только что разгласившим государственную тайну, — а что вы сказали о своих занятиях? Я имею в виду…
— Этому… Эгстоу я сообщил, что являюсь одним из искателей невозможного, идиотом, ищущим что-то вроде Чаши святого Грааля, словом… Словом, я разведчик руд. Да, я ищу железо. И королева неплохо платит мне за поиски этого легендарного минерала. Пока что, как и следовало ожидать, я не встретил в этих краях даже железной соринки; впрочем, в любых других краях — тоже… Чаксвилли искоса взглянул на Джека и улыбнулся, собрав вокруг внимательных глаз сеть морщинок. — Кстати, если ты собираешься донести на меня, то не трать время: как королевский минералог, я имею правительственное разрешение на вход в жилища гривастых, при условии, что вийр — владелец жилища приглашает меня. Так-то, дружище!
— Да у меня и в мыслях ничего подобного не было! — вспыхнул Джек.
— А между тем, это твой долг. Ты был просто обязан это сделать, не так ли?..
Джек резко повернулся и сделал несколько шагов прочь от Чаксвилли: до чего же все-таки неприятный тип!.. Но желание «спасти честь» и произвести на нового знакомого должное впечатление пересилило — Кейдж не должен быть смешным или жалким! Он, будто играя, выхватил саблю и очертил лезвием в воздухе сверкающий круг. Блик солнца блеснул на металле клинка.
— А что вы скажете об этом?
Чаксвилли глядел с благоговейным трепетом. Наконец-то этот франт завидует Джеку!
— Железо! Настоящее железо!.. Вы позволите… прикоснуться к нему… подержать…
Клинок сверкнул в стремительном полете. Смуглолицый ловко поймал саблю за рукоять, и Джек опять расстроился: в душе он надеялся, что Чаксвилли промахнется и уронит оружие или даже порежет руку, схватившись за лезвие; дурацкая, мальчишеская выходка! Совсем незачем было обезьянничать, копировать городские фокусы…
Чаксвилли восторженно рубил воздух:
— Да!.. Такими ударами сносят головы! Р-раз!.. Р-раз!.. Да будь у людей королевы такое оружие — кто бы смог их остановить?!.
— Верно, остановить их не смог бы никто, — сухо произнес подошедший Эгстоу; Джек принял у Чаксвилли саблю и вернул ее в ножны. — Никто. Но, честно говоря, я сильно сомневаюсь в том, что вам удастся разыскать залежи. А даже если и удастся? Я полагаю, Соглашение… Впрочем, по Соглашению с правительством Дионисии людям, уполномоченным на то, не возбраняется проводить поиски минералов где угодно. При условии, разумеется, получения согласия от местных вийров. Что касается меня… Пожалуйста! Вы можете подняться в Тракийские горы и искать.
Правда там очень многочисленны оборотни, да и драконы по Соглашению могут нападать на любого человека, встреченного в горах. И если кому-либо из вийров вздумалось бы вдруг убить вас где-нибудь на горной тропе, то он вполне мог бы это сделать, не опасаясь возмездия со стороны родичей или закона. В определенном смысле Тракия — одна из наших святынь…
Но, повторяю, вас никто не станет удерживать от похода в горы. Правда, и помогать вам никто не станет. Понятно ли я сказал?
— Понятно. Ну, а как насчет попутчиков? Насколько велика может быть группа, я имею в виду?
— Не более пяти человек. Превышение этого числа является нарушением Соглашения, автоматически отменяющим его. Вспомните, в прошлом в Тракию уже ходили большие отряды людей. Ни одного из них больше не видели…