Протянутая ручка жмет что-то холодное, неподвижное как камень.
Княжна невольно отдергивает руку.
— Кто ты? — срывается с её губ.
— Я каменный джигит, — отвечает с порога знакомый милый голос.
Она живо оборачивается.
— Отец!
— Да, моя Нина!
— Зачем ты пришел сюда? Ты не надеялся на мою храбрость?
— Моя смелая, милая малютка, я верил в нее. Я пришел полюбоваться моим юным джигитом Ниной и каменным хозяином скалы.
— Так он из камня, отец?
— Да, моя крошка. Целая легенда сложилась про каменного джигита. Старая Барбалэ, как молитву, заучила ее наизусть. Пускай она расскажет ее нам нынче.
— О, да! Да!
Княжна птичкой выпорхнула из пещеры. За нею выходит князь.
Бурные рукоплескания встречают Нину.
Зиночка, Бэла, хорунжий и слуги вслух восторгаются ею.
— О, как вы смелы! Настоящая героиня! — лепечет Зиночка.
— В роде Джаваха еще не было трусов… Все мы такие, — гордо срывается с очаровательных губок.
Бэла висит на шее Нины.
— У, у! ястребенок горный. Лезет в опасность, к горным демонам, сама не знает для чего.
И лицо у неё притворно-сердитое, а глаза так и сверкают.
— Ха, ха, ха! — заливается Нина, — нашла чем испугать!
Абрек берет горящую головню из костра и несет ее в пещеру. За ним в молчании спешат остальные.
Вот он каменный джигит! Вот!
Посреди грота высится фигура из камня со всеми очертаниями человека. Запрокинута каменная голова назад, простерты каменные руки. Одна кверху, к небу, другая вытянута вперед, как бы защищаясь, как бы угрожая.
Жуткой тайной веет от этого окаменевшего фантома.
— Простой камень, а как страшно, как страшно! — лепечет Зиночка и пугливо жмется к брату.
Здесь, у входа, молодежь обступает Барбалэ.
— Расскажите нам, милая, старое предание о каменном джигите.
Барбалэ молчит с минуту, почти с благоговением глядит в пещеру и, мотнув головою, тихо бредет к ковру.
Здесь девочки устраивают ей возвышение из седел, в виде трона, покрывают его пушистым ковром, сажают на него старуху.
— Будь как царица нынче, Барбалэ, будь как царица! О старом, престаром времени ты станешь нам рассказывать, милая, а в прежнее старое время певцы и рассказчики пользовались такою же славой, как и цари. Тебе царская слава!
Княжна Нина козочкой спрыгнула с уступа, нарвала веток дикого винограда на склоне горы и, связав их тесьмой, оторванной от бешмета, сделала род венка, который и возложила на седую голову старой грузинки.
— Ну, Барбалэ, начинай, мое солнце! Мы все слушаем тебя.
И Барбалэ, подумав минуту, начала рассказывать.
Давно-давно это было…
Еще православное учение не распространилось до Грузии и мало кто из нашего народа постиг веру Иссы, веру христиан. Еще святая, равноапостольная Нина, просветительница Грузии, не родилась на свет Божий, а старый князь Гудал уже гремел на всю Грузию.
Мрачный замок его стоял над бездной. Высилось, подобно орлиному, его неприступное гнездо в горах.
И ночью, и днем обходил далеко гнездо это одинокий путник.
И не только запоздалый всадник, а целые караваны избегали страшного места, где жил в своем замке Гудал.
Жестоким, свирепым уродился князь. Вид крови пьянил его, чужие страдания и муки услаждали его мохнатое сердце, а стоны и вопли лучше всякой райской музыки тешили его слух.
Он пуще всего в жизни любил засесть со своими абреками где-нибудь за утесом, выжидать приближения каравана и внезапно напасть на несчастных безоружных людей.
Ни мольбы, ни вопли о пощаде не умилостивили ни разу свирепого сердца Гудала. Крошила его окровавленная шашка тела и головы ни в чем неповинных жертв.
Покончив с людьми, жестокий князь забирал себе в казну их богатства. И разживался не по дням, а по часам на разгромленные сокровища страшный джигит.
В народе говорили, что такие злодеяния не могут совершаться человеком, и все окрестные жители были уверены, что под роскошной княжеской одеждой и княжеской тиарой прячется сам злой дух.