— Извините, товарищ Абрамов, совсем запутался. Посетителей много, не с каждым возьмешь правильный тон. Расскажите коротко о себе, где родились, кто родители, кем были в полку и откуда сейчас прибыли?
Я докладывал?» а Бурдуков согласно кивал головой. Особенно заинтересовал его рассказ о выборах Совета. Когда я закончил, управделами заявил:
— Вот теперь я вижу, что вы целиком и полностью стоите на платформе Советской власти. Подождите минутку.
Он вышел, но скоро вернулся.
— Жаль, что командующего вызвали в Кремль. Ладно, зайдем к нему завтра. А пока давайте договоримся о вашей будущей работе. В штабе создан уставной отдел, временно назначаю вас его начальником. Согласны?
— Чем этот отдел занимается?
— Переработкой царских уставов для Красной Армии.
— Я офицер военного времени, уставы учил, но вряд ли настолько хорошо знаю их, чтобы заниматься такой работой.
— В отделе есть четыре полковника генерального штаба, они и будут перерабатывать. Ваше дело не допускать в тексте контрреволюции. Понятно? Тогда пошли.
На верхнем этаже, в двух смежных больших комнатах работало человек пятнадцать. Когда мы вошли, они встали. Молодой, щеголеватого вида бывший офицер отдал рапорт.
— Привел вам начальника отдела, — сказал Бурдуков, здороваясь. — Товарищ Абрамов. Прошу, как говорится, любить и жаловать! — И, обращаясь затем ко мне, попросил: — Когда ознакомитесь с делами, зайдите доложить.
Тот, что рапортовал, оказался помощником начальника отдела. Мы сели к его столу.
— Сегодня созданы и приступили к работе пять секций, — доложил он, — строевая, тактическая, стрелковая, артиллерийская и военно-инженерная. А вот план нашей работы.
На столе лежал большой лист бумаги, разграфленный по всем правилам штабного искусства, до которого я еще далеко не дорос. Поэтому предпочел познакомиться с руководителями секций. Все они оказались солидными, опытными и умными людьми.
Руководители строевой и тактической секций встретили любезно, охотно доложили. Строевик попросил совета:
— В царском уставе, как вам известно, предусмотрено отдание чести. Опустить этот пункт или внести в новый устав?
— А вы как думаете?
— Понимаете… — замялся полковник, — «товарищи» не любят отдавать честь!
— Верно, многие не любят. Но взаимное приветствие позволит укрепить дисциплину и никого не обидит. Не так ли?
Забегая вперед, вспоминаю, как год спустя, во время работы VIII съезда партии, представители «военной оппозиции» выступали против ряда положений новых воинских уставов и особенно критиковали взаимное отдание чести. Знакомясь с материалами съезда, я тогда подумал, что оппозиционеры вольно или невольно пели в унисон с полковником уставного отдела…
После разговора со строевиком я подошел к артиллеристу. Тот не докладывал, а прочел мне лекцию о наших и иностранных пушках, о плотности металла, силе отдачи при выстреле и о многом другом, возможно, очень важном, но тогда для меня малопонятном.
Инженер показывал схемы окопов, блиндажей и прочие премудрости, приводил расчеты.
Словом, вернулся я к себе с созревшим решением, что руководить таким отделом мне не под силу.
С трудом смог доказать это Бурдукову. Мне дали назначение в Юзовку (Донецк) на должность полкового инструктора пехоты. Но дальше Харькова проехать не удалось — немцы перерезали путь.
Пришлось вернуться в Москву за другим назначением. Направили в город Дмитров, Московской губернии, на должность военрука уездного комиссариата. Передо мной поставили задачу — подготовить запасной батальон.
В 1918 году во главе военных комиссариатов стояли два политических комиссара и военный руководитель. Политкомиссарами в Дмитрове были Барышников, угрюмый, малообщительный человек, из солдат, и Наумов, бывший санитар, на вид простоватый, но грамотный, как тогда говорили, «подкованный мужик».
Прочитали мы директиву из губернии о задачах и штате комиссариата.
— Что будем делать? — спросил Барышников.
— Надо подобрать сотрудников и приступать к работе, — предложил Наумов.
А я добавил:
— Для начала следует познакомиться с делами воинского начальника.
— Это зачем? — удивился Барышников.
— По документам можно узнать о положении в уезде с военнообязанными, уточнить запасы военного имущества, набраться опыта.
— Правильно! — поддержал Наумов.
— Совсем неправильно! — резко возразил Барышников. — Ежели тебя назначили на должность, то ты и должен работать, а не рыться в шкафу воинского. Там, кроме старого режима, ничего нет.
— Ладно, — примирительно сказал Наумов. — Вреда особого от этого не будет. Пусть посмотрит.
Оба комиссара ушли, а я открыл шкаф и стал просматривать дела. В глубине шкафа заметил небольшой железный ящик. На внутренней стороне его крышки опись. Из нее я узнал, что тут хранятся мобилизационные документы. Весь остаток дня и половину следующего читал их. Изучил инструкции о порядке призыва на военную службу очередного возраста новобранцев, о мобилизации, о порядке следования, ночлеге и питании. Суть предстоящей работы комиссариата стала ясной.
— Много опыта набрал? — поинтересовался на следующий день Наумов.
— Порядочно.
— А польза какая? — сухо спросил Барышников.
— Очень большая. Товарищ Ленин сказал, что нужно сломать старорежимную машину, но взять из нее хорошие части. Вот хорошее-то и возьмем из этих документов, — поддержал меня Наумов.
Работа комиссариата постепенно наладилась. Мы взяли на учет всех военнообязанных, учли количество лошадей и повозок. Губвоенкомат нас даже похвалил и поставил в пример другим уездам.
Летом я получил из деревни вызов на уездный съезд Советов. Меня это вполне устраивало: очень уж обострились взаимоотношения с Барышниковым. Он в волости не выезжал, да и в комиссариате не работал, а только ворчал. Губернский военком рассмотрел мою просьбу и согласился отпустить меня в Олонецкую губернию.
По просьбе местных властей стал работать военруком Красновской волости.