Меня опутали как паутиной. Я была уверена только в одном: я не выйду за барона и должна выбраться из Гессена как можно быстрее. Сокровище, это злополучное наследство — мне ничего не было нужно. Неужели никто не поверит, что я его не хочу? Графиня утверждала, что новый курфюрст слабый человек, его легко убедить…
Я смяла листочки одной рукой. Что мне делать? И что возможно сделать? Золото хранилось в потайном кармане. К несчастью, это были все иноземные монеты, их легко проследить. Тем не менее это всё же золото. Гостиница, о которой говорила Труда, располагалась на дороге к курорту и в Вену. Но как мне выбраться из Кестерхофа? Теперь, после приезда графини, за мной будут следить ещё пристальней.
Единственная моя надежда — Труда. Я позвонила, чтобы вызвать служанку, хотя и не знала, насколько можно посвятить её в свои затруднения. Если действительно придётся бежать, будет ли она верна мне или останется на стороне тех людей, чей гнев может настичь её? Никогда в жизни не чувствовала я себя такой беспомощной и одинокой, как в то время, которое, казалось, растянулось на часы, прежде чем знакомое царапанье в дверь возвестило о приходе Труды.
Девушка снова превратилась в послушную служанку, ожидающую приказа. Я отошла к выходящему на балкон окну и поманила Труду к себе. Если нас подслушивают, это место самое безопасное.
— Труда… — я ещё не собралась с мыслями, не приняла решения, не составила никакого плана. Но мне нужен был кто-нибудь, в ком я могла черпать надежду.
Она взглянула на меня, потом на дверь. Невозможно было ошибиться в значении этого жеста. Потом заговорила, едва шевеля губами, так что я с трудом различала её шёпот:
— Отругайте меня… Я что–то сделала не так, и вы рассердились…
Я поняла её замысел. Никто не должен заподозрить, что я доверяю Труде. Я огляделась в поисках вдохновения, потом торопливо спросила, почему не подготовлено новое платье, то, которое я вымочила в росе и должна была снять. Говорила я раздражённо, как только могла, и это было достаточно легко после разговора с графиней.
Труда не ответила, но быстро протянула руку и положила на столик у кровати небольшой многократно сложенный листок. Потом пошла к гардеробу и достала другое платье, положила на кровать и встала за мной, чтобы развязать корсет. Я уже взяла листок и расправила его. Короткая записка, и хотя я чего–то подобного ожидала, меня словно ударили.
«Полковник Ф. арестован. Никто не знает, куда его поместили».
Итак — я одна! До сих пор я сама не сознавала, что всё ещё надеюсь на помощь полковника Фенвика. Хотя не представляла, как он это сделает. Хорошо, придётся спасаться самостоятельно.
Я разорвала листок на мелкие клочки и передала их Труде, которая сложила бумагу в карман передника, кивнув в знак понимания. Переодевшись, я подошла к туалетному столику и принялась разглядывать в зеркале своё лицо.
Отражение выглядело вполне обычным, я не смогла ничего увидеть на своём лице, что свидетельствовало бы о нанесённом ударе. Он арестован? За что? Кем? Нет, это не моё дело; я не должна тратить время на рассуждения о судьбе человека, который убедил меня пуститься в эту авантюру.
Теперь — мне не стоит оставаться в этой комнате, скрываться, как преследуемый зверь, ожидать, пока меня извлекут из этого мнимого убежища. А что, если я прикинусь, что согласна с предложением графини, сыграю роль послушной женщины? Успокоятся ли мои тюремщики? Пока я могла надеяться только на это.
— Где графиня?
— В зелёной гостиной, благородная леди.
Итак, графиня тоже предпочла держаться в стороне от тёмной древности нижних покоев и обосновалась на втором этаже Кестерхофа. Зелёная гостиная была напротив моей, и я быстро пошла туда, надеясь, что моё внутреннее волнение не будет заметно. Если я смогу использовать то невозмутимое выражение, которое бывало у моей бабушки в моменты кризиса, мне будет спокойней. Но вдруг в неожиданном порыве я не стала открывать дверь, а вернулась в свою комнату и раскрыла шкатулку, где лежали мои немногие украшения и куда я спрятала ожерелье с бабочками после возвращения из дворца.
Графиня рассказывала, что такие украшения давали за мужество. А никому так не требовалось мужество, как мне сейчас. Я надёжно застегнула ожерелье, почувствовав, как холодное железо коснулось кожи. Вооружённая таким образом, я отправилась навстречу противникам.
Потому что графиня была не одна. Рядом с ней, вытянув ноги в сапогах к камину, в котором в этот тёплый день не горел огонь, сидел в кресле барон фон Вертерн. Он сразу встал, поклонился мне и улыбнулся, растянув губы, но не поднимая их. Его внимательный взгляд устремился к ожерелью. Мне показалось, что глаза его на мгновение расширились, но, может, я ошиблась.
— Амелия! — к графине вернулось прежнее дружелюбие, она вскочила, быстро подошла ко мне, взяла за руку и подтянула к себе. Мне не нужно было следить за ней, чтобы понять, что она пытается разгадать выражение моего лица, узнать, насколько подействовали на меня её аргументы, в сущности угрозы. Мне нужно было сыграть свою роль, а я очень опасалась, что не сумею никого обмануть.
— Я подумала, — ничего лучше такого начала не пришло мне в голову. — Как вы сказали, Луиза, моё положение здесь трудное. Чего мы хотим и что можем — иногда это совершенно разные вещи, — я с трудом подбирала слова, составляя из них фразы, сейчас это было моё единственное оружие. — Всё произошло так неожиданно. Я не могу разом менять всю свою жизнь. Мне нужно время…
— Дорогая леди, — барон улыбался. — Боюсь, наша Луиза в своей заботе о вашем благополучии слишком резко описала то, что вы назвали «трудным положением». Но трудности действительно существуют и могут оказаться серьёзными. Поймите, я не хочу пугать вас, но вы умная женщина, и вам следует продемонстрировать факты, какими бы неприятными они ни показались.
Его высочество из-за своей болезни не мог ясно дать понять тем, кто недостаточно хорошо его знает, каково его желание. К несчастью, он слишком приблизил к себе некоторых советников — или фаворитов, у которых были свои мотивы оставлять вас в неведении. Когда он послал за вами, здоровье его было в лучшем состоянии и он собирался официально представить вас при дворе, обезопасить вас всеми возможными способами и оставить вам в наследство то, что многие годы составляло его главную радость.
Но потом случился второй удар, лишивший его речи и подвижности. Он стал пленником в собственном дворце. Те, кому он не доверял, окружили его такой охраной, что его подлинные друзья могли проникать к нему с огромным трудом и то только на глазах у врагов. С большими усилиями мне, у которого тоже в жилах течёт его кровь, удалось повидаться с ним.
Больше всего в последние дни его заботила ваша безопасность. Он оказался совершенно беспомощным, но. хотел увидеть вас, передать свои чувства. Собственные дети не принесли ему утешения, сын его умер, одна из дочерей тоже, другая похожа на мать и не любит его. Хотя вы можете в это не поверить, леди, у него было пылкое сердце. Обстоятельства и долг навязали ему очень несчастливый брак без любви. И так трудно ему было делать то, что он вынужден был делать, что он мало кому раскрывал свои истинные чувства. Мне была оказана честь, — барон помолчал, перестал улыбаться, взгляд его не отрывался от моего лица, — быть его доверенным человеком. Моё утешение в том, что я никогда не обманывал его доверия и не обману сейчас.
Мне оказана честь заботиться о безопасности единственного человека в мире, связанного с той, о ком он помнил и кого любил. Единственной подлинной его супругой была ваша бабушка, я слышал это из его собственных уст…
Впервые барон произвёл на меня впечатление. Его слова значили для меня больше, чем все угрозы и приманки графини. Он не говорил о наследстве и «сокровище», но о том, о чём я сама догадалась во время свидания с умирающим… о том, что он думал о прошлом.
— Хорошо понимая, что вас окружат интриги и опасности, если вы окажетесь беззащитны, он попросил меня поклясться, что я буду защищать вас всеми своими силами и возможностями. И сделал единственное, что может полностью обезопасить вас, — решил организовать наш брак…
Меня успокоили его ссылки на доверие дедушки. Но я тут же пришла в себя.
— Сэр, — сказала я как можно увереннее, — он сам пострадал от такого заранее организованного брака. Вы только что говорили об этом. Как он мог приготовить то же самое для меня? Вы очень добры, но я уже предлагала Луизе… есть другой выход из неприятностей, и я хочу воспользоваться им. Мне не нужно наследство, оставленное дедушкой, оно ничего для меня не значит. На родине у меня достаточное состояние, чтобы я могла спокойно жить. Со смертью курфюрста и бабушки у меня нет никаких причин показываться при дворе, вообще находиться в Гессене. Моё присутствие здесь предполагалось хранить в тайне. Пусть так и будет. Мне нужно только заверить нового курфюрста, что это наследство кажется мне ненужной тяжестью, вызывающей тяжёлые воспоминания, и покинуть эту страну так же незаметно, как приехала. Об этом будут знать только те, кто привёз меня… и, может, новый курфюрст.
— Изобретательный план, — барон снова улыбнулся, чуть снисходительно. Улыбка его означала, что на самом деле он считает план не «изобретательным», а глупым. — Боюсь только, что его нельзя будет осуществить. Воля его высочества и его условия уже известны. К несчастью, принцесса Аделаида тоже узнала о происходящем. У принцессы, моя дорогая леди, характер матери. И у неё имеются очень влиятельные друзья. Некоторые из них близки к новому курфюрсту. Они никогда не поверят, что вы серьёзно намерены поступить, как сказали мне. Они будут убеждены, что если вам позволят покинуть Гессен, вы тут же откажетесь от всех своих обещаний, вслед за чем последует большой скандал и масса неприятностей. Курфюрсту очень легко сделать так, чтобы вы навсегда остались тут, под его контролем. Ему стоит написать приказ, и вы окажетесь в пожизненном заключении! Найдётся ли тогда кто-нибудь настолько сильный, чтобы потребовать вашего освобождения? Есть ли у вас в вашей стране друзья, которые могут сделать это?
Не могу отрицать, что он потряс меня. Он говорил то же самое, что графиня, но именно повторение так убийственно подействовало на меня. Я видела ужасную логику его рассуждений и снова вспомнила рассказы об абсолютной власти этих немецких правителей. Сокровище для меня ничего не значило, но как может человек, выросший в постоянном восхищении его великолепием, поверить, что оно мне не нужно?
— Если же вы выйдете замуж, у вас будет муж и влиятельные сторонники при дворе. Тогда против вас ничего не смогут предпринять. К тому же… — он впервые оторвал от меня взгляд и посмотрел на графиню.
Она выглядела слегка встревоженной.
— То, о чём он хочет сказать вам, дорогая Амелия, — дело очень деликатное, но времени у нас мало, и мы не можем быть слишком чопорными. Такой брак может быть заключён фиктивно, для вашего удобства, понимаете?
Я почувствовала, что краснею. А графиня продолжала уже несколько решительнее.
— Спустя какое-то время, когда ваши трудности останутся позади, Конрад увезёт вас за границу. Брак будет легко расторгнуть, может быть, в вашей стране. Вы будете свободны и сможете жить, как хотите. И так как вы клянётесь, что сокровище вам не нужно, я думаю, это можно будет организовать… конечно, если вы…
— У меня есть знакомый судья, — подсказала я. — Для меня это очень трудное решение, барон фон Вертерн. Согласие, даже в таких обстоятельствах, противоречит всему, во что я верю, всему моему воспитанию. Подобное событие принесло моей семье столько горя в прошлом. Я не могу ответить вам немедленно… мне нужно подумать.
— Но у нас нет времени, моя дорогая, — может быть, он считал, что убедил меня и теперь, как охотники на этих древних панелях, решил нанести последний смертельный удар, чтобы покончить с моими колебаниями.
— Повторяю, мне нужно подумать, — я настаивала на своём. Должна признаться, что меня потрясли слова графини. Полковник — нет, с той стороны мне ждать нечего. Фенвик явно вышел из милости. И не только. Ему самому грозила большая опасность. Я была одна, но по-прежнему надеялась, что если у меня найдётся хоть немного времени, я сумею вырваться из сети.
Графиня встала.
— Время поесть, — объявила она, как радушная хозяйка. — Давайте на час забудем обо всём. От тревог ухудшается аппетит.
К несчастью, обед накрыли в одной из тёмных низких комнат на первом этаже. И хотя день был тёплый, мрак и промозглость этой комнаты заставляли меня дрожать. У меня не было аппетита, и я только пробовала предлагаемые блюда, хотя графиня рекомендовала особый омлет с такой настойчивостью, что было бы невежливо отказаться. Блюдо оказалось вкусным и очень острым. Пришлось чаще, чем я собиралась, обращаться к бокалу с вином. По крайней мере эта часть немецкого происхождения во мне никогда не сказывается, я не люблю пить. Оба моих спутника ели и пили вдоволь. Барон был очень внимателен, он обсуждал новости из Аксельбурга, говорил о новом курфюрсте, вёл себя обычно, как в любом обществе.
Я опустошила свой бокал, но не напилась. Мне почему-то захотелось воды, рот у меня горел, язык как будто разбух. В бокале оказалось ещё вино, хотя я не помнила, как наливала его.