— Этот мир приходит в упадок, — отозвалась девушка, — настало его время. А вот нам, Кэшел, нужно отсюда выбираться. Идем.
С ключом в руке она прошла в ту комнату, где они нашли статую. Юноша последовал за ней, что, собственно, делал почти постоянно, исключая схватку с каменным исполином.
Что ж, все складывается наилучшим образом. Тем более что Мона ему определенно нравилась: девушка не терялась в трудной ситуации, но в то же время, когда за дело брался он сам, не путалась под ногами и не лезла под руку.
— Прости, что пришлось нарушить твои планы, — сказала, оглянувшись, Мона. — Но без твоей помощи мне не обойтись.
Кэшел пожал плечами.
— Тебе не стоило обманывать меня — могла бы просто попросить. Но как вышло, так вышло, можешь не извиняться.
Трон истукана превратился в кучу пыли и мелких камней, как и восседавшее на нем существо. Оказалось, что позади него, в стене, находилась дверь. Мона прикоснулась к ней ключом, и, хотя никаких признаков замка и даже замочной скважины не было видно, дверь распахнулась.
— Проходи, Кэшел, — сказала девушка, улыбнувшись, как утреннее солнце. — Спасибо тебе. Мы все благодарим тебя.
Кэшел, однако, заколебался.
— Ты ведь тоже идешь со мной, Мона? — спросил он, не в силах отвести взгляда от странной круговерти цветов и вспышек света в дверном проеме.
Ее улыбка стала задумчивой.
— Я должна освободить семена, которые мы видели. — Девушка уставилась на ключ, только что открывший невидимый замок. — Иначе они не прорастут, как положено, а сгниют.
— Но что будет с тобой?
— Возвращайся обратно в свой мир, Кэшел, — строгим, хотя и не резким тоном произнесла Мона. — А этому миру требуется обновление.
Возразить на это было нечего. Кивнув, он направился к выходу, и, когда уже занес ногу, чтобы вступить в размытое пятно света, девушка напутствовала его:
— В твоем доме, друг мой, навсегда поселится счастье.
На миг юноша оказался в пустоте и тишине, столь глубокой, что единственным звуком было оглушительное биение его собственного сердца, но уже спустя мгновение он, пройдя сквозь ничто, услышал, как его сапог ступил на камень. Итак, Кэшел находился в знакомом коридоре, том самом, по которому направлялся на обед к принцу.
— Ой!
Испуганный слуга выронил пару серебряных кувшинов, которые он нес, чтобы снова наполнить их из колодца во внутреннем дворе. Они покатились по полу, издавая попеременно то нежный звон, то глухой стук. Кэшел присел на корточки и, держа свой посох в одной руке, подхватил тот из кувшинов, который находился ближе к нему. Возможно, на нем появилось несколько новых вмятин, но вряд из-за такой мелочи слуге будут грозить крупные неприятности.
— Прошу прощения, милорд, — пролепетал малый. Он принял кувшин из рук Кэшел а, но дрожал при этом так сильно, что, казалось, мог уронить его в любую секунду. — Я… я не заметил!
Кэшел оглянулся на дверь, из которой только что вышел, и ничего не увидел, кроме глухой стены.
— Прости, приятель, — сказал юноша извиняющимся тоном. — Я не хотел испугать тебя.
С этими словами он продолжил путь в том направлении, в котором шел, когда услышал жалобный возглас Моны.
Дворец ему никогда не нравился. До прибытия Гаррика, сменившего графа Хафта в качестве наместника, это было мрачное и запущенное, лишенное надлежащего присмотра место. Но — странное дело! — хотя вроде бы никаких видимых перемен не произошло, коридор уже выглядел не таким унылым, как совсем недавно. Мысленно отметив это, Кэшел улыбнулся. А будь у него музыкальный слух, он, наверное, еще и насвистал бы какую-нибудь веселую мелодию.
Молодая женщина была прелестна, ее спутник — застенчив, а шляпа — скрытна. Оперенный головной убор неизвестной принадлежности вполне невинно продвигался, покачиваясь, за кромкой каменной стены, на которой сидели воркующие влюбленные. За миг до того, как широко раскрылся ротик возмущенной девушки, шляпа исчезла. Красотка резко обернулась и отвесила пощечину тому, кого сочла своим обидчиком. Изумление юноши невозможно передать словами, да к тому же он от удара едва не свалился со стены. А шляпа успела исчезнуть из зоны видимости, слышимости и наказуемости.
Когда шляпа, оставившая позади себя любовный хаос, появилась на открытом месте, под нею можно было разглядеть пятифутового выдра, носящего (не считая вышеупомянутой пернатой шапки) короткие штаны, длинную жилетку и самодовольную ухмылку. Лохматый, усатый Мадж обладал достаточно сомнительной репутацией, чтобы не обращать внимания на косые взгляды прохожих, когда совершал моцион по центральным кварталам Тимова Хохота. При том что на зрение он никогда не жаловался. Наконец его зоркие глаза обнаружили друга и спутника, а зачастую и источник раздражения — пришельца из другого мира. Сия персона млела под солнышком, прислонясь к стене галантерейной лавки. Выдр ловко увернулся от кибитки, влекомой единственной ящерицей и увешанной горшками и кастрюлями, и осыпал зазевавшегося торговца посудой отборной бранью, а затем и своего товарища — веселыми непристойностями.
У Джон-Тома руки были сложены на груди, дуара висела за спиной, ножны — на правом бедре. Он открыл глаз и обозрел невысокого друга. В этом мире людей-недоростков и зверей-болтунов незваный шестифутовый гость выделялся в любой толпе. Впрочем, кроме выдающегося роста, ничто не делало его внушительным образчиком человеческой расы.
— Ты уже вернулся? Ну-ка, дай догадаться… Опять безобразничал.
— Да ты че, шеф? За живое-то зачем задеваешь? Я ведь эту цыпочку даже не знаю.
— Ох, смотри, Мадж, накостыляют тебе по шее как-нибудь.
Джон-Том оттолкнулся от стены и едва не заступил дорогу козлу с вязанкой хвороста за плечами. Попросив извинения у осерчавшего рогоносца, он двинулся по улице, но тут же ему самому путь преградил тощий человек ростом чуть выше Маджа. Лет незнакомцу было побольше, чем обоим приятелям купно. Ухоженная седая борода клином, красочная поблескивающая накидка, штаны из той же мягкой материи красного и синего цветов, капюшон на голове, простой деревянный посох с полированным шаровидным набалдашником в руке. Интерес выдра развеялся как дым, едва стало ясно: это обычное непрозрачное стекло — если украсть, много за него не выручишь.
— Простите великодушно, благородные господа. — Старец обращался к обоим, но при этом смотрел на Джон-Тома. А Джон-Том провел в этом мире достаточно времени, чтобы остерегаться незнакомцев, даже престарелых, вежливых, хорошо одетых и, с какой стороны ни взгляни, кажущихся безобидными.
— Чем мы можем вам помочь?
— Меня зовут Вольфрам, и я нуждаюсь в содействии не совсем обычного рода. — Старик кивком указал на ближайшую дверь; над арочным проемом свисала с железного прута вывеска, представлявшая заведение как трактир «Белый медведь». — Не зайти ли нам в сей уютный кабачок? Не имею привычки обсуждать важные дела на улице.
Мадж, чей взгляд уже прилип к проходившей мимо симпатичной норке, ответил, любуясь ее хвостом:
— Извини, начальник, но мы с чуваком не имеем привычки нарушать распорядок ради каких-то уличных приставак. — Как только исчез хвост норки из виду, пропал и интерес выдра к ней: — Ты угощаешь?
Незнакомец кивнул. У Маджа одобрительно встопорщились усы:
— Ну, тада мы угощаемся. — И он вслед за людьми вошел в заведение, азартно помахивая коротким хвостом.
Как и большинство злачных местечек Колоколесья, в этот час дня «Белый медведь» был полон народу: пьяницы и болтуны, любители поесть вкусно и невкусно, охотницы за чужими деньгами и охотники платить таким охотницам. Хозяин — здоровенный, но дружелюбный кабан по имени Фокгрен, тщательно отмерявший за стойкой порции сомнительных напитков, — сделал паузу, совсем коротенькую, чтобы только хрюкнуть в сторону свободной кабинки. Заказ приняла усталая и раздраженная, но тем не менее привлекательная лисица, уклонившаяся от проказливых пальцев Маджа с ловкостью, достойной восхищения. Ее платье сзади позвякивало бисером и фестонами, а высоко задранный хвост был аккуратно причесан. Обшарпанные толстые деревянные стены кабинки чуть приглушали пиршественную какофонию, что бушевала вокруг троицы вновь прибывших.
— Помнится, вы говорили насчет помощи особого рода? — Джон-Том культурно потягивал из высокой кружки, выдр же сознательно норовил утопить в своей посудине всю морду. Аккуратно отставив посох, Вольфрам указал на дуару, занявшую место на сиденье рядом с высоким молодым человеком:
— У вас приметный инструмент, и он явно не из тех, что популярны у странствующих менестрелей. Вы, случаем, не чаропевец?
Этими словами Вольфрам значительно повысил интерес собеседников к своей персоне. А старичок не так уж прост, если ему известно предназначение дуары, подумал Джон-Том. Может, у него и впрямь серьезное дело?
— Опыт у меня небогатый, но уверяю вас, что я ежедневно совершенствую свое искусство.
Вольфрам одобрительно кивнул: