А пока он трудился праксителем (почему‑то Глеб был уверен, что это не имя, а профессия), старый колдун неспешно разбирался с очередным клиентом.
– И как же это она тебя, Митрич, погубила? – без особого интереса выспрашивал он.
– Известно, как, – с тоской отвечал крысоподобный Митрич. – Разорила вчистую, вот‑вот квартиру отберёт…
– Стерва… – одобрительно заметил колдун.
– Не то слово! – округляя глаза, шёпотом подхватил клиент.
– Другую себе найти не пробовал?
Бедняга вздрогнул и, ощерившись по‑суслячьи, оглянулся на распахнутую в прихожую дверь. Сильно, видать, был замордован совместной жизнью.
– Да вы что? – испуганно сказал он. – Тут же перед людьми опозорит! А то и посадит… Были уже случаи, были!
– А‑а… – сообразил кудесник. – Так ты у неё, выходит, ещё и не первый?
Митрич уставился, заморгал.
– Н‑ну… д‑да… А как же! Конечно…
Колдун покряхтел, поскрёб ногтями впалый старческий висок, покосился на ученика.
– Чует моё сердце, Глебушка, – с прискорбием известил он, – лепить тебе третью куколку… – Снова повернулся к страдальцу. – Сам‑то её любишь? Или одна только злоба осталась?
На крысиной мордочке отразилось отчаяние. Плечи просителя бессильно опали.
– В том‑то и дело, что люблю, – со слезой признался он. – До сих пор. Несмотря ни на что… Я ж её, суку, защищал! Умереть был за неё готов! Да и сейчас тоже… Всю жизнь ей отдал!
– Даже так? – мрачнея, пробормотал Ефрем.
– Не знает уже, как меня ещё унизить, – взахлёб продолжал жаловаться Митрич. – Снюхалась с какими‑то… прости Господи, мерзавцами… жуликами, карьеристами…
– Стало быть, выгоду имеет, – вздохнул колдун.
– Да нет там никакой выгоды! – взвыл клиент. – Обирают они её, дурёху, обирают! А случись что‑нибудь, не дай Бог, за грош ведь продадут! За медный грошик… Но даже не в этом дело! Всё бы простил! Равнодушие меня убивает, равнодушие её…
– Короче! – прервал колдун начинающуюся истерику. – Что надо? Приворожить?
– Да! – истово выдохнул несчастный, уставив на Ефрема исполненные надежды глаза. – Неужели получится?
– Ну а почему ж нет? – невозмутимо отозвался старый чародей. – Фотографию принёс?
– Вот… – На Божий свет из внутреннего кармана явился незапечатанный конверт.
– А зовут как?
Почему‑то этот вполне естественный вопрос привёл Митрича в замешательство.
– Т‑то есть… что значит…
– Ну, кого присушивать будем?
– А я разве не сказал?
– Нет. С самого начала твердишь: она, она… А кто она?
– Родина… – с запинкой выговорил тот.
Колдун поморщился.
– Фамилия мне не нужна. Имя давай.
Клиент растерялся окончательно.
– Ну так… Какое тут имя? Отчизна…
Несколько мгновений старый чародей недоверчиво смотрел на сконфуженного часто помаргивающего гостя. Потом молча забрал у него конверт, извлёк фотографию. Снимок был несомненно взят из Интернета, распечатан на принтере, а сделан со спутника.
– Так… – приходя в себя, проговорил Ефрем Нехорошев. – По лестнице сам спустишься или Глеба попросить, чтоб помог?
***
По лестнице клиент предпочёл спуститься сам.
– По‑моему, псих, – искренне поделился Глеб. – Во даёт! Отчизну ему приворожи…
Колдун был хмур и задумчив. Не стоило, конечно, вот так напрямую выдворять клиента – примета плохая.
– Мало ли извращенцев… – проворчал он. – Есенина взять. Тоже ведь: «Я люблю Родину! Я очень люблю Родину…» Хотя этот‑то на всё кидался: что шевелится, что не шевелится. Дерева стоячего не пропускал. «Так и хочется к сердцу прижать обнажённые груди берёз…»
– Ну… к сердцу же… – вступился за любимого поэта отбывавший срок Портнягин.
– А дальше‑то? – огрызнулся колдун. – «Так и хочется руки сомкнуть над древесными бёдрами ив…» Это уж не к сердцу, это к чему другому. Ежели по науке: дендрофил, выходит…
Раз и навсегда нацепив личину полуграмотной запойной деревенщины, Ефрем Нехорошев тем не менее подчас забывался и заставал собеседника врасплох неслыханным заморским словцом. А Глебу, между прочим, за малейшую иностранщину чертей выписывал.