– Не по моему возрасту было носиться верхом за собаками по лесным тропинкам… Я катался в покойном шарабане вместе с любимым камердинером Его Величества Радцигом… Третьего дня старик умер, Царствие ему Небесное, да упокоит Господь душу его… – перекрестился Фёдор Фёдорович, без тоста, как на поминках, поднял свой бокал, осушил его, помолчал минуту, а затем ещё более таинственно продолжал: – Однажды, улучив минуту, я спросил Радцига, почему Государь так не весел, хотя он обожает охоту? А Государыня выходит в столовую с заплаканными глазами… Старик камердинер замахал на меня руками, а потом взял страшную клятву, что я никому не скажу о смертельной болезни Наследника… – перевёл дух Ознобишин.
Пётр воспользовался паузой и простодушно спросил:
– Зачем же тогда вы, grande-peré, нарушаете теперь эту клятву?..
У молодого графа Лисовецкого было обострённое понимание дворянской и офицерской чести, поэтому он давал своему деду возможность не продолжать разговора, нарушающего однажды данную клятву. Но тут же пожалел, что бросил упрёк деду, настолько расстроенным и обеспокоенным выглядел сенатор.
– Затем, чтобы ты знал, какая болезнь бродит в крови Царских Детей! – вполголоса, но резко ответил старик, уязвлённый упрёком Петра. – Если ты когда-нибудь сможешь добиться исполнения твоей мечты и сочетаться хотя бы морганатическим браком со своей возлюбленной великой княжной, то не вздумай иметь с нею детей…
При этих словах бравый корнет пунцово покраснел и, чтобы скрыть смущение – ему претили разговоры такого рода о его чистой любви, – залпом, словно водку, выпил чашку кофе.
Старик опять понизил голос до шёпота, оглянулся, чтобы проверить, нет ли лишних ушей в библиотеке, и продолжал, не обращая внимания на реакцию внука:
– Как мне рассказывал царский камердинер – а от него не скрывают никакие разговоры в Семье, в том числе и с докторами, – бабушка нашей Государыни, английская королева Виктория, передала через свою дочь – а эта болезнь передаётся только через женское колено в семье – Александре Фёдоровне и, видимо, дальше, юным Романовым, как и другим своим правнукам через внучек, страшный недуг – гемофилию… Этой болезнью страдают в роду только мужчины, хотя гнездится она, – снова понизил голос Ознобишин, – в крови у женщин… От всякого, самого незначительного ушиба у мужского потомства может произойти внутреннее кровоизлияние, сопровождающееся мучительным воспалительным процессом, который легко может довести малютку до смерти… Или при малейшем порезе, или ранке, или сковырнутой болячке, при лечении зубов – кровь начинает истекать и абсолютно не свёртывается…
Пётр понял серьёзность того, что сообщает ему дедушка, и весь обратился в слух. Сенатор продолжал:
– Первым из английских королевских гемофиликов был дядя нашей молодой Императрицы, принц Леопольд. Он умер от незначительного ушиба головы в возрасте тридцати одного года… Испанское королевское семейство также получило от бабушки Виктории это «наследство»… Испанские Бурбоны по этой причине одевают своих принцев теперь только в одежды, подбитые ватой, и почти не позволяют им двигаться. Даже деревья в королевских парках Испании, где играют дети короля, обмотаны ватой и стоят с высоко срезанными сучьями, чтобы никто не мог даже случайно зацепиться об них… А вот наши Государь и Государыня, как говорил покойный Радциг, ни в чём не ограничивают своего сына… Ему, оказывается, не разрешают только кататься на велосипеде, от чего он сильно страдает, поскольку Алексей – обычный живой и подвижный мальчишка, я сам видел… Как ты был когда-то, – улыбнулся в усы сенатор. – А в остальном Цесаревича воспитывают как обычное дитя…
– Значит, и здесь проклятая англичанка нам нагадила, – попытался пошутить расхожей простонародной фразой корнет.
Сенатор резко осадил его:
– Не кощунствуй!.. Господь тебя накажет, если так будешь говорить! Может быть, великая княжна Татьяна тоже носит это несчастье в своей крови…
До корнета только теперь дошла вся серьёзность положения Наследника Цесаревича.
– Несчастные отец и мать!.. – сочувственно покачал он головой, представив себе все страшные муки Государыни и Николая Александровича.
А дедушка продолжал полушёпотом свой рассказ:
– Как говорил старик Радциг, тогда в сентябре в Беловеже Алексей Николаевич, оказывается, во время катания на лодке случайно ударил уключиной в бедро… Появились опухоль и гематома – сгусток крови под кожей, – пояснил сенатор Петру. – Но он полежал несколько дней, и опухоль вроде бы прошла… Когда Царская Семья переехала в Спалу, он провёл ещё несколько дней в постели… Затем Государыня взяла его на прогулку в своём экипаже, но лесная дорога по корням деревьев так растрясла мальчика, что у него началось катастрофическое развитие болезни.
Представляешь, Радциг без слёз не мог говорить о том, как малыш кричал от боли, не спал ночами, звал отца и мать. Если Николай Александровичи виду не подавал посторонним о том, что творилось у него на душе, – а он в этом большой мастак, говорю тебе по собственному опыту, – только темнел лицом и почти не улыбался, то Государыня Императрица так ни разу и не вышла к обществу… И я понимаю её материнские чувства… Тут уж не до протокола, хотя Николай Александрович очень старался тогда сблизиться со сливками польской шляхты…
Сенатор немного помолчал, отпил кофе, как-то безучастно откусил от своего любимого пирожного, пожевал и с трудом проглотил. Видимо, картина страданий царевича Алексея так живо встала перед его глазами, что он потерял аппетит. Может быть, он представил себе, что Петру посчастливится жениться на Татьяне и у них родится сын…
– Я видел Радцига ещё раз почти перед самым отъездом Августейшей Семьи из Спалы… – продолжил он затем свой рассказ. – Но тогда уже и царь улыбался, и Александра Фёдоровна показалась гостям, правда, сильно постаревшая, с сединой в волосах и чёрными кругами под глазами… А до этого… Царский камердинер поведал мне, что совсем недавно Цесаревич говорил о смерти, а его родители и сёстры неимоверно страдали, ожидая самого худшего. Из Петербурга примчались профессора Фёдоров и Раухфус, педиатр Острогорский, но кровотечение не останавливалось… Алексею не помогали ни болеутоляющие, ни кровоостанавливающие средства… У мальчика образовалась огромная гематома в паху, в бедре, кровь заполнила весь низ живота… Боль приходила к нему приступами, каждые четверть часа. Он стонал, плакал, а временами и кричал. Я тоже слышал через стену дома эти ужасные крики дитяти, страдающего от жуткой боли, – передёрнуло от страшных воспоминаний Ознобишина. Он замолчал, вспоминая пережитое.
– Но почему же, grande-peré, вы сказали, что царь улыбался? – удивился Пётр.
– Потому что случилось чудо, о котором ты тоже должен знать, поскольку оно кое-что объясняет в нашей сегодняшней жизни… – встрепенулся сенатор после того, как несколько секунд сидел молча, уставившись в окно. – Радциг тогда поведал мне, что врачи перестали верить в выздоровление мальчика. И тогда подруга Императрицы, фрейлина Вырубова, – ты слышал, наверное, о ней, поскольку в свете ходит много разных сплетен, – посоветовала послать в село Покровское телеграммму Распутину и просить его помолиться об Алексее… Радциг сказал, что и раньше к Старцу обращались за помощью, и тогда помогало… Но теперь сила приступа была столь ужасна, что все потеряли надежды…
– Веришь ли, mon ami, – оживился сенатор, как будто маленький царевич уже был его родственником и он сам ему помогал выздороветь, – Распутин тотчас ответил телеграммой, что беспокоиться не надо, Алексей скоро выздоровеет… В тот же вечер боли стали утихать, температура – падать, и ребёнок даже смог заснуть! Профессора, приговорившие Цесаревича к смерти и даже так составившие для министра Двора барона Фредерикса медицинский бюллетень о болезни Наследника престола, что его можно было понять как сообщение о его кончине, не могли поверить своим глазам! Профессор медицины Фёдоров, который знал о телеграмме Распутина, никак не мог понять, почему молитва сибирского Старца так помогает, и не в первый раз, как не может помочь вся современная медицинская наука! А как радовались отец и мать этому новому чудодействию! После этого становится понятно, почему Государыня Императрица общается с этим мужиком, для чего его принимают во дворце…
– Но разве никто, кроме Царской Семьи, не знает, что Распутин – святой целитель, ибо только праведному Божьему человеку под силу творить такие чудеса? – наивно спросил корнет.
– Знать-то знают… – протянул Ознобишин. – Великая княгиня Милица Николаевна, супруга великого князя Петра Николаевича, для того и продвигала Распутина ещё в 1905 году в Царскую Семью, чтобы этот мужик вёл во дворце свои святые разговоры, лечил Маленького, как лечил сына Милицы Романа, а великая княгиня через Странника оказывала бы своё влияние на Государыню…
– Ну и что же, – задал новый вопрос корнет, – оказала?..
– У «черногорок» из влияния на царицу и царя ничего не вышло. Наша Государыня не так проста, чтобы служить куклой в черногорских руках. Вот и пошла у них дружба с Александрой Фёдоровной врозь… Да так остро расстались они, что теперь стали злейшими врагами и пускают о Государыне самые дикие сплетни…
Пётр наморщил лоб и задумался. Ему постепенно становилось ясно, что придворная жизнь, помимо блеска и удовольствий, скрывает в себе много тайных закоулков, капканов и липкой паутины слухов, причудливо переплетающей самые разные персонажи…
Что-то показалось ему непонятным, и он задал деду вопрос:
– Grande-peré, я не очень силён в церковной иерархии… Что такое Старец?.. Это что, очень старый монах?
Ознобишин в душе расстроился. «Вот что значит внук-полуполяк, хотя и православный… Наверное, дочка окружала Петра всякими французскими боннами да гувернёрами, а русских нянюшек, которые всё знают и с детства передают ребёнку народный опыт, у бедняги не было…» – подумал он, а вслух ответил:
– Нет, дело совсем не в возрасте или монашеском постриге… Если тебя этот сан заинтересовал в связи с Распутиным, то он совсем не стар ещё и в монахи не пострижен… Дело в том, что в религиозной жизни православного люда Старцы и Странники до сих пор играют большую роль… Этот сан им дают не священники, а сам народ. Так называют богомольцев и аскетов, которые кочуют из монастыря в монастырь, из церкви в церковь… Они ищут духовной правды, укрепляются в вере сами, молятся за себя и других людей… Старцы глубоко изучают церковные книги и предания о Святых, постятся, ведут душеспасительные беседы… Многие люди, и не только из простонародья, считают, что Старцы и Странники ближе к Богу, потому что они ведут праведную жизнь… И Сам Господь Бог даёт им указания… Их часто избирают духовниками, как и священников, им открывают душу, просят совета и благословения, заступничества перед Богом… Самые святые из них могут творить чудеса… Это типично русская форма духовной жизни, и не только среди простых людей… Старец – это посредник между богобоязненным человеком и Господом Вседержителем…
– Спасибо, grand-peré, – задумчиво поблагодарил Пётр, –. я понимаю теперь, что царь и царица нашли в Старце Григории Распутине…
Игра в теннис закончилась для ОТМА – Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии, их младшенького и любимого братца Алексея, а также для Дмитрия, который был для них как родной брат, обычной юношеской вознёй, которую затеяли младшие дети. Старшие полезли их разнимать, и всё перемешалось. Кто-то повалился от хохота, его или её стали поднимать, но не тут-то было, кого-то подтолкнули, и образовалась куча мала. В детских играх это в порядке вещей. И самые маленькие всегда оказываются внизу. Когда все со смехом поднялись, никто ни на что не жаловался. Только Ольга и Дмитрий раскраснелись и запыхались немного более других. Сёстры сделали вид, что не замечают этого.
Алексей тоже поначалу ничего не чувствовал. Но то обстоятельство, что он много махал рукой с ракеткой во время тенниса и затем оказался в самом низу кучи малы, где кто-то сильно прижал его, вызвало у него лёгкую боль под мышкой.
Все пошли умыться и поменять платье перед обедом. В своей комнате Алексей тоже хотел переодеть рубаху, но из-за боли не мог этого сделать самостоятельно. Матрос Деревенько, приставленный к царевичу; чтобы оберегать его от падений, не позволять ему делать резких движений и вообще заслонять от опасностей, подстерегавших резвого ребёнка, помог ему переодеться.
Боль в локте и руке всё усиливалась. Мальчик побледнел, чёрные круги легли у него под глазами. На лицо его наползла печать ужаса: он вспомнил мучительный, почти доведший его до смерти приступ болезни год тому назад в Спале. От испуга ему сделалось ещё больнее. Он заплакал и лёг в отчаянии на кровать, но новый приступ боли заставил его вскрикнуть. Сквозь слёзы он попросил матроса отнести его к маме. Рослый и крепкий Деревенько легко подхватил худенькое тельце и быстро понёс его на второй этаж, в спальню Государыни.
Александра Фёдоровна уже давно была нездорова. Переживания из-за болезни Алексея в Спале и страх потерять его обострили её собственные недомогания. За год она постарела на десять лет, поседела и не могла так следить за собой, как делала это раньше. Ещё до приступа гемофилии у Алексея в минувшем году в Спале Аликс оставалась стройной белокурой красавицей. Но угроза жизни Маленького, как называли Алексея в Семье, изменила и её внешность. Теперь это была дебелая матрона, почти без румянца на лице, с печально опущенными уголками губ. Она немного расцветала лишь тогда, когда вместе со своими детьми смеялась проделкам и обезьянничанью Анастасии или оставалась одна с любимым Ники.
Государь, казалось, не замечал ухудшения её состояния. Он очень ей сочувствовал и всячески старался расшевелить, был подчёркнуто заботлив и внимателен. После обычного летнего отдыха в финских шхерах на яхте «Штандарт» состояние Александры Фёдоровны вроде бы стало улучшаться. Милые дети и муж, любимая подруга Аня, добрые и славные морские офицеры на корабле и приветливые финские крестьяне на островах, где Семья совершала прогулки, – всё это целительно действовало на Государыню…
Когда Деревенько внёс плачущего от боли Алексея в её комнату, в душе Александры Фёдоровны словно что-то оборвалось. Она чуть не зарыдала сама, но усилием воли взяла себя в руки и не показала ребёнку слабости, от которой ему сделалось бы только хуже. Алексея положили на её постель, и Аликс присела рядом, стала гладить больную руку. Маленький чуть-чуть успокоился, но всё ещё повторял:
– Мама, помоги мне! Помоги!..
Александра Фёдоровна звоночком позвала камер-фрау:
– Позвоните на дачу Боткину. Просите Евгения Сергеевича прийти тотчас…
Воспоминание о том, что в Спале Алексею не могли помочь ни Боткин, ни профессор Фёдоров, ни петербургские знаменитости, повергло её в холодный пот.