Стр. 304. «…Кимвал бряцающий…» — библейское выражение (кимвал — музыкальный инструмент с сильно звенящим звуком), служащее Салтыкову для иронического обозначения бессодержательности и агрессивности охранительной идеологии.
Стр. 308…будет прием урядников. — Должность полицейских урядников была введена высочайше утвержденным положением Комитета министров летом (9 июня) 1878 года «для усиления средств уездной полиции и в помощь становым приставам для исполнения полицейских обязанностей, а также для надзора за действиями сотских и десятских на местах и для их руководства» («Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате», 1878, № 37, 28 июня, стр. 721–722; далее следует «Проект временного положения о полицейских урядниках в сорока шести губерниях, по общему учреждению управляемых»). 20 июля 1878 года Правительствующему Сенату была представлена «Инструкция полицейским урядникам», утвержденная накануне министерством внутренних дел (о ней см. стр. 723).
Эти постановления и документы, естественно, привлекли к себе внимание печати. Так, «Голос» поместил пространную заметку, приветствовавшую новый институт — страж «порядка» и «спокойствия»: «Урядники волей-неволей являются облеченными и политической миссией: на них будет лежать воспитывание, собственным примером, в народной массе строгого чувства законности и доверия к правительству, им предстоит сделать совершенно безвредными всякие утопические бредни, которые, тем или другим путем, могут распространяться среди народа» (1878, № 292, 22 октября). Редакционной статьей откликнулись на это событие и «Моск. ведомости» (1879, № 23, 26 января). Сатира Салтыкова, таким образом, осмеивала и самый институт, и отношение к нему со стороны либерально-охранительной прессы.
Стр. 309. Вот речь, которую он произнес… — Один из «источников» остропародийного грациановского «слова» — речь одесского градоначальника Гейнса.
В «Голосе» (1878, № 290, 20 октября) сообщалось: «Новый одесский градоначальник, генерал Гейне, во время приема всех служащих, сказал чинам полиции речь, которая произвела сильное впечатление. Надежда, что Одесса приобрела начальника твердого и опытного, кажется, оправдывается». Немного спустя газета целиком опубликовала и самый текст речи (1878, № 294, 24 октября), привлекшей внимание Салтыкова.
Осмеивая выступление Гейнса, писатель в ряде случаев почти дословно воспроизводит этот характерный «оригинал». Ср.: «И я, с своей стороны, имею честь представиться вам как старший чин одесской полиции» (Грацианов: «Господа! я сам ничего больше, как первый урядник вверенного мне стана…»). Гейнс: «Нарушение законов или подготовление к их нарушению производится чаще всего в домах, чем на улицах, потому полиция не может иметь характер, так сказать, исключительно уличный. Повсеместно полиция зорко следит за жизнью людей, признаваемых вредными. В Северной Америке и Западной Европе, т. е. там, где домашний очаг считается неприкосновенным, полиция знает жизнь горожан, знает их выдающиеся черты и недостатки, отчего она в состоянии предупреждать преступления и всегда обладает драгоценным материалом для их раскрытия…» (Грацианов: «Во-первых, вы должны знать все, что делается в ваших сотнях… Чтобы знать все, нет никакой необходимости в вмешательстве каких-либо сверхъестественных или волшебных сил. Достаточно иметь острый слух, воспособляемый не менее острым зрением — и ничего больше. В Западной Европе давно уже с успехом пользуются этими драгоценными орудиями, а по примеру Европы, и в Америке. У нас же, при чрезвычайной простоте устройства наших жилищ, было бы даже непростительно пренебречь сими дарами природы»). Или же: «Прежде всего и настойчивее всего я просил бы вас, господа, постараться усилить уважение, питаемое к вам жителями Одессы, что вы можете достигнуть только одним способом: твердым и настойчивым исполнением своего долга в пределах и рамках, указываемых законами» (Грацианов: «Только взаимное и непрерывное горжение друг другом может облагородить нас в собственных глазах наших; только оно может сообщить соответствующий блеск нашим действиям и распоряжениям. Видя, что мы гордимся друг другом, и обыватели начнут гордиться нами, а со временем, быть может, перенесут эту гордость на самих себя»). И еще: «Рекомендую только некоторую большую сдержанность и осторожность относительно людей, признаваемых надежными, и относительно образованного класса, так как, чаятельно, что последний более других понимает особенно, в настоящее время, необходимость уважать и исполнять закон». (Грацианов: «Действительного и истинно плодотворного содействия вы можете ожидать, по преимуществу, от господ кабатчиков… Не особенно полезного, однако ж, и не вредного содействия вы можете ожидать от господ бывших помещиков, ныне скромно именующих себя землевладельцами».)
Помимо речи Гейнса в грациановском «слове» высмеян еще один официальный документ — правительственная «Инструкция полицейским урядникам», состоящая из 42 параграфов и выписок статей из Свода законов; она многими своими пунктами пародируется Салтыковым.
Параграфы «Инструкции» предписывали урядникам «следить, негласным образом, за неблагонадежными и подозрительными лицами и наблюдать негласно за поведением лиц, водворенных на местах жительства под надзор полиции»; чаще посещать места, «в коих, по разным обстоятельствам, скопляется большое число народа»; требовать «исполнения закона или полицейского распоряжения» «твердо и настойчиво»; сотским еженедельно являться к становому с рапортами и для получения приказаний («Собрание узаконений и распоряжений правительства…», 1878, № 151, 4 августа, стр. 916–927, 934). Так, например, Грацианов предлагает урядникам являться к нему «за разъяснениями» и «для получения <…> наставлений» «возможно чаще», «потому что урядник, в ожидании разъяснений, может помочь <…> прислуге нарубить дров, поносить воды и вообще оказать услугу по домашнему обиходу». Любопытно, что вскоре в «Циркуляре министра внутренних дел губернаторам» — от 25 марта 1879, № 38 — был официально отмечен факт неслужебного использования становыми урядников — чаще всего в качестве «если не даровых, то весьма дешевых письмоводителей» — см. MB, 1879, № 89, 10 апреля.
Возможно, что толчком к пародированию, своеобразным «напоминанием» послужила статья (MB, 1879, № 23, 26 января), посвященная институту урядников и одобрявшая многие из параграфов «Инструкции». (14, 16, 34 и др. — они-то и «задеты» в первую очередь Салтыковым.)
Стр. 312–313…прочитав в одном сочинении <…> «Устав о печении пирогов» <…> «не потерплю» и «разорю!». — Грацианов вспоминает «Историю одного города».
Стр. 315…с земским цензом… — Ценз (имущественный, образовательный) — условие допущения лица к пользованию теми или иными социально-политическими правами, прежде всего избирательными. Здесь — имущественный ценз.
…какого мнения я насчет фаланстеров, и когда я выразился, что опыт военных поселений… — В системе Фурье фаланстер — коллективно-трудовая единица. Военные поселения, практиковавшиеся царизмом в первой половине XIX века и охватывавшие несколько губерний, по своему устройству и режиму мало чем отличались от тюремных колоний. Водворенные туда государственные крестьяне одновременно несли и изнурительную воинскую службу, и тяжелые земледельческие повинности, подвергаясь строжайшему контролю во всем, даже в сугубо личных делах.
Салтыков здесь иронизирует над гонителями всего передового, которые, обрушиваясь на «фаланстеры», на деле являются защитниками самых грубых общественных аномалий, устроителями дикого «крепостного фаланстера», включая и бесчеловечный опыт военных поселений.
…школы военных кантонистов… — специальные школы для солдатских детей, с самого рождения причислявшихся к военному ведомству; отличались жестокой муштрой и палочной дисциплиной.
Стр. 318. О браке, согласно с определением присяжного поверенного Пржевальского, выразился, что это могила любви… — Имя адвоката
Пржевальского получило нелестную известность после судебного процесса по делу неудачно покушавшейся на него А. А. Венецкой (дело Венецкой рассматривалось в Московском окружном суде 31 августа 1878 г.; см. отчет — H В, № 904, 4 сентября, и № 906, 6 сентября). Тогда-то и получила огласку, вызвав многочисленные иронические цитации в печати, фраза о «браке», которой, как выяснилось на суде, Пржевальский пользовался, склоняя Венецкую на внебрачную связь. Собственно, Пржевальский лишь возродил французскую поговорку, с давних пор известную в России, использованную, например, в эпиграмме С. А. Соболевского (1852) на Каролину Павлову:
Сатирический выпад Салтыкова объясняется тем, что «Моск. ведомости» раздраженно откликнулись статьей Иногородного обывателя (Б. М. Маркевича) на сочувственное по отношению к Венецкой освещение периодикой этого процесса. Газета открыто ополчилась на тех «молодцов от, прогресса"», которым «нужны „уравновешенные в правах с мужчинами" женщины»: «Их героини — какая-нибудь Венецкая, стреляющая в человека, как в «петуха»…» (MB, 1878, № 278, 1 ноября). Салтыков, несомненно, имел в виду это выступление, когда заставлял шпиона-«сердцеведа» Грацианова признать «нигилистический» афоризм Пржевальского.
Стр. 319. …вольнопрактикующим незнакомцем. — В рукописи, судя по писарской копии, приставленный к рассказчику шпион назывался «урядником» (см. стр. 719).
Впервые — ОЗ, 1879, № 8 (вып. в свет 19 августа), стр. 489–514. Рукописи и корректуры неизвестны.
При подготовке Изд. 1880 и 1883 наряду с мелкой стилистической правкой в текст внесено несколько незначительных изменений. Эпиграф «Когда продавец…» перенесен к очерку «Finis Монрепо».
Стр. 326, строка 20. В журнальном тексте после слов: «отлично понимает» — было: «что песня сороковых и иных годов уже спета».
«Монрепо — усыпальница» продолжает тему, обозначенную уже в «Дворянских мелодиях» и «Дворянской хандре». Это очерк об «отживающих» «людях сороковых годов», сознающих в новую эпоху свое «бессилие» и «неумелость» и устремляющихся к «родным пепелищам» с единственной целью — «заживо иметь гроб».
В письме к Анненкову от 10 декабря 1879 года Салтыков так определил эту свою тему: «…я в последнее время начал все о прелестях умирания писать…»
По мысли Салтыкова, поколение 40-х годов — к нему писатель так или иначе причисляет и себя — исторически устарело, сделалось неспособным активно участвовать «в делах и вещах современности». Хотя отдельные из его представителей и пытаются, явно самообольщаясь, сыграть роль «заправских деятелей», «похорохориться», но «большинство» сознает всю бесцельность выхода на общественно-историческую сцену «с запасом забытых слов». Тезис «пора умирать», мотив «усыпальницы», определившие всю тональность очерка, поддерживаются мыслью о невозможности для «стыдящегося», но «бессильного» человека жить в «царящей суматохе», о необходимости отстранения от «торжествующей современности», определяемой как «жизнь с двойным дном».
Критика — преимущественно «газетная» — обратила внимание на особый «тон» очерка, не обнаружив, однако, достаточно ясного понимания смысла и истоков салтыковской «грусти». «…Новое произведение Щедрина, — писал П. И. Вейнберг, — есть как бы сатирическая элегия, эпиграфом к которой можно поставить, пожалуй, лермонтовское «Выхожу один я на дорогу» («Молва», 1879, № 232, 24 августа; подпись: Петр В—б—ъ). Исключительно в субъективно-психологическом плане истолковал «меланхолию» Салтыкова В. П. Чуйко («Новости», 1879, № 228, 7 сентября; подпись: В. П.), противопоставив тут же «ясный, конкретный художественный язык» «Монрепо — усыпальницы» «туманной» манере предшествующих созданий «корифея литературы». Сомнительного свойства комплиментами, стремлением противопоставить «бесподобный» юмор «высокодаровитого автора» будто бы «либерально-резонерской закваске его сатиры», то есть ее идейной направленности, отличается отзыв Буренина (НВ, 1879, № 1259, 31 августа). Более сочувственно отозвался об очерке А. И. Введенский. Отметив, что с течением времени в сатире писателя стало «гораздо больше желчи и горя, чем смеха», критик в пример привел «Монрепо — усыпальницу».
«В этом сатирическом произведении, — отмечал Введенский, — среди свойственного таланту автора саркастического отношения к беспримерно-нелепым явлениям нашей жизни, читатель вдруг наталкивается на многие строки и целые страницы, почти с страстным увлечением написанные и обличающие, что автору было не до «смеху», хотя бы и «сквозь слезы». Посмотрите, например, какая глубокая скорбь и нравственная боль чувствуется в следующих словах, где автор говорит о своей любви к России и о причинах этой любви».
«Монрепо — усыпальница» и «Finis Монрепо» были прочитаны писателем на вечере в пользу Литературного фонда 28 декабря 1879 года.
Стр. 324. «Lui! toujours lui!!» — Неточная цитата из стихотворения Гюго, посвященного Наполеону I. У Гюго «Toujours lui! Lui partout». Эти слова взяты Салтыковым в качестве эпиграфа к очерку «Он!» («Помпадуры и помпадурши», т. 8, стр. 141 и 510).
Стр. 325…наши фрондирующие помещики… Характеристику русского фрондера Салтыков дал в очерке «К читателю» из цикла «Благонамеренные речи» (т. 11).
Стр. 326…пропинационная привилегия… — право монопольной виноторговли (так называемые откупа), приобретаемое у правительства.
Я знаю, что и между нами найдутся личности, которые не прочь еще похорохориться, устроить недоразумение и погарцевать перед застигнутой врасплох толпой, в качестве заправских деятелей… — Возможно, в этой тираде имеется в виду Тургенев, приезд которого весной 1879 года в Москву и Петербург сопровождался торжественными обедами и речами, в которых много говорилось о «людях сороковых годов» (см., например, отчеты о московском — 6 марта и петербургском — 13 марта обедах в честь писателя в «Газете Гатцука», 1879, № 10–11). «Отеч. записки», не принявшие участия в чествовании Тургенева, разъяснили свою позицию в специальном объяснении («Внутр. обозр.», 1879, № 4). Салтыков писал Анненкову 10 декабря 1879 года: «Он напоминает мне тех старинных наших помещиков, которые, бывало, все по герольдиям хлопотали, как бы герб позабористее получить. Так и он: все о рукоплесканиях и почестях хлопочет и какую массу хитростей и уловок для этого употребляет — это вообразить невозможно».
…с запасом забытых слов… — то есть идей «сороковых годов». Сознавая известную ограниченность этих идей, Салтыков не раз подчеркивал их возвышенный характер и большую гуманистическую значимость перед лицом торжествующего «бесстыжества»: он горько сетовал на то, что мир «ликующего хищничества» предал забвению заветы «сороковых годов», зачислив их в разряд «фикций», «нестоящих» слов. Возможно, что с этими представлениями связан последний замысел писателя — «Забытые слова» (1889).
Стр. 328. Непотизм — устройство служебной карьеры родственникам, «своим людям».
…не скрывается ли за этим фактом ходатайство Гулак-Артемовской? — Гулак-Артемовская, светская дама, нажила крупный капитал тем, что, пользуясь своими связями, «проводила дела» в министерствах; своими ходатайствами перед высокопоставленными лицами помогала всякого рода сомнительным предприятиям, за что получала вознаграждения. Ее громкое дело слушалось в Петербургском окружном суде осенью 1878 года. Она вместе с Богдановым обвинялась в подлоге векселей (хроника процесса печаталась в ряде газет: см., например, «Голос», 1878, №№ 291–300; НВ, 1878, №№ 951–958).
А потом пойдут газетные «слухи»… — Здесь и далее Салтыков осмеивает падкую на всевозможные «интригующие» сообщения консервативную и либеральную печать, стремившуюся использовать передаваемые ею толки в своих корыстно-охранительных целях. На страницах «Моск. ведомостей», «Газеты А. Гатцука», «Голоса» и других термин «слухи» часто фигурировал. Например, «Новый год начался тревожными слухами о появлении будто бы чумы в Астраханской губернии…» («Газета А. Гатцука», 1879, № 1, 6 января). См. прим. к стр. 329–330.
Стр. 329. Все это взбаламученное море… — Для характеристики современной прессы Салтыков использовал название известного антинигилистического романа Писемского «Взбаламученное море».
Сначала исчезли волгаре, потом Афганистан и Зулу, потом ветлянская интрига, потом еще интрига и еще интрига, а, наконец, и слухи о предстоящем финансовом возрождении… — Салтыков иронически перечисляет самые ходовые в тогдашней периодике «вопросы» и «темы». Действительно, газетные полосы и столбцы некоторых «толстых» журналов за 1878–1879 годы пестрят сообщениями и заметками об итогах русско-турецкой войны (1877–1878 гг.) и устройстве Болгарии, об Афганистане, его правителях Шир-Али, Якуб-хане и «английских интригах», об африканском племени зулу, в одной из схваток с которым погиб именитый участник английской военной экспедиции — претендент на французский престол Наполеон IV. Ветлянской интригой реакционная печать и особенно «Моск. ведомости» называли сообщения и слухи о вспыхнувшей в конце 1878 года в селе Ветлянке Енотаевского уезда Астраханской губернии эпидемии чумы.
Сообщая, например, о покушении на харьковского губернатора кн. Д. Н. Крапоткина, о вооруженном противодействии при захвате тайной типографии в Киеве, об убийстве жандармского полковника в Одессе, «Моск. ведомости» объявили толки о чуме уловкою, призванною усыпить бдительность, прикрыть «преступные деяния»: «Впрочем, что значат события действительной жизни для тех, кто находится под впечатлением чумного кошмара? Не удивительно поэтому, что ужас кровавой драмы, разыгравшейся в Харькове, был заглушен шумом чумной комедии, разыгранной вслед за тем в Петербурге» (MB, № 46, 23 февраля). «Чумной комедией» здесь названо состоявшееся 11 января 1879 года заседание общества русских врачей под председательством Боткина, подтвердившее факт чумной эпидемии.
Злободневным вопросом тогдашней внутренней жизни был и вопрос о финансах. По данным, напечатанным «Моск. ведомостями» (1879, № 5, 6 января), бюджетный дефицит за 1878 год составлял 27,5 миллиона рублей. Обеспокоенные власти предприняли ряд мер (учреждалась «особая высшая комиссия», вводились новые пошлины и сборы), которые, однако, даже по самым оптимистическим расчетам, никак не могли восстановить требуемого равновесия. Основная надежда возлагалась на «естественный» прирост доходов за счет общего подъема народного благосостояния. Это и брал под сомнение Салтыков, вопреки оптимистическим прогнозам официальных лиц, и в частности министра финансов.
Стр. 332…Конституционное будущее Болгарии. — См. прим. к стр. 338.
…Якуб-хан, достославно шествующий по стопам Шир-Али… — Имеются в виду афганские правители, потерпевшие поражение в военном конфликте с Англией (1878–1879 гг.). Эмир Шир-Али бежал из Кабула в конце 1878 года в Туркестан; Якуб-хан, сын Шир-Али, который находился в оппозиции к политике отца, был им заточен. После освобождения вступил в переговоры с англичанами, но долго продержаться у власти не мог: вскоре последовало его низложение и высылка в Индию.
…то пригрозись: об этом, дескать, мы поговорим в следующий раз… — Салтыков иронически воспроизводит характерный для либеральной печати оборот-концовку, служащий прикрытием ее идейно-политической бессодержательности.
Стр. 334. Есть люди <…> которые мертвыми дланями стучат в мертвые перси. <…> По моему мнению, люди, занимающиеся этим ремеслом, суть иезуиты. <…> Они настроят мертвыми руками бесчисленные ряды костров… — Полемический выпад против Достоевского. См. стр. 775, 776–779.
«…звон победы раздавайся» — пародийный парафраз державинского «Описания торжества в доме кн. Потемкина, по случаю взятия Измаила», часто используемый Салтыковым для осмеяния казенно-охранительного патриотизма. У Державина: