— Степан Степанович, быстро съездите в лагерь, возьмите кассеты с фотопластинками, штук десять, фотоаппарат, треногу и прихватите еще пять коробок с лентами, вдруг опять полезут. Вы, вроде, фотографировать умеете, вот и поработайте военным корреспондентом, пусть мировая общественность увидит зверства итальянской военщины.
Подъехали на мулах «драгуны»[1] Мэконнына, велел им окапываться в полуверсте отсюда, явно будут еще попытки прорыва по дороге, не по речным буеракам же им идти: итальянцы — нация цивилизованная, по колючим кустам не полезет. Оглянулся, батюшки, лагерь, похоже, снимается! Ну и черт с ними, пусть драпают хоть до Аддис-Абебы. Поехал вместе с Нечипоренко по дороге к форту, подъехав, увидел, что ходячих раненых сестры милосердия пытались пристроить в крепости, но ворота им не открыли и всех перестреляли и порубили прямо у ворот. Нечипоренко спешился и стал кого-то высматривать среди трупов, я понял, что он ищет своего казака, что мы оставили в госпитале.
Потом он подошел к воротам и стал рукояткой нагайки молотить в доски. Открыли щелочку и есаул не говоря ни слова, хлестнул кого-то нагайкой по глазам и пинком открыл створку, правой рукой вытащив из ножен клинок. Я едва успел за ним, как увидел, что он успел кого то рубануть плашмя по рукам и диким голосом орал, почему не пустили раненых. Тут появился какой-то расфуфыренный как павлин местный франт и на ломаном французском стал кричать, что он — рас Мэнгеша и здесь он — хозяин, на что получил ответ на галапагосском языке, где поминали его, его родственников, кто они такие и что с ними надо сделать. Я попытался утихомирить Аристарха, но что можно сделать с человеком с шашкой в руке, да еще невменяемым. Тогда я сам накинулся на раса и стал орать на него, что я — фитаурари Негуса рас Искендер и что он ответит за то, что погибли русские сестры милосердия, которые приехали вам помогать, а вы им не помогли, а спрятались как трусы. Я не знаю, как долго мы бы кричали друг на друга. Но тут в крепости разорвался снаряд, за ним еще один и еще. Я крикнул Мэнгеши, почему не стреляют их большие пушки, которые они забрали у нас. Ответ: «Мы не умеем из них стрелять». Приказал ему, чтобы позвал на стену своих артиллеристов, а то итальянцы сделают из форта большой песчаный холмик и раса даже хоронить не надо будет. Вместо этого Мэнгеши вскочил на подведенного к нему коня и с сотней всадников, среди которых была Таиту, был таков…
Крепость, значит, служила резиденцией, а орудия по углам стояли для красоты. Что же, придется обороняться, если начнем отступать, изрубят в клочки. Приказал Нечипоренко собирать артиллеристов а казакам обороняться в предполье в готовности либо уйти, либо занять крепость, если нам удастся подавить батареи противника. Смотрю, к нам ковыляют, пользуясь передышкой в артогне и держась друг за друга, казак и итальянец, оба в госпитальных халатах. Капрал Серджио поддерживает Матвея, так они и доковыляли. Матвей сказал, что они не стали бежать к форту, как велели, а наоборот, попрятались в кустах, отойдя по речному руслу, там еще десяток докторов и сестер и человек двадцать ходячих раненых с ними. Пришел старший по артиллерии фейерверкер Новиков и с ним еще восемь артиллеристов.
Полезли на стену, орудия стоят как на параде, чтобы красиво было. Еще на стене толпилось человек двадцать артиллеристов в красных курточках, которые заряжали (все вместе) одну 37 мм пушку Гочкиса. Спросил, понимает ли кто по-французски, один нашелся, и то слава богу. Велел притащить все пушки на сторону, смотрящую на противника и выкопать ямы для них глубиной по полметра, показал рукой, сколько это будет. Серджио вызвался научить, как обращаться с орудием. Принесли снаряды и пороховые заряды (орудие хоть и казнозарядное, но раздельного заряжания). Снаряды цилиндрические, с конической головкой и вдавленным донцем, типа пули Минье, с пояском и ушками из какого то сплава[2]. Зарядили гранату, навели, я отдал свой бинокль Серджио, пусть командует:
— Tiro![3]
Я продублировал команду, опустив поднятую руку, Новиков дернул за шнур. Пушка рявкнула и подпрыгнула козлом. У этой модели 80 мм полевого орудия был предусмотрен шнур, наматывающийся на ось при отдаче и прижимающий тормозные колодки, поэтому пушка не откатывалась на пять — шесть метров, а только прыгала.
Даже без бинокля вижу небольшой недолет. Еще граната — перелет. Вот и «артиллерийская вилка». Сейчас накроет. И точно, что-то вверх полетело.
— Un colpo![4]
Еще семью гранатными выстрелами батарея была подавлена полностью. Итальянцы пытались огрызаться, но получилось у них слабо, только облегчали прицел, демаскируя свои орудия выстрелами. Потом Серджио что-то принялся объяснять Новикову, и надо же, они понимали друг друга: вертели маховички наводки, смотрели в прицел. Новиков выпустил пару снарядов, одну гранату и одну шрапнель. Подошел и отрапортовал, что, мол, ваше превосходительство, с орудием разобрался, машина несложная, но мощная и бьёт далеко.
Пока Серджио был занят с Новиковым, спросил Матвея, с чего это Серджио решил нам помогать. Тот ответил, что в госпитале у него зазноба образовалась, сестричка милосердная, капрал ей песни пел (видимо, «а капелла»[5]) и вообще, объяснил Матвею, что нравится она ему и он ей предложение сделать хочет. А потом нашел ее, когда вернулись к порушенным госпитальным палаткам, разрубленную саблей, и выл, как зверь какой. Потом велел Матвею вести его к орудию.
В крепость стали собираться раненые и уцелевший персонал госпиталя. Оборудование, большей частью, не пострадало, его налетчики не тронули, так же как и аптеку. Укрыли госпиталь в отрытом еще итальянцами каземате с внутренней стороны стены, и вышли наружу. Петров закончил фотографировать и теперь руководил похоронами вместе с Семирягой. Все убитые были сложены у длинной траншеи, куда их передавали на руках, укладывая в ряд. Потом поставили крест, где перечислили пофамильно погибший персонал госпиталя и дописав «с ними 67 раненых госпиталя, убитых итальянскими колонизаторами».
В крепость перенесли продовольствие. Большие глиняные кувшины были наполнены водой, но я велел выкопать траншею в рост от ворот крепости до источника воды. Хорошо, что здесь земля без камней, а то «драгуны» бы легли в ту же траншею, но к вечеру защищенный проход к воде закончили, все же почти три тысячи человек копали по очереди. Наши все переехали из лагеря в крепость и ниже цветного абиссинского флага был поднят мой личный треугольный флажок. Потом поехал в бывший лагерь. Увидел одиноко стоявший шатер Ильга и, еще не веря, что он — здесь, прокричал внутрь:
— Альфред, ты не уехал со всеми?
— Нет, мне было велено дожидаться здесь, поэтому я никуда не побежал и слуги мои тоже. Хочешь лимонаду?
Ну, просто не швейцарец, а самурай какой-то! Сёгун[6] велел быть здесь и он останется один перед всем вражеским войском. Предложил ему переехать в крепость. Мы там вполне укрепились после бегства Мэнгеши с Таиту и даже перестреляли пару эскадронов кавалерии и подавили артиллерийскую батарею противника. К сожалению, прежде, чем мы успели на помощь, итальянцы практически вырезали русский госпиталь.
— Как, они же были под защитой Красного Креста!?
— Мы сделали фотографии разгромленного госпиталя, если они достигнут печати, то общественное мнение отшатнется от Италии, на них перестанут смотреть как на цивилизованную державу. Они убивали не только врачей с повязками красного креста на рукавах мундиров, но и сестер милосердия и даже священника с крестом, который пытался их остановить. Я попросил снять все это на фотографические пластинки и теперь не знаю, где бы их проявить.
— Думаю, что здесь это сделать невозможно. Я знаком с Гюставом Муанье, швейцарским юристом и председателем Международного Комитета Красного Креста. Я немедленно обращусь к нему с письмом, где, даже без фотографий, опишу это вопиющее нарушение международного права и правил цивилизованного ведения войны (надо же, оказывается, были и такие). А пластинки отправлю с Пьетро Антонелли через Джибути, там же останавливаются иностранные пароходы, только русским нельзя, а так — рейсы есть и в Порт-Саид и дальше. Дам ему денег — доберется, а в Италии скажет, что освободили под честное слово не воевать с нами.
Все же уговорил Ильга переехать в крепость. Ночь прошла спокойно, а к полудню следующего дня появился сам Менелик с расами, азмачами всех мастей, толпой пестрых гвардейцев, огромным обозом и так далее. Расы кинулись собирать разбежавшиеся войска, слуги поставили новый шатер поближе к крепости и Негус зашел меня проведать. Поднялись на стену, Менелик подивился новым орудиям, дал ему поглядеть в бинокль на останки итальянской конницы и разгромленную батареювдалеке. Ильг рассказал о погибших в русском госпитале и то, что мы сделали фотоснимки, если их передать в западную прессу, то все с возмущением отвернутся от Италии.
Но, Негуса это как-то не интересовало, похоже, он был шокирован тем, что его армия, оставшись без начальников, попросту разбежалась. Так ничего и не сказав, он удалился с Ильгом. Ну что еще взять со средневекового государства с самодержавным государем. Пока палка рядом и можно получить по мозгам, все раболепствуют. Ослабни государь или умри, всё, как будто ничего не было, все кинулись по своим норам и, отдышавшись, начнут грызться друг с другом. Похоже, с этой Абиссинией я ввязался в очередную авантюру…
Появился Мэконнын, похоже, он был искренне рад увидеть меня живым и здоровым. Вот из него получился бы государь получше, умен и крут у меня тесть, что еще для царя нужно! Нет, что-то меня на дворцовые перевороты потянуло, тут того и гляди итальянцы шашлык сделают, а он опять какие-то авантюры затевает (это я про себя). Рассказал, что было, про поход, как пушки захватили, встречу с Таиту (тот еще подарок), ночной переполох, госпиталь, артиллерийскую дуэль. Рас сказал, что они приняли решение о генеральном сражении недалеко возле местечка Адуа, но услышали отдаленные орудийные выстрелы и вернулись назад. Сказать, что Негус в гневе, это ничего не сказать, увидев, что в лагере никого, он было велел всех командиров выше башей отловить и на кол посадить, но Мэконнын сказал, что это он успеет, а кто командовать в сражении тогда будет? Вот по результатам войны и примем решение кого наказать, а кого простить.
Букину тоже пришлось все рассказывать, на что Андрей ответил, что ему кажется, что итальянцы уже знают, что армия Негуса разбежалась и могут начать атаковать сами, хоть прямо сейчас и он посмотрел в сторону противника. На счастье, там никого не было.
— Александр Павлович, считаю, что ситуация кардинально изменилась не в лучшую для нас сторону. Мы потеряли инициативу и теперь Италия будет атаковать, а мы — защищаться. И дай бог, чтобы мы успели собрать силы к завтрашнему дню.
— Дорогой мой геразмач (или, может, тебя уже повысили в звании?), донеси до Негуса, что эту дорогу я удержу, но чуть дальше есть другая, та, по которой вы вернулись из Адуа. Конечно, выстрелы крепости достанут и туда, но штурма с двух сторон я могу и не вынести. Так что, пусть ее перекроют всеми имеющимися силами.
Утром, с рассветом, опять началось: теперь по крепости работали минимум две, а то и три батареи, но и у нас было задействовано все три восьмидесятимиллиметровых орудия. Новиков и Серджио только метались туда-сюда проверяя прицелы. Казаки нашли у убитого офицера-кавалериста бинокль и отдали его Серджио, а я не забирал у Новикова свой. Пока мы стреляли четче итальянцев. Похоже, такого калибра у них не было, иначе нас бы уже разнесли, поэтому нам опять удалось подавить батареи врага. После артподготовки я увидел пехотные шеренги: много, на ширину полутора верст. Шли не очень густо, так, чтобы шрапнель не сильно косила ряды. Но, батеньки мои, вы забыли о пулеметах, давайте, подходите ближе. Однако, подойдя на 300–400 метров, и, попав под пулеметный огонь, пехотинцы стали окапываться, похоже они решили вести осаду по правилам военного искусства. Ну что же, это радует, хоть за дикарей перестали держать.
Попросил принести «Максим» на стену и отработал по окапывающейся пехоте, пока она не зарылась в землю. Сверху было особенно эффективно: первую траншею проредил хорошо; со второй — похуже: а третью — из за острого угла прицела, практически не задел. Новиков предложил пройтись шрапнелью над головами землекопов, только мелкими снарядами, из наших пушечек. Сказано — сделано, на стену приволокли три пушки Барановского и скоро над окопами повисли белые облачка шрапнельных разрывов. Водоносов и людей с судками тоже расстреляли шрапнелью: пусть поголодают и сухие губы пооблизывают — это полезно, хотя ночью воду им все равно принесут. А ночью мы абиссинцев с кривыми саблями запустим. — посмотрим, многие ли из окопов уйдут тогда живыми. Поехал к тестю, он мне передал два письма от Маши. Попросил его «драгун» ночью атаковать окопы итальянцев. Мы их уже проредили пулеметами и шрапнелью, есть-пить не даем, так что уже легче будет с ними справится. Спросил, сколько итальянцев, я ответил, что около восьмисот.
Сходил вечером на Совет — мои действия представили как пример стойкости и выполнения воинского долга (я ни черта не понял, только по интонации Негуса), но как склонились расы, я заметил, и в ответ поклонился им. Почти половина из присутствующих на Совете — новые лица.
Вечерняя вылазка «драгун» была удачной и к утру в окопах живых не осталось, те, кто выжил, бежали. Заметил, как действуют абиссинцы: они не перли толпой под выстрелы, а, пользуясь складками местности, старались подойти для броска чуть ли не на пятьдесят шагов, потом залп и в клубах дыма от черного пороха воины бросались вперед, кривыми саблями вырезая всех напрочь. «Драгуны» были довольны — прибарахлились с убитых. Приказал их баши покидать трупы в окопы и засыпать, чтобы у противника желания воспользоваться второй раз этими же окопами не возникало, да и вонять будет меньше.
Следующий день прошел спокойно — части абиссинской армии возвращались на позиции, подгоняемые дубинками начальников, некоторые сразу уходили вперед по дороге на Адуа. Ночью, за час до рассвета была предпринята попытка штурма форта тремя туземными батальонами, которые скрытно, как им казалось, накопились в пересохшем русле, потом полверсты, а то и больше, ползком и мелкими перебежками, таща заранее подготовленные лестницы, довольно шумно продвигались к форту, а потом, когда до него осталось метров триста, с дикими криками кинулись на штурм. На самом деле, часовые их давно заметили, и, еще когда они ползли мимо креста на месте бывшего госпиталя, на стене уже стояли пулеметы и были разложены гранаты-«ананаски». Как только черные батальоны побежали на штурм, заработали пулеметы, но толпа бежала к стене, волоча связанные из палок и веревок лестницы, и, казалось, им не будет края, но, как только туземцы подобрались к стене метров на тридцать, в них полетели гранаты. Раздались взрывы и вопли, а гранаты все летели и летели. Наконец, желающие заняться лазанием по стене побежали обратно, а вслед им опять застучали пулеметы. Все, затихло… Я выглянул из-за бруствера стены и опешил: все пространство под стеной и дальше было завалено телами, кое-где слегка шевелившимися. Казаки стали отстреливать шевелящихся, я им в этом не мешал. Спросил: сколько использовали гранат? Ответили, что около семидесяти: 3–4 таких штурма — и все, гранат больше не будет. До полудня из лагеря Негуса ходили любопытствующие, как на экскурсию, смотреть результаты штурма, потом трупы убрали, свалив в ямы, но, предварительно, раздев — здесь ценилась каждая тряпка, даже окровавленная и обгаженная.
Потом я с сидел, занимаясь русско-амхарским словарем, а вечером пошел на Совет. Все же битва при Адуа состоится и в этой реальности, но немного по-другому. План Букина предусматривал при относительно неподвижном левом фланге, в крайней точке опирающимся на форт Мэкеле, начав широкий охват противника с севера, вынудить его занять позицию у местечка Адуа, а потом нанести удар основными силами. Общая численность войск Негуса около 80 тысяч человек, но двадцать тысяч из них все еще не имеет огнестрельного оружия. Основная группировка под командованием Менелика включает почти 50 тысяч пехотинцев и 4 батареи по восемь 37-мм орудий. Левый фланг под командованием раса Мэконнына состоял из 30 тысяч пехотинцев при 4 орудиях. Галласская конница раса Микаэла нанесет удар с левого фланга, вместе с частями Мэконнына и, затем, с тыла. План подразумевает, что «цитадель» Мэкеле будет стоять «неколебимой твердыней», а если без иронического пафоса, то не даст противнику нанести фланговый удар по нашему правому флангу и выйти в тыл нашим войскам. В заключительной фазе мне будет дан приказ продвинуться вперед по дороге на Асмэру со своим отрядом и тремя тысячами «драгун», для того, чтобы выровнять фронт. Если не удастся потеснить итальянцев дальше двадцати верст за Адуа, то мне двигаться не надо, а нужно держать правый фланг. Заметил, что в диспозиции те части, которые были под командой раса Мэнгеши, теперь переданы Мэконныну.