— Просто некоторые господа как здесь присутствующие, так и отсутствующие, уже давно одобрили мой брак с Мариам и вот все никак не дают нам обвенчаться, видимо, все же партию получше ищут, вдруг какого-нибудь принца занесет в эту дыру. И невдомек им, что без меня они бы уже продули эту кампанию и подписали унизительный мир, потеряв еще половину территории, а то и всю. Хотя еще не поздно проиграть!
— Господин Ильг, вы хоть в Италию отбили телеграмму, что согласны на мирные переговоры, а то уже две недели прошло с итальянского предложения, а вы все охотитесь на зверьков, как будто мирное время и других забот нет. Я бы на месте итальянцев уже не выдержал и послал сюда сильный экспедиционный корпус. Или вы думаете, что русские стационеры будут за вас драться с итальянской эскадрой? Как бы не так, стационер защищает своих дипломатов и граждан своей страны и, пока войны между Россией и Италией не объявлено (а ее не будет), ни одно орудие кораблей на рейде Массауа не выстрелит.
Ильг вскочил и вышел, за ним Михалыч потащил бедную Машу.
— Ну вот, господа, остались только русские, теперь можем спокойно поговорить, о чем душа пожелает. Давайте выпьем прекрасного шампанского за победоносное русское оружие и русских людей, которые им прекрасно владели в этой кампании — за наших казаков!
Аристарх так и расцвел, а то сидел какой-то потерянный, шампанское ему явно не нравилось, а больше, извини, Аристарх, ничего пока не будет. Вот перейдем в курительную комнату — там и коньячок есть…
Потом пили за доблестный флот и Андреевский флаг, потом опять за любовь, потом опять за что-то хорошее. В общем, вечер удался и я пригласил всех заночевать у меня в гостевых комнатах, и, вообще, оставаться в особняке сколько душа пожелает. Здесь и ванны с горячей водой есть и кухня европейская, все, что душе угодно. Под конец вечера оба капитана пообещали, если кто будет меня и Машу обижать, разнести все побережье к такой-то матери. Сандро к этому моменту уже тихо посапывал в кресле. Попросил Нечипоренко перенести его в гостевую комнату, пришли казаки и во главе с есаулом и утащили великокняжескую тушку, есаул потом так и не вернулся, надоела ему, видать, эта компания. Выпив еще немного, а шампань моряки употребляли в невообразимом количестве, да еще мешая с коньяком, разошлись спать. Посмотрим на мариманов завтра, не укусит ли их «бурый медведь»[3]?
Утром встали поздно, вид у всех был помятый. Принял ванну, нацепил дипломатический фрак с шитьем, потом постелил на пол шаму, сложил туда эфиопское обмундирование, щит, саблю и шапку из перьев, будь она неладна, завязал узлом, сел на лошадку и в сопровождении двух казаков поехал к Негусу. Вопреки ожиданию, Менелик принял меня сразу и обратил внимание на узел, спросив, что там. Я ответил, что вместе со своим отрядом принял решение вернуться на Родину на одном из стационеров, видимо, все же на «Чесме» и прошу принять отставку, а в узле — эфиопская форма и регалии кеньязмача. Никто из казаков не изъявил желания остаться здесь, даже за титул. В Россию должны вернуться все, в том числе мои люди в провинции Аруси, если они мне не напишут, что хотят остаться здесь, а также есаул Леонтьев, находящийся в тюрьме, я уже напоминал о нем. «Чесма» отчалит, когда все соберутся на борту, включая Мариам. На корабле есть православный священник и корабельная церковь, в ней нас и обвенчают.
Пожалованные мне земли готов отдать обратно в обмен на публично обещанную мне руку Мариам. Согласен взять ее без всякого приданого. Еще я прошу расплатиться с моими людьми за четыре месяца, так как ни я ни они обещанного жалованья не получали (при этом Негус вопросительно посмотрел на Ильга, сидевшего на скамеечке у подножия трона, тот пожал плечами). То оружие, что я привез из России, согласно приказу царя, остается вам, а вот за оставшиеся трофеи — то есть пять тысяч новеньких многозарядных итальянских винтовок и батарею горных орудий, придется тоже заплатить, или мы заберем их с собой.
Положил узел на ковер, но Менелик сказал, чтобы я его забрал, а ответ мне будет дан сегодня же.
24 мая 1892 г., шатер императора Эфиопии Негуса негешти Менелика II. Внутри шатра двое — сам Негус и его советник и приятель Альфред Ильг.
— Да, Альфред, как то неприятно все получилось с этим русским, — поморщился Менелик, — а все рас Мэконнын испортил, пристраивает свою падчерицу везде, ведь не родная она ему и знает, что я ее не люблю как дочь предыдущего Негуса, что в неволе меня как заложника держал.
— Согласен, нехорошо, но пока этот русский нам нужен, переговоры я один не выдержу, — задумался над перспективой советник. Мэконнын сам начал эту игру, для европейца Мариам красивая, не то, что для суданца, которому рас ее до этого сватал, тот сказал, что она маленькая и тощая. Но, русский принц вроде не прочь позабавиться, а в жены ее брать точно не будет, еще подумает, что здесь такой обычай, как в диких племенах, где принято дочерей и жен предлагать дорогому гостю на ночь в знак уважения, так что здесь рас Мэконнын просчитался.
Дальше приятели стали обсуждать, что рановато сбрасывать русского кеньязмача со счетов, хоть он и из простолюдинов оказался (Мэконнын как-то поделился, что его «сын» сказал, что дед его купцом был). Да, бывало, что и в дэджазмачи поднимался лучший воин, но никогда никто здесь не забывал про род и происхождение, кровь княжеская — это кровь и ничего с этим сделать нельзя. И что с того, что Александр был послом русского императора, вон вчерашние послы вообще приехали без подарков и верительных грамот (видимо, Ильг сказал Негусу, что верительные грамоты — это главное, хотя реально никаких посольств, кроме русского до этого не видел). Может, у русских можно любого голодранца послом назначить. Вот поэтому знатные расы и не понимают, с чего вдруг Негус так привечает русского выскочку-простолюдина, земли ему богатые пожаловал.
— Да какие земли, Альфред, это пограничье, их еще удержать надо, тут вечная война будет, что с Суданом с севера, что на побережье европейцы высаживаться будут. Вот мне здесь и нужен воин, а не жирный выродок-рас с тысячелетней родословной. Таких как Мэконнын у меня единицы: чтобы и родословная была от Соломона, и правитель жесткий и воин умелый. А отдать все земли Мэконныну тоже не могу у него и так две провинции — Шоа и Харар, да и Аруси наполовину его, а фактически — он там хозяин. Если отдать ему и Тигре, то у него земель больше, чем у меня будет.
— Меня вот что еще волнует, не слишком ли мы много золота русским отдали? — задумчиво протянул Ильг, — может, введешь налог в 90 процентов на вывоз золота?
Решили, что так и надо сделать, ну не девяносто, а семьдесят процентов. А русского отправить на переговоры с условием, что Мариам достанется ему только, если переговоры будут удачными, по крайней мере — удержать прежние границы и ничего не выплачивать Италии. Оборону побережья и северной границы поручить Андрэ (то есть Букину), пообещав ему титул раса, если будет справляться с провинцией. Мэконнын справится с западной и южной границами, так что русского Александра вообще не надо.
–——
Зашел проведать прооперированного казака. Аппарат ему беспокойства не причиняет, но температура держится. Поговорил с врачом: можно попробовать дать немного растворенного СЦ внутрь — не более одной десятой золотника в сутки. Поскольку он помнил, что я — изобретатель СЦ и его на себе испытывал, то поверил. Посмотрим, что завтра будет.
Рас Мэконнын и Мариам вместе с тремя тысячами войск раса покинули Асмэру утром, так что с Машей проститься не удалось. Пришел у выводу, что все же это не козни Михалыча, а скорее всего, Ильга, который хочет оттереть от Негуса выскочку-русского, то есть, меня. Особенное недовольство у него вызвало быстрое и успешное строительство железной дороги, Альфред уже сколько лет все ведет и ведет разговоры об этом, а ничего с мертвой точки не сдвигается, а тут еще не только дорога, а про русский банк и предприятия заикнулся — все, сам себе нажил недруга. Прогрессорство — вещь опасная, живо могут спихнуть в болото, это только в фантастических книжках успешные прогрессоры действуют, все у них получается, местные им аплодируют, сразу с их проектами соглашаются и во всем им помогают. А в реальности — интриги, уважаемый сэр, одни интриги и больше ничего. Хитрый Ильг (а в уме и хитрости ему не откажешь, несмотря на отсутствие практической хватки и умения что-то делать), даже простодушного сатрапа Мэконнына мог подставить, ну разве можно представить, чтобы русский Великий князь женился на какой-то эфиопской княжне, у которой и реальных родственников то нет, а отчим норовит использовать ее как разменную монету в своих интригах. Хотя на черногорках Великие князья женились, а Черногория ничем не лучше Эфиопии со стратегической точки зрения, разве что для обывателя, черногорка — это европейская принцесса, а эфиопка — какая-то экзотика, не поймут. А вот то, что я этого не потерплю, это как дважды два…, и все — нет конкурента влияния у трона государя.
Ближе к вечеру меня пригласили к Негусу и поведали монаршую волю: я получу Машу в жены в случае удачных переговоров с итальянцами. Минимум — Эфиопия в прежних границах и никаких выплат. Спросил, а если будет более удачный вариант — например, присоединение Тигре или выплата контрибуции или выкупа за пленных, ну так, миллиона два золотых? Тогда Менелик пообещал сохранение титула для меня, Маши и наших потомков, всех наград и еще дополнительную награду. Попросил подготовить соответствующую бумагу и подписать ее, так как больше я словам не доверяю. Еще сказал, что с этого дня снимаю с себя все заботы о пленных и о строительстве дороги, прошу о пленных заботится и хорошо кормить, иначе, если в Италию вернуться истощенные скелеты, это будет худшей рекламой для Негуса. И на это тоже составить бумагу, о том что я передаю всех пленных под покровительство Менелика с завтрашнего дня.
У ворот особняка меня ждали казаки и три всадника, закутанные в бурнусы, как Хаким. Один из них слез с коня и передал мне шкатулку с сургучной печатью от Исаака из Харара. Сломал печать и открыл шкатулку, там было две сафьяновых коробочки — с диадемой и брошью. Еще внутри была записка от ювелира, в которой он писал, что узнав о том что Мариам уехала в Асмэру, где я теперь губернатором, он понял, что будет свадьба и посылает мой заказ с надежным человеком, возящим ему камни, желает нам счастья и долгих лет. Спросил гонца, возвращается ли он в Харар, тот ответил что да, он выполнил все поручения клиентов и теперь возвращается. Попросил его подождать, велел накормить и напоить гонца и его охрану и дать воды лошадям. Пошел к себе и написал записку для Исаака с благодарностью за работу, потом написал два письма — одно для Павлова, другое для Толстопятова, старшины рудознатцев. В них я сказал, что покидаю Эфиопию насовсем вместе с казаками. Если землепашцам и рудознатцам здесь не понравилось, жду их полтора месяца в порту Массауа, а если кто решил остаться — то пусть напишет мне письменно о своем согласии остаться здесь. Для таких прилагаю четыре дворянских грамоты баляге — имена, тех, кого сочтет нужным, пусть Павлов впишет сам (вспомнил, что Павлов написал о двоих, что женились на абиссинках, еще кто-то хотел выписать семью сюда из России). Спросив у курьера, хватит ли 10 золотых для доставки писем до Аруси, вручил письма и записку для Исаака.
Потом пошел в гостиную, там как раз пили кофе Александр Михайлович и командиры русских кораблей. Рассказал об условиях, выдвинутом Негусом и попросил командира «Чесмы» Вальронда разрешения разместить уже сейчас на борту броненосца деньги и ценности, принадлежащие моему отряду, так как ожидаю неприятных сюрпризов от Негуса в последний момент перед отправкой и не хочу, чтобы мои казаки покинули Эфиопию без гроша в кармане. В связи с тем, что переговоры в Александрии могут затянуться на месяц и более, командир «Джигита» фон Фелькерзам сказал, что покинет порт Массауа, как только получит разрешение из Петербурга — завтра он пошлет телеграмму. Я попросил его забрать с собой какое-то количество моих людей, которые уже не нужны здесь, например артиллеристов. Казаки явно захотят уехать все вместе и забрать раненого из госпиталя, а, поскольку на «Чесме» есть корабельный лазарет и врач, то транспортировать раненого лучше на броненосце.
Попросил Великого князя поприсутствовать завтра на окончательном разговоре с Менеликом касательно моей невесты. Потом пришел Степа Петров и попросил всех выйти на крыльцо, он хочет сделать групповой снимок гостей. Для антуража по краям поставили казаков в абиссинских мундирах, я тоже переоделся в кеньязмача с перьями и так нас и сфотографировали. Мы решили, что в «Неделе» надо опубликовать статью «В гостях у князя Искендера» которую украсить фотографиями и Степа опять был назначен нештатным военным корреспондентом. Он тоже поплывет на «Джигите» в Кронштадт, взяв с собой фотопластинки, в редакции их проявят и будут фотографии к серии статей об Абиссинии, которые Петров сейчас подготовит, я прочту их, и если все будет в порядке, они успеют выйти во время переговоров. Особенно важно, что там есть дубликаты фотографий разгромленного госпиталя (Антонелли увез другой комплект), ведь на всякий случай Петров делал два снимка каждого сюжета, так как я тогда сказал, что это очень важно. Эти фотографии мы проявим в Александрии и у меня будут отпечатки-свидетельства зверств итальянцев во время войны.
Утром, отправив соответствующие телеграммы, я и фон Фелькерзам отправились на станцию, где грузились на платформы наши ящики. Нечипоренко я рассказал, что ожидаю какой-нибудь подлости от местных царедворцев, поэтому он приехал с ценностями на бричке и во вьюках с конвоем под посольским флагом — в случае чего это дипломатический груз, не подлежащий таможенному досмотру по международным правилам. Я уже переложил все свои ценности в пять деревянных ящиков, обшитых мешковиной и опечатанных. Еще передал ящик с частью неврученных подарков — там были старинные сабли и зверьки Фаберже (как-то не приглянулись они местным князькам в качестве подарков).
Казаки также сложили в ящики своё трофейное золото, но промаркировали его по-своему и Нечипоренко опять под дипломатическим флагом повез его на станцию, а потом есаул, взяв усиленный конвой, отправился грузиться на «Чесму». С капитанами и Великим князем мы поехали к Менелику, где мне вручили бумаги соглашения и повторили условия в присутствии Великого князя. Я сказал, что встретил в лагере консула, Ивана Меншикова, знакомого мне еще по путешествию сюда и военного агента из посольства в Каире, полковника Симонова и они мне пожаловались, что сидят здесь, как под арестом, лошадей им не дали, а пешком они не хотят и не могут передвигаться из соображений безопасности и, вообще, выразили желание жить у меня в доме, который на время их и моего пребывания здесь получает права посольства Российской Империи вместе с экстерриториальностью и прочими условиями (наличия вооруженного конвоя).
Негус согласился с условиями и с тем, что над домом на время нашего пребывания будет поднят русский флаг. Спросил про Букина и Лаврентьева. Негус ответил, что Букину пожалован титул графа и он пожелал перейти в подданство Эфиопии, я попросил собственноручного письма штабс-капитана Букина об этом, так как он уехал из России моим подчиненным и я несу за него ответственность. По поводу Лаврентьева Негус сказал, что он совершенно невменяем и везти его сюда нет никакой возможности, я объяснил, что мне нужно официальное заключение об этом. С тем мы и покинули шатер.
За ужином меня и Стрельцова много расспрашивали о прошедшей кампании, особенно много вопросов задавал военный агент (атташе), полковник Симонов, выпускник Николаевской академии. Предоставил отвечать на вопросы Стрельцову, мы даже пошли в мой кабинет, где висела большая карта провинции Тигре и подъесаул рассказал, как мы планировали обороняться от вторжения десанта, где должны быть опорные пункты обороны с пушками и пулеметами, простреливающими пространство между опорными пунктами, так как сплошную линию траншей с малыми силами в три тысячи человек удержать против корпуса невозможно. Опорные пункты расположены на возвышенностях, собственно, они уже готовы и их можно даже посмотреть, конечно, там сейчас нет орудий и пулеметов, они в арсенале форта Массауа. Расчет был на подход подкреплений в конце текущих суток боя, поэтому полотно железной дороги необходимо было оборонять в первую очередь. Форт Массауа как пункт обороны, в расчет не брался, так как он легко разрушался огнем корабельных орудий, а линия обороны опорных пунктов проходит за пределами досягаемости корабельной артиллерии, Полковник Симонов остался доволен и попросил взять карту с собой — она хоть и рисованная, но очень подробная, в Главном штабе такой явно нет.
Вечером занялся личными сборами, вдруг завтра выезжать в Александрию. Поскольку мой резной ларец теперь пуст, сложил туда все итальянские бумажные деньги, которые надо поменять в банке на что-то стоящее, пока лира не рухнула, бумаги из сейфа Баратьери о пленных, револьвер (пистолет у меня теперь всегда с собой), запас патронов. Артамонов тоже собрал мои вещи, русский дипломатический мундир передам на корабль, эфиопский придется взять, пока не пошью белый фрак.