— Радимушка, — примирительно проговорила Злата. — Ну, может, осторожно… Может, Олег все-таки прав, и Всемилка узнает кого…
— А сама не хочешь посмотреть, что от них осталось? — жестко произнес Радимир.
Я растерянно моргнула, и вдруг кусочки головоломки встали на свои места. Осталось? То есть мне предлагали посмотреть не на живых людей? Меня резко замутило, едва я представила в красках, что оставили дружинники от врагов, покусившихся на жизнь их воеводы. Отступив на шаг, я отчаянно замотала головой. Что угодно, но только не это — я просто не выдержу. Я и фильмы-то кровавые смотреть не могла, а тут…
— Злате смотреть незачем, она никого не узнает, — негромко проговорил Альгидрас, — а вот…
— Сколько раз повторить?! — по голосу Радима я поняла, что еще слово из того угла, и побратима он лишится прямо сейчас. — Не хуже меня знаешь, что не для Всемилки это. Хватит с нее.
— Радим, — прозвучало примирительно, — ты не о том сейчас печешься, пойми. Сам знаешь, что иногда нужно…
Я резко обернулась к говорившему. Да что этот мальчишка себе возомнил? Это мелкая месть за то, что я чем-то выбила его из колеи там, на берегу? Чего доброго, он сейчас уговорит Радима. А я… я не смогу. Я сорвусь, признаюсь! Да что угодно сделаю, только бы не сближаться с этим миром настолько.
— А ты ждешь не дождешься, чтобы я на это полюбовалась? Да? — я сама не заметила, что почти кричу. — Лично тебе от этого намного легче станет? Да?
Я поняла, что впервые в жизни мне очень хочется ударить человека.
— Лично мне все равно, — глядя мне прямо в глаза, медленно произнес Альгидрас.
— Значит, не лезь, куда не просят! — выкрикнула я.
В эту минуту я даже не вспомнила, что еще совсем недавно сходила с ума от беспокойства за этого мальчишку и что переживала за него ничуть не меньше, чем за Радима. Меня захлестнула жгучая злость. Я — не Всемила! И я не собираюсь платить за ее грехи. И если он настолько слеп, что не в состоянии заметить, что я не делаю ему гадостей, то я не собираюсь это терпеть. Я-то думала, это Всемила цепляла несчастного мальчика почем зря, а мальчик, оказывается, горазд ненавязчиво мстить, прикрываясь заботой о благе Радимира. Почему-то в те минуты я не думала, что предложение Альгидраса в какой-то мере разумно. Загадочное похищение сестры воеводы и покушение на самого воеводу вполне могли быть звеньями одной цепи. Он же не в курсе, что в первом случае это были не квары. И логичнее всего было бы устроить мне допрос с пристрастием о предполагаемом плене, а не оберегать мою тонкую душевную организацию. Кстати, очень странно, что Радим, вопреки здравому смыслу, этого не делает. Но в те минуты на кону стояли мои благополучие и здравый рассудок, и я не собиралась вникать в доводы Альгидраса.
Он несколько секунд смотрел мне в глаза, потом скользнул взглядом по шее, где еще совсем недавно была вышивка, выбившая его из колеи, резко вздохнул и открыл рот, чтобы что-то сказать.
— Олег! — предостерегающе произнес Радимир.
— Радимушка, не нужно на Олега так… — жалобно проговорила Злата. — Он же как лучше…
— Златка! — похоже, Радима понесло, и сейчас под раздачу попадут все, кроме меня.
— Радим, я сама могу. Не нужно из-за меня… — резко обернувшись к брату Всемилы, я неловко взмахнула рукой и случайно сбила две деревянные фигурки из шеренги, выстроенной Радимом на столе.
Фигурки отлетели в сторону и покатились по полу. Я застыла, поняв, что со стороны это выглядело как вполне осознанный жест, будто я специально… Я обернулась к Альгидрасу. Тот, закусив губу, продолжал что-то вырезать. Я понимала, что должна извиниться. Вот только как? В растерянности я оглянулась на Радимира. Он хмуро смотрел на стол, передвигая с места на место маленькую копию Серого. То, что это Серый, было понятно сразу: по чуть заломленному левому уху и торчащей на загривке шерсти. Я перевела взгляд на Злату. Та едва заметно покачала головой, не глядя на меня, и, соскользнув с лавки, подняла с пола упавшие фигурки.
— Я… не специально, — пролепетала я, понимая, что оправдания звучат глупо.
Злости как не бывало. Радим вздохнул, Злата вновь покачала головой, а я повернулась к Альгидрасу. Все та же закушенная губа, нахмуренный лоб. Только резец скользит по дереву да стружки летят.
— Прости, я не специально! — твердо произнесла я. — И кричать я не хотела.
Он молча кивнул, даже не подняв головы. Не слишком вежливо так отвечать на извинения, но я не могла его осудить.
— Я просто волновалась за вас очень.
На этот раз никакой реакции.
— И я… правда не хотела бы смотреть на это. Мне…
— Тебя никто и не заставит, — отрезал Радим.
Альгидрас тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица. Еще в первый раз увидев его, я обратила внимание, что волосы юноши гораздо короче, чем у других воинов. У большинства они достигали плеч, Альгидрас же выделялся стрижкой, если этим словом можно назвать то, что остается на голове после применения ножа. Или чем они тут стригутся? Но ему, видимо, и такая длина мешала.
— Головой не дергай, — хмуро произнес Радим. — Рана вскроется.
Только тут я заметила на шее Альгидраса плотную повязку. А ведь, едва взглянув на него, поняла, что что-то не так. Не могла Радимова рубаха прикрывать ему горло. Она же велика и должна сползать с плеч. Так, выходит, он… ранен? А я с ним тут спорю, на него кричу.
— Ты ранен? — вырвалось у меня, прежде чем я успела задуматься.
Альгидрас снова, как в первую нашу встречу, совсем по-детски сморщил нос, явно не зная, как ответить. От сложного выбора его избавило появление Добронеги.
Добронега была бледной и осунувшейся. Поверх простого платья на ней был повязан измятый фартук, и я даже думать не хотела, что пятна на нем могут быть пятнами крови. Мне вдруг пришло в голову, что кроме погибших в этом бою наверняка были и раненые, а значит, эти несколько часов у Добронеги выдались не самыми простыми. Злата тут же бросилась навстречу, помогла свекрови развязать фартук, откинула его в сторону и что-то тихо зашептала. Мать Радимира устало улыбнулась и бросила взгляд на сына, потом на Альгидраса. После этого повернулась ко мне.
— Проснулась?
Я молча кивнула.
— Рука как?
В самом деле, не могла же я надеяться, что Добронега об этом не узнает. Наверняка повязку накладывала именно она. Да и отвар в меня вливала тоже. Ведь корабль Радимира вернулся не сразу.
— Что с рукой? — тут же раздался вопрос Радима.
— Ничего, — я попыталась улыбнуться. — Просто поранилась.
— Когда? — прищурился Радим.
— Немножко стрелой… у ворот… — пробормотала я, стараясь так же, как Радим, дернуть плечом: мол, пустяки все это, не стоит разговоров.
Сзади послышался стук — резец Альгидраса упал на пол. Все присутствующие обернулись в его сторону. Альгидрас осторожно поднялся, держась за стену, и, шагнув ко мне, схватил за руку. Его рука оказалась еще горячей Радимовой.
— Что? — в голосе Радима отчетливо слышалась паника. — Олег? Что?
— Какая? — требовательно спросил Альгидрас, для убедительности встряхнув мою руку. Больную, между прочим.
— Левая, — растерянно ответила я и почему-то не смогла отвести взгляда от серых глаз, смотревших напряженно.
Я еще не успела договорить, как Альгидрас дернул вверх рукав платья и начал торопливо развязывать повязку, кажется, не очень заботясь о том, что мне больно.
— Олег? Что такое? — прошептала Злата.
Он не ответил, продолжая разматывать ткань, и на тех местах, где его пальцы касались моей кожи, казалось, вот-вот останутся ожоги. У него жар от ранения? Или руки всегда такие? Добронега молча подошла ближе и стала пристально наблюдать за действиями Альгидраса. Она ничего не спрашивала, словно и так все поняла.
Альгидрас резко сдернул присохшую повязку, и я взрогнула от обжигающей боли. Рана выглядела пугающе. Я глубоко вздохнула и отвела взгляд, чтобы не повторить свой давешний подвиг с обмороком. Моему взору тут же предстала тугая повязка на шее Альгидраса, и я вновь задалась вопросом: что же с ним-то случилось? Насколько все опасно? Хотелось спросить, но я понимала, что не сделаю этого. И тут случилось странное. Альгидрас, до этого просто рассматривавший мою рану, вдруг резко склонился. Мне в голову пришла нелепая мысль, что он сейчас поцелует мою руку. Это показалось таким бредом, что я нервно усмехнулась. Моего веселья никто не разделил, а руки тут же коснулось теплое дыхание. И я вдруг поняла, что Альгидрас… нюхает мою рану.
— Ты думаешь, тоже? Но времени-то прошло, — послышался нервный голос Радима.
Несколько бесконечных секунд стояла тишина.
— Чисто, — наконец произнес Альгидрас, обжигая дыханием мою кожу. — А время порой неважно, — пробормотал он, отступая на шаг.
Я смотрела на него и пыталась осмыслить облегчение, прорвавшееся в коротком слове «чисто». Он все еще сжимал мою руку, и я поймала себя на мысли, что мне хочется прикоснуться к его лбу, чтобы проверить, действительно ли у него жар. Мгновение прошло. Альгидрас выпустил мою ладонь и попытался наложить повязку заново. Действовал он неловко. Гораздо неуверенней, чем когда развязывал. Когда из-под его рукава показался край еще одной повязки, мое сердце екнуло. Подумала, что у него новая рана, но быстро вспомнила, что это после Серого.
— Дай я, — отстранила его Добронега и ловко перевязала мою руку.
Альгидрас отступил в сторону, опираясь ладонью о стол. Радим не сводил с него напряженного взгляда. Злата тоже. Я же просто ничего не понимала.
— Думал, яд? — словно между делом спросила Добронега.
Альгидрас кивнул.
— На стреле? — уточнила я.
Ответного кивка не удостоилась. Видимо, не заслужила. Но обидеться я не успела ‒ очередная мысль вытеснила из головы все глупости:
— А почему ты подумал про яд? Он был на других стрелах?
Радим дернулся, Альгидрас нахмурился, неохотно поворачиваясь ко мне и явно намереваясь соврать. Если яд и был на стрелах, то в первую очередь на той, которой целились в воеводу, чтобы уж наверняка. Меня обдало холодным потом.
— Радим? — мой голос сорвался.
Радим поморщился и вздохнул, покосившись на ахнувшую Злату. Видимо, не только мне пришла в голову эта здравая мысль.
— На той стреле был яд? — судорожно вздохнув, прошептала Злата.
Радимир обнял ее, погладил по волосам.
— Ну, будет, — проворчал он. — Чуть царапнуло.
— Плечо все изранено: чуть царапнуло, — всхлипнула Злата.
— Ну, Златка… будет. И без того сегодня есть по ком плакать.
Злата прижала ладони к глазам, а я бросила быстрый взгляд на Добронегу. Та стояла, выпрямившись, глядя на сына. Слез не было. В этот момент я поняла, что вряд ли смогла бы вот так. Это сколько же сил нужно иметь!
— Ну, Златка… Ну, — Радимир крепче прижал жену к себе и виновато посмотрел на мать. — Правду говорю: царапнуло. На Всемилку обернулся. А потом Олег… Ну, вы же его знаете, с ученостью его. За нож схватился да давай за все обиды мстить, — неловко пошутил Радим.
Вид сурового воина, смущенно утешающего жену, впечатался в мое сознание намертво. Я понимала, что должна отвернуться, но просто не могла, жадно впитывая зрелище того, как большая рука Радима скользит по Златиным волосам. И я знала, что волосы Златы сейчас цепляются за старые мозоли и что рука у него горячая.
Мое внимание привлекло движение Добронеги. Она шагнула к Альгидрасу, сжала его плечи и притянула к себе.
— Второй раз ты Радимушку спасаешь, — ее голос все-таки сорвался, но она тут же откашлялась, словно устыдившись своего порыва.
Альгидрас от этой фразы словно уменьшился в размерах и неловко пожал плечами. Злата, казалось, только этого и ждала. Вывернулась из-под руки Радима и бросилась к Альгидрасу. Добронега отошла в сторону, приобняла меня за плечи, а Златка, крепко обняв Альгидраса, что-то шептала ему на ухо, беспрестанно всхлипывая. Тот что-то бормотал в ответ, неловко проводя ладонью по ее спине.
— Ну, будет. Ладно, — проворчал Радим.
Зареванная Златка отстранилась от Альгидраса и вдруг обратилась ко мне:
— Спасибо тебе! Спасибо, что Радимушку окликнула.
Я глубоко вздохнула и попыталась придумать достойный ответ на логичный вопрос, который непременно возникнет.
— Как ты поняла, что не Будимир это? — раздался голос Радимира.
И хоть вопрос и был ожидаемым, готового ответа у меня не было. Я не знала, как объяснить то, что почувствовала на берегу. Поэтому я повторила сказанное дружинникам:
— Я… увидела. Мне показалось, что на палубе был тот… один из тех… Знакомый мне. Я не знаю точно. Я не была уверена. Просто…
Я поняла, что начинаю невнятно бормотать, но ничего не могла с собой поделать. Не могла я уверенно врать под пристальным взглядом Радимира. Не сейчас. Спасла меня Добронега. Отодвинувшись от меня, она повернулась к Альгидрасу, напряженно смотревшему мне в лицо, словно пытавшемуся уличить во лжи:
— Олег… там Улеб тебя дожидается.
Альгидрас резко вскинул голову, чуть поморщился и скользнул ладонью по повязке.
— К Радогостю?
Добронега кивнула. Альгидрас оглянулся на оставленный угол: стружки на ткани, валяющийся на полу резец. Мне показалось, что он тянет время.
— Я приберу, — тут же воскликнула Злата. На что Альгидрасу оставалось только кивнуть и выйти из комнаты.
— Это как же должно быть худо, что Любава согласилась Олега позвать, — ни к кому не обращаясь, пробормотала Злата, осторожно поднимая ткань за края, чтобы не рассыпать стружки.
— Худо, — устало отозвалась Добронега. — Нутро взрезано. Тут уж на любое чудо понадеешься.
— Он и не из такого живым выходил, — упрямо произнес Радим.
Добронега только покачала головой:
— Не нынче.
— А Олег поможет? — негромко произнесла Злата, вглядываясь в лицо Добронеги.
— Разве только чудо случится, — покачала головой та, устало опускаясь на лавку.
***
Чуда не случилось. Проснувшись утром после ночи глубокого сна, вызванного какими-то отварами, я встретилась с осунувшейся Добронегой.
— Радогостя Перун прибрал, — негромко пояснила она.
Я опустила взгляд, подумав о том, что смерть здесь действительно оказалась настоящей. И от того, что она проходила вот так, фоном, в словах Добронеги и слезах Златы, она не становилась менее страшной. Наоборот. А еще я внезапно вспомнила, почему мне показалось знакомым это имя. Его не раз и не два упоминал Улеб. Радогость был его единственным сыном.
Весь следующий день в Свири стучали топоры, готовя погребальные костры. Звук тревожно плыл над городом, и мне нестерпимо хотелось заткнуть уши. Казалось, что сегодня даже собаки лают громче обычного, а ветер, наоборот, шумит тише, словно для того, чтобы слышать рвущие душу звуки. Весь день я провела дома. Рука болела, все время хотелось пить и настроение стремительно приближалось к отметке «ниже среднего».
Пришедший поутру Радим запер Серого в загон, потому что двери в дом Добронеги сегодня не закрывались. Без конца кто-то приходил, уходил. Я предложила свою помощь, и Добронега, бросив на меня быстрый взгляд, велела раскладывать мази по горшочкам. Этим я полдня и занималась. Видимо, раненых было больше, чем я могла себе представить. От тревожного и выматывающего ожидания чего-то плохого я устала настолько, что к вечеру мне уже было все равно, приедет ли когда-нибудь князь, привезет ли он сына, нужно ли за кого-то замуж выходить… Меня накрыла такая апатия, какой я еще ни разу не испытывала.
Единственное, что вызывало интерес: чем закончилось дело с кораблем? Почему квары приплыли на корабле Будимира? Но, понятное дело, даже если бы я и спросила, ответа вряд ли бы дождалась. Ибо не женское это дело. В тот день я очень четко поняла разницу между мужчинами и женщинами в этом мире. Так, женщины сновали по городу с лекарствами, а мужчины занимались чем-то малопонятным за стенами дружинной избы. Носившиеся туда-сюда дети сообщили о нескольких гонцах, то ли прибывших, то ли уехавших. В общем, у мужчин жизнь шла полным ходом, а я все раскладывала и раскладывала мазь, которая, к слову сказать, вообще не помогала от боли в руке.
На следующее утро я проснулась поздно и с облегчением поняла, что топоров не слышно. Впрочем, облегчение тут же сменилось осознанием того, что сегодня будет церемония сожжения погибших, а это само по себе радости не прибавляло. Да еще рука болела адски. Я с тревогой пощупала пальцы. Горячими они не были, а то я уж всерьез опасалась чего-нибудь типа гангрены. Робко пожаловалась на боль Добронеге. Та проверила рану, сменила мазь, наложила новую повязку и сказала, что все хорошо. В последнем заявлении я искренне усомнилась. А еще вспомнила Альгидраса, которого и собака покусала, и ранило через несколько дней. Это как же у него все болит-то? И у Радима. Попыталась расхрабриться от этой мысли, но получилось плохо. Они-то привычные. А я в жизни ни одной серьезной травмы не получала.