Мы в молчании вошли в город, в молчании достигли дома Добронеги. Я вяло подумала, что нужно попрощаться с Улебом и Веленой, но даже не успела рта раскрыть, как Радим подал голос:
— Зайди!
Короткий приказ прозвучал, как удар хлыста. Я вздрогнула, а Альгидрас, к которому обращался воевода, остановился, точно споткнувшись, и неуверенно посмотрел на руку Велены, сжимавшую его предплечье.
— Я к Любаве загляну, — подала голос та, выпуская руку Альгидраса и ловко цепляя под локоть Улеба.
Добронега толкнула калитку, входя во двор. Злата вошла следом за ней, опустив взгляд. Глядя на них, у меня тоже появилось желание втянуть голову в плечи. Альгидрас двинулся в сторону калитки, но Радим, видимо, решил, что тот идет недостаточно быстро: схватив Альгидраса за плечо, он буквально втолкнул того во двор. Я глубоко вздохнула, понимая, что день сегодня бьет все рекорды по впечатлениям. Войдя во двор последней, я прикрыла за собой калитку. Злата и Добронега неуверенно замерли на полпути к дому. Альгидрас стоял в шаге от Радима, глядя на него снизу вверх. Что там говорил Улеб? Не понимает он, что делает? Разум растерял? Прекрасно он все понимает. И сейчас во его взгляде вина смешивалась с упрямством.
— Ты понимаешь, что сделал? — голос Радимира разнесся по двору.
Злата и Добронега одновременно поморщились.
— Подарил ребенку игрушку, — негромко прозвучало в ответ.
— Не верю, что не понимаешь. Кому назло делаешь? Мне?
— Не назло.
— Не назло?! — Радим рявкнул так, что Серый, по-прежнему томившийся в загоне, жалобно заскулил.
— Радимушка, идите в дом! — голос Добронеги прозвучал твердо.
Радим молча направился к дому, Альгидрас двинулся следом, ни на кого не глядя. За мужчинами закрылась дверь. Добронега подошла к крыльцу и устало присела на ступеньку. Злата с несчастным видом опустилась рядом с ней. Я подошла ближе, подумав, что теперь мы вовек не узнаем, чем же дело закончится. Подумала зря. Стены не слишком уберегли нас от их ссоры.
— Совсем ослеп? — раздалось злое. — Их сторонятся, потому что они не с живыми. Не верю, что ты того не понимаешь!
— Радим, я знаю, что эта девочка станет такой же через десять, двадцать… или сколько там лет пройдет? Но пока она только ребенок.
— Она уже такая! И беду ты накличешь. А я не могу заткнуть рты всем. Да и не собираюсь.
— Дети не должны отвечать за то, что делают взрослые!
— Должны! И испокон веков отвечали. За ошибки одного казнили род. С детьми. Чтобы не взращивать семя. Не хуже меня знаешь.
— Потому и ненависти в вас столько. Деревенские дети бросают в нее камни, а потом их матери в любом несчастье винят Белену. Это — глупость.
— Кто ты такой, чтобы менять заведенное нашими предками?!
— Не сильно-то тише стало, — пробормотала Злата, прикусив уголок бордовой шали.
— Не понимаешь, — меж тем бушевал Радим, — что следующие камни в тебя же и полетят? И я ничего сделать не сумею! Коль меня как побратима ни в грош не ставишь, так как воевода тебе приказываю: впредь ни одного шага без моего ведома!
— По нужде теперь тоже только с твоего дозволения? — прозвучало со злым весельем.
Злата прыснула, Добронега покачала головой и пробормотала:
— Ой, доиграется, паршивец!
Наступила гробовая тишина. Мы прислушивались, затаив дыхание, и подскочили от неожиданности, когда в комнате раздался грохот.
— Я тебя сам… своим руками задушу!
— Лавку менять придется, — флегматично озвучил Альгидрас.
— Убирайся с глаз долой! — прорычал Радим, и снова что-то грохнуло.
Несколько секунд все было тихо, а потом послышался негромкий голос Альгидраса.
— Радим, — примирительно начал он, — я спрашивал еще тогда. Помнишь? По вашим законам побратимство можно разорвать. Без позора тебе. Я же все понимаю. Я тебе…
— Правда Улебова, точно разума лишился. Или зазорным наше побратимство считаешь?
— Да нет же! — в голосе Альгидраса прозвучали отчаянные нотки. — Как ты не понимаешь?! Я же вижу, что тебе от этого худо одно. По тебе это бьет. А так с меня бы и спрос.
— Да ты и дня здесь с твоей дурной головой не проживешь! — яростно отчеканил Радим.
— Ну, уж сколько проживу.
В наступившей тишине отчетливо слышалось, как негромко поскуливает Серый.
— Что его бедовая голова опять удумала? — Злата ухватила Добронегу за рукав.
Та лишь головой покачала.
— Все-таки нужно было тебя тогда за борт выкинуть! — с досадой проговорил Радим и вновь по чему-то ударил.
— Нужно было! — прозвучало согласное.
Спустя миг Альгидрас распахнул дверь, сбегая по ступеням. Злата подвинулась, освобождая дорогу.
— Ты неправ, Олег, — негромко произнесла Добронега, не глядя на Альгидраса. — И на поляне, и теперь.
— Прости, — ответил он, также не взглянув на Добронегу, и быстро пересек двор.
Скрипнула калитка, залаял Серый, разочарованный тем, что ему так и не уделили внимания. А я смотрела на бревенчатый забор и думала, что да, Альгидрас неправ. Он из упрямства ли, назло или по какой другой причине уперся в том месте, где мудрее было бы уступить. Он, как ни крути, чужак и обязан уважать законы места, его приютившего. Но почему-то я не могла отделаться от мысли, что сцена с улыбающейся девочкой, прижимающей к себе куклу, была самой человечной из увиденных мной за сегодняшний день.
Хлопнула дверь, скрипнуло крыльцо. Я не стала оглядываться на Радима. Мысли, посетившие во время обряда, вернулись вместе с горечью во рту.
— Хорошо хоть, со Всемилкой обошлось.
Я усмехнулась, в очередной раз понимая, что не умеет Радим говорить тихо. Даже и пытаться ему не стоит. А потом до меня дошел смысл сказанного. Обошлось?
Я обернулась. Радим, Злата и Добронега смотрели на меня так, словно я сейчас сотворю что-то из ряда вон выходящее. Я выдавила из себя улыбку, внезапно осознав, что в Свири есть только один человек, способный мне помочь.
Глава 12
Бурной рекою затопят сомнения душу,
Тьма подкрадется, завоет голодным зверем.
Ты средь руин — хрупкий призрачный мир разрушен.
Что же ты, глупая, снова готова верить?
Радим и Злата пробыли в доме Добронеги до позднего вечера, и для меня это оказалось серьезным испытанием. Я просто не могла находиться рядом с Радимом. Перед мысленным взором снова и снова вставало произошедшее на поляне, и хоть я и пыталась убедить себя, что для этого мира ничего необычного в том не было и Радим вовсе не бездушное чудовище, которому наплевать на гибель ни в чем не повинной девочки, получалось у меня откровенно плохо. Единственное, чего я хотела этим душным летним вечером, — остаться наконец в одиночестве, чтобы просто подумать. Я с усмешкой вспоминала о тех днях, когда лежала под теплым одеялом, пила горькие отвары и слушала рассказы Радима, еще не зная, на что в действительности способны все эти люди. С другой стороны, в те дни я сходила с ума от неизвестности. Ничто в мире не идеально.
Я несколько раз пыталась сбежать в покои Всемилы, но каждая моя попытка вызывала беспокойную суету Добронеги и расспросы Радима о моем самочувствии, так что пришлось смириться с необходимостью провести остаток дня в их компании. А мне с каждой минутой все больше хотелось выбежать за ворота и броситься на поиски Альгидраса. Не давала покоя мысль: что сказала ему Помощница Смерти? И что делать дальше, если моя тайна уже раскрыта? Вдруг он расскажет все Радиму? Я должна как-то к этому подготовиться… И что делать, если он все же не расскажет, но что-то потребует взамен? Вдруг это знание как-то можно использовать против воеводы? Ну и что, что они побратимы? Мало ли… Сегодня они друг за друга горой, а завтра все может измениться. Или же в этом мире так не бывает, и здесь если дружба, так до последней капли крови? Но в этом случае Альгидрас уж точно должен рассказать Радиму правду. И что мне тогда делать?
Впрочем, может, старуха ничего ему и не сказала. Может, сказала что-то типа «воеводина сестра без ума от тебя», вот он по молодости лет и испугался. Мало ли. А то, что она показывала, как срезают косу да нож скользит по горлу… Я вздрогнула, на миг представив эту картину. Девушка, с которой все это проделали… мой двойник. Воображение услужливо нарисовало детали, заставив меня зажмуриться. Открыв глаза, я встретила обеспокоенный взгляд матери Радимира и выдавила из себя улыбку.
Ну и что? Даже если Альгидрас и видел тот жест старухи и мою реакцию на него… Скажу, что просто испугалась этой женщины, а на самом деле понятия не имею о том, что все это значит. Или же просто не стану разговаривать. Не будет же он меня пытать. Мне захотелось взвыть. Я не могла отказаться об этом говорить, потому что, если эта ситуация так и «повиснет» в воздухе, я просто с ума сойду.
Дождавшись, пока Добронега пойдет справляться по хозяйству, как здесь говорили, а Радим отлучится в уборную, я выскользнула во двор, наивно полагая, что самым сложным сейчас для меня будет найти дом Велены. Краем уха я слышала, что он где-то на окраине, но где именно, я, разумеется, не знала. Впрочем, Велену здесь должны знать. В Свири все друг друга знают — это аксиома. Может быть, мне посчастливится наткнуться на кого-нибудь из воинов и как-нибудь незаметно расспросить… Но едва я выбралась во двор, как невесть откуда появилась Злата и потянула меня к огороду показывать созревшую землянику. Можно подумать, я той земляники не видела. Я этот огород поливаю, между прочим.
Злата беспрестанно говорила, точно мы были лучшими подругами. Это казалось странным, потому что с тех пор, как Альгидрас умчался, оставив после себя злого Радима и сломанную лавку, Злата почти не обращалась ко мне. Смотрела как-то странно и словно в сторонку отступала, оставляя рядом со мной то Радима, то Добронегу, а тут вдруг накинулась на меня как на единственного слушателя на сто верст окрест. Сперва я никак не могла понять, откуда в ней столько живости — мы недавно вернулись с церемонии погребения, и Златка шла зареванная. Потом я почувствовала беспокойство: странно, что она вообще столько говорит. Сколько я не общалась со Златой до этого, никогда не замечала за ней такой словоохотливости. И только через какое-то время я поняла простую истину: Злата старается меня отвлечь. Точно так же вела себя Добронега перед сегодняшним обрядом. Я скользнула взглядом по русым волосам склонившейся к какому-то кустику Златы, по вышивке на вороте ее платья и твердо произнесла:
— Злат, мне прогуляться нужно.
Злата резко вскинула голову, несколько раз моргнула и суетливо поправила сползшую с плеча шаль. А потом негромко проговорила:
— Пойдем домой, Всемилушка. Там Радим ждет.
«Всемилушка»? С чего бы Злате так нежничать? Она, конечно, извинилась за те слова, которыми встретила меня в первый свой визит, но это же не значит, что она вдруг стала закадычной подругой Всемилы. Я была настолько ошеломлена этой переменой, что позволила Злате взять меня за руку и повести в сторону дома. Из калитки навстречу нам вышел Радимир. Можно было бы подумать, что он просто прогуливается или же вышел позвать нас к столу, если бы не… Я в недоумении смотрела на нервно закусывавшего губу Радима и не понимала, почему в его взгляде столько напряжения и тревоги.
— Что случилось? — вырвалось у меня.
— Ничего, — с облегчением вздохнул Радим и тут же быстро огляделся по сторонам, точно проверяя, нет ли кого.
Мы стояли за оградой, поэтому теоретически тут могли быть посторонние. Но разве что только теоретически, потому что на Свирь потихоньку опускались сумерки, и вероятность того, что кто-то сейчас будет прогуливаться огородами, тем более в окрестностях дома Добронеги, была минимальной. Не до того свирцам было сегодня.
Какая-то мысль скользнула по краю моего сознания… Что-то, вызвавшее мое удивление совсем недавно… Но я так и не успела за нее ухватиться.
— Пойдем в дом, — Радим сжал мое запястье и потянул меня к калитке.
И снова странность: Злата выпустила мой локоть только после того, как я оказалась в руках Радима.
Едва мы вошли во двор, как Злата заперла калитку. Это тоже было странно. Обычно мы запирали двор с наступлением темноты, когда спускали Серого. Радим наконец выпустил мое запястье, и я подняла на него взгляд. Он смотрел напряженно, однако попытался улыбнуться. Не больно-то удачно у него получилось. Ветер отбросил с его лба прядь волос, и я заметила залегшую между бровей суровую складку. Казалось, он нервничает. Поза, взгляд, стиснутый кулак… Во всем этом сквозило неподдельное напряжение. Я постаралась отогнать мысли о прошедшей церемонии, чтобы сосредоточиться на странностях его поведения. Может, мне стоило бы испугаться? Может, он что-то узнал?
Однако агрессии в нем не было. В глубине глаз Радима притаился… страх. То, что я приняла за беспокойство и нервозность, оказалось страхом? Я не поверила глазам. Чего может бояться этот воин? Я, то есть Всемила, рядом. Жива-здорова. В чем дело? Почему Злата так суетится, говорит ласково? Они что, все с ума посходили?!
— Радим, в чем дело? — напрямик спросила я.
Губ Радимира коснулась неестественная улыбка:
— Ни в чем. Пойдем к столу. Мать ждет.
Я повернулась к Злате, ожидая поддержки, но наткнулась лишь на неестественную улыбку. Добронега не улыбнулась, встретив нас в доме. Она тут же протянула мне кружку с каким-то отваром и коротко приказала:
— Пей.
Я инстинктивно отшатнулась и налетела спиной на Радима, стоявшего позади. Радим придержал меня за плечи, но в этом жесте чувствовалось не столько желание не позволить упасть, сколько попытка удержать на месте. Я глубоко вздохнула и отрицательно покачала головой.
— Спасибо. Я себя хорошо чувствую, — негромко произнесла я, почувствовав, как резко поднялась и опустилась грудь Радимира позади меня.
Во взгляде Добронеги что-то промелькнуло, но рука с кружкой не дрогнула, только в голосе появились ласковые нотки:
— Выпей, дочка. Ты сразу успокоишься.
Дергаться было бессмысленно, поэтому я не пошевелилась, просто обернулась в ту сторону, где должна была находиться Злата. Почему-то мне хотелось увидеть всех участников этого спектакля. Но Златы не было. То ли она осталась за дверью, то ли стояла за спиной Радима. Я подняла взгляд на Добронегу. В ее глазах была непреклонность.
— Я не хочу пить, — повторила я. — Меня ничего не беспокоит.
Я попыталась улыбнуться. Добронега не улыбнулась в ответ. В этот момент я поняла, что она напряжена, как струна, словно делает что-то, чего ей совсем не хочется. Мои мысли заметались. Может, это какая-то другая реальность? Может, это не Добронега вовсе? Иначе с чего в ее лице ни тени приветливости, только напряженный взгляд и разом осунувшееся лицо? И Злата какая-то подозрительно милая, и руки Радимира причиняют боль, сжимая плечи слишком сильно. Улеб ушел, Альгидрас ушел. Здесь никого нет. Только трое этих людей. Я попыталась сделать еще один шаг назад. С тем же успехом.
Между тем Добронега поднесла кружку к самому моему лицу, и я почувствовала, как в нос ударил резкий запах уже знакомого отвара. Я замотала головой, понимая две вещи: первое — мне ни за что не вырваться, и второе — здесь не осталось никого, кому я могу довериться, раз уж самые близкие Всемиле люди делают подобное…
Ладонь Радима скользнула по моему плечу, коснулась шеи, и крепкие пальцы перехватили мою челюсть, сжав так, что я не смогла бы вырваться, даже если бы захотела. Но я и не думала вырываться, обескураженная осознанием истины. А может, похитили Всемилу с ведома Радима? Может, это был лишь спектакль на публику? Моих губ коснулся теплый край кружки, и я почувствовала, как Радим задирает мой подбородок. Отвар потек по губам. Кто-то зажал мне нос, и я инстинктивно открыла рот в попытке глотнуть воздуха. Первый глоток попал не в то горло, и я всерьез испугалась, что захлебнусь насмерть. Но откашлявшись, все-таки смогла вдохнуть. Радим по-прежнему сжимал мои плечи, но силой в меня больше никто ничего не вливал. Во рту был тошнотворно сладкий вкус. Во время своей болезни я порой чувствовала его по утрам. То есть это не в первый раз? Как через вату я услышала голос Добронеги:
— Выпей, доченька! Легче станет.
Моих губ снова коснулась кружка, и я почему-то сделала глоток. А потом еще один и еще. То ли чтобы они наконец оставили меня в покое, то ли чтобы мне действительно стало легче, потому что комната начала расплываться перед глазами, а в ушах зашумело. Последнее, что я почувствовала, — горячие руки Радима, скользнувшие по моей спине и подхватившие меня, когда я начала оседать на пол. Когда он поднял меня на руки, я еще успела подумать, что он ранен и ему, наверное, больно.